Пролог

Тебе знакомо то самое чувство, когда тот, о ком ты давно должен был забыть, вдруг снова оказывается рядом? И не просто рядом, а смотрит на тебя сверху вниз и протягивает руку…

Это ураган страстей, вспыхивающий сразу во всех частях тела. Все начинается с живота, потом резко подскакивает вверх, обжигая сердце, и тянется к горлу, сковывая и напрягая гортань. Дыхание перехватывает. Появляется дрожь, она спускается к рукам и ногам. Пальцы непроизвольно сжимаются, а колени напротив слабеют. И, в конце концов, закладывает уши. Кружится голова.

Мне знакомо это чувство. Оно полностью поглотило мое сознание всего лишь за миг, и я не сразу сообразил, что лежу посреди футбольного поля, одной рукой прижимая к животу продолговатый футбольный мяч, другой – шлем к голове, и пытаюсь дышать. Сразу несколько тяжелых тел прижимают меня к земле. Где-то вдалеке орет тренер:

- Я говорил отдай пас! Гребанный тормоз! Ты на футбольном поле, черт тебя дери, а не в очереди за гамбургером! Поднимай свою задницу, живо!

Слова долетают до мозга с трудом. Каждый вдох требует неописуемых усилий. В животе тупая боль от вдавленного в мягкую плоть мяча, но это не важно. То самое чувство поглотило все.

- Давай руку, - говорит Мэтт и протягивает раскрытую ладонь. В тот же миг вселенная сужается в кружок, оставив в поле зрения лишь его расслабленные пальцы. – Райан, слезь с него. Ты уже победил, кончай.

Райан Брегман фыркает, поднимается на ноги и смачно сплевывает на траву рядом с моим лицом. Пара крошечных капель попадает на щеку, и я с трудом давлю подкатившую к горлу тошноту. Отвратительно. Затем он рывком задирает шлем и, стерев со лба пот, удаляется в припрыжку, будто ничего особенного не происходит.

- Я тебе щас плюну, верблюд сраный! – не унимается тренер. – Еще один плевок и будешь играть за сборную зоопарка! Понял меня?

Райан отмахивается, тренер бесится пуще прежнего, между ними завязывается словесная перепалка, но я с трудом разбираю слова. Какая разница, о чем они там спорят, когда передо мной Мэтью Уильямс и его протянутая рука?

- Давай уже, вставай. Ты живой?

Я заставлю себя разжать пальцы, выпускаю из уставших рук треклятый мяч и вцепляюсь в его ладонь. Выдыхаю, поднимаюсь на ноги и резким прерывистым движением стряхиваю с белой футболки, украшенной огромной цифрой «8» прилипшие травинки. Но мгновенно впитавшаяся зелень оставляет на новой форме нестираемый след моего позора. Застыл, как столб, это ж надо!

Грудь болит от удара о землю, ноги ноют с непривычки после долгой беготни. Экипировка давит на плечи, слишком тяжелая для меня, но я выдерживаю. Стою и крепко сжимаю в руке ладонь Мэтта. Сухую и теплую. Он еще даже не разогрелся, а я дышу с трудом, и мокрая от пота челка липнет ко лбу под тесным шлемом. Почти ничего из-за нее не видно. Не видно его глубоких серых глаз и тех мыслей, что в этот самый момент гложут его душу.

И как меня только угораздило поймать мяч? Я поймал, потому что Мэтт бросил, а пасовать дальше было некому. Вселенная стала слишком крошечной, чтобы разглядеть в ней еще хоть одного игрока.

Футбол не мой спорт, но мяч я держал крепко, прижимал к животу, даже когда пятеро других ребят из команды придавили меня к земле. Опрокинули словно тряпичную куклу и впечатали в свежевыстеленную траву. Почему? Ради чего?

Дыхание так и не восстановилось, и я крепче цепляюсь за ладонь Мэтта, игнорируя его попытки вырваться. Сердце бешено колотится в груди, а тепло от его ладони пробирается по венам до плеча. Я продолжаю сжимать ее и силюсь разобрать в голове хоть одну полноценную мысль, но там только образы и обрывки старых эмоций. Они вспышками бьют по мозгам, вторя ударам сердца.

Это тот самый друг из далекого прошлого. Человек, подаривший мне самые светлые воспоминания о детстве. Единственные светлые воспоминания. Но сейчас нас разделяет пропасть. Это видно по его неловкому взгляду и робким попыткам высвободить руку.

- Ты… уже можешь отпустить, - Мэтт тянет слова, будто говорит с дураком, и смущенно улыбается.

Смысл не сразу до меня доходит. Я хочу переспросить, но тяжелое тело врезается в бок, и меня сносит на траву. Еще одно позорное падение. Еще один травяной след на футболке.

- Отвали от него, педик! – рычит Райан Брегман, и мир снова расширяется, приобретая привычные безграничные размеры. Слух возвращается, картинка становится четче, и до сознания долетают слова тренера:

- Хватит базар устраивать! Брегман, Уильямс, игра! Харт, вали к чертовой матери с моего поля! Ты не прошел! Футбол – это мужской спорт, - и тихо добавляет, но так, что слышно каждое слово, - педрила чертов. – И он бы тоже сплюнул на поле слюну, наполнившую рот от отвращения, но ведь нельзя. Он сам запретил.

Меня передергивает. Разум застилает пелена нечеловеческой обиды, а еще стыд. Я вскакиваю и бросаюсь прочь с поля, подгоняемый настолько часто слышимым оскорблением, что даже пресловутое «ок» проигрывает ему гонку в популярности. Я – педик, потому что ношу черное и густо подвожу глаза. Потому что проколол себе уши, нос и губу и на заработанные за лето деньги набил на теле татуировку. Потому что у меня нет девушки и друзей. Потому что так думает мой отец. Все так думают. Все признаки на лицо.

Педик. Гомосек. Говномес. Голубок.

Именно с этих слов и начинается моя история.