Глава 5

Я выбираю черное мороженное. Оно не очень вкусное, да и мороженное как таковое не особо мне нравится, но зато отлично подходит к моему образу. У Оливера – розовое со вкусом клубники. За одним столиком под разноцветным зонтом мы выглядим будто два гуманоида из параллельных реальностей. Облаченный в черное с ног до головы я, с выкрашенными в черный волосами, с черной косметикой на глазах, и Олли – сгусток подрастковой гомосексуальной романтики с легкой обесцвеченной челкой над прозрачными голубыми глазами. Он смущенно лижет мороженное и нервно пересказывает новости о своей гламурной девчачьей тусовке.

- Эли сделала новую прическу на днях. Оторвать бы руки этому мастеру. Я говорил, рыжий не ее цвет. Она – лето, теплые агрессивные оттенки делают ее лицо зеленым. Это ужасно. Она проплакала мне в трубку весь вечер, я не знал, как ее успокоить. Но хуже всего то, что перекрасить это убожество почти нереально. Цвет такой яркий, ужас. Краска въелась в волосы, даже смывочный шампунь не сработал. Тебе не интересно, наверное… - он замолкает и утыкается носом в стакан с мороженным, старательно перемешивает ложкой. – Ух ты, кусочки клубники. Хочешь попробовать? – он сует ложку с мороженным мне под нос.

Я на секунду теряюсь, но припомнив советы с сайта «Пикап.ком» резко подаюсь вперед и обхватываю ложку губами.

- Холодное и сладкое. Как раз по мне.

- Я просто стилистом хочу стать. Сидеть за кулисами подиума и наводить красоту моделям в мире большой моды, - продолжает Оливер, - или оформлять знаменитостей к выходу на красную дорожку. Представляешь, как круто сидеть перед телевизором, смотреть запись вручения престижной премии и говорить: Вот, это мое платье, это я сделал ей такую прическу и макияж. Она блистает благодаря мне.

- Звучит круто, - говорю я и ни капельки не вру. Видеть, что не только мои грезы о будущем не соответствуют стандартом Голдвилла приятно.

- Да, еще бы отца уговорить заплатить за обучение. Я хочу поехать в Нью-Йорк, там лучшие школы по стилю и мэйк-апу, но отец не считает это серьезным образованием. Это ведь только курсы, а не колледж, сам понимаешь.

- Еще бы, отец хочет сделать из меня менеджера или бухгалтера. Провалиться мне в ад, если я стану таким, как он, – охотно киваю я, и Оливер на глазах расцветает, будто давно искал человека, которому можно пожаловаться на несправедливости жизни. Я не против, я тоже давно искал такого.

- А кем ты хочешь стать? – задает он вопрос и выглядит так, словно ему и впрямь интересно.

- Художником, - отвечаю я, - не знаю пока в какой сфере. Может, графика или дизайн. Или портреты. Мне неплохо удается рисовать людей… ну… мужчин. С женщинами все сложнее.

- Нарисуешь меня? – тут же подскакивает Оливер и встает в позу Апполона. – Я очень фотогеничен.

- Я бы с радостью, но отец отобрал все мои краски и кисти. Он не хочет, чтобы я этим занимался. Считает, что такими вещами увлекаются только педики.

- Ну, он не далек от истины… в данном случае.

Я непонимающе приподнимаю брови. Его фразочка обескураживает. Олли чувствует мое настроение и прикусывает язык, плюхается на место.

- Прости, я зря ляпнул. Язык мой – враг мой, - он протягивает руку и касается пальцами моей руки. – Я помню, как это трудно в начале. Хочешь поговорить об этом?

Я откидываюсь на спинку стула и двумя руками закидываю челку на затылок, на секунду задерживаю руки в таком положении и сжимаю голову. Зря он это сказал. Я не разозлился, но желание общаться дальше напрочь пропало. Конечно, я хочу поговорить об этом хоть с кем-то, но кто вообще такой Оливер Трестер? Мы со средней школы учимся вместе, но вот так говорим в первый раз.

- Нет, все в порядке, - отрезаю я.

- Точно? – Оливер не сдается и настойчиво подается вперед.

- Да, время уже много, надо идти, - я шарю по спинке стула, в слепую ища лямку сумки. – Я тебе напишу.

Последняя фраза – вранье. Дальнейшая переписка резко выпала из моих ближайших планов.

- Точно, отец скоро приедет за мной, - соглашается Оливер, нервно покусывая губы. – Пойдем до остановки.

Мы бросаем недоеденное мороженное и направляемся по узкой аллее к Центральной улице. Оливер несколько раз пытается начать разговор, но я на него не смотрю и отвечаю односложно и сухо. Внутри непонятная тяжесть, эмоции путаются, и я спрашиваю себя: зачем я вообще все это затеял? Чего ожидал?

Я ожидал, что ничего не выйдет. Что Оливер увидит меня, скажет, что я не в его вкусе, и нам лучше остаться друзьями. А я скажу себе, что сделал все, что мог и успокоюсь. Но нет, все вышло не так. Оливер не собирается отнекиваться и убегать. Он настолько близко, что чувствуется идущее от него тепло и аромат сладких духов.

Он касается моей руки, пальцы проскальзывают между моими пальцами, не оставляя мне выбора.

- Ты обиделся? – спрашивает Олли.

- Нет, все в порядке, сказал же, - отвечаю, стараясь не выглядеть агрессивным. – Просто больная тема. Отец не в восторге от… меня.

- Родителям вообще не просто угодить, - кивает Олли, - надо быть, как они, только лучше. Это не всегда возможно. Но я не думаю, что им обязательно надо угождать.

Мне нравятся эти рассуждения, губы сами собой растягиваются в улыбке. Я на миг перевожу взгляд на Оливера и позволяю себе сжать его руку в ответ. В конце концов, я именно за этим все и затеял. Но чувства все равно мешаются, и он одновременно и нравится мне и раздражает. А время поджимает, и я выпускаю его руку, решив оставить все мысли о нем на потом.

- Я туда, - тычу пальцем в сторону нижней улицы. – Прогуляюсь пешком. Увидимся.

- Если у тебя на проезд нет, я дам.

- Да нет, я хочу погулять, - отнекиваюсь я. Из неоткуда взявшаяся неловкость не позволяет мне взять деньги. Да и ходить пешком я давно привык. Каждое утро я встаю пораньше, до того, как проснется отец, чтобы наложить грим и свалить из дома незамеченным. В такую рань школьный автобус не ходит, и я иду пешком. От центрального парка расстояние много больше, но я все равно упрямо мотаю головой. Не хочу брать его деньги. А то получается, что это он за мной ухаживает, а не наоборот.

- Ладно, - пожимает плечами Олли, - ты мне напишешь?

- Конечно, - обещаю я и махаю рукой, - пока.

Спускаюсь по ступенькам к боковому фонтану парка, но не прохожу и трех метров, как слышу:

- Стой! – Оливер бросается вперед и в пару прыжков догоняет меня. – Я забыл спросить.

- Да?

- Ты уже целовался с кем-нибудь раньше?

На лицо вмиг наползает краска, щеки жжет. Я растеряно моргаю раз, два, три и неловко жму плечами.

- Ну… - но договорить не успеваю.

Оливер встает на цыпочки и касается губами моих губ. Сначала осторожно, затем крепко прижимается и пропихивает язык между зубов. Сердце подскакивает в груди, я с трудом давлю желание оттолкнуть и силой расслабляю тело, пробую на вкус чужой язык со слабыми нотками клубничного мороженного. Руки Оливера сжимают мои плечи, расстояние становится все меньше, грудная клетка прижимается к его груди и кажется, что отчетливо слышится бой его сердца. Низ живота напрягается, сладкое тянущее чувство на миг отключает рассудок, и я закрываю глаза, как могу отвечаю на первый в жизни поцелуй. Сладкий, пьянящий. Полностью выталкивающий сознание, поцелуй мужчины с другим мужчиной.

***

Первую половину пути я почти бегу, спотыкаюсь, натыкаюсь на прохожих, но скорости не сбавляю, не могу притормозить даже на миг, будто за мной гонятся. Голова занята куда более серьезными вещами, чем инстинкт самосохранения. Неужели все так и есть? Я – гей?

Гей, педик, гомосек. Ничтожество.

Сердце скачет быстрее ног. Уши заложило, и я не слышу гудка проезжающего мимо автомобиля. И не вижу до тех пор, пока черное такси не останавливается в десяти сантиметрах от меня, пронзительно проскрипев шинами по асфальту.

- Слепой что ли? Жить надоело? – орет водитель.

Я вздрагиваю, вытираю пот со лба и извиняюсь на ходу, даже не обернувшись. Несусь дальше, игнорируя ругательства таксиста. И мысль о том, что я только что мог попасть под машину и даже умереть проскальзывает в голове. Но она такая слабая и незначительная, что мне не становится страшно. Пугает меня совсем другое, а именно Оливер Трестер и его фантастическая скорость в подкатах.

«Ну и кто на кого охотится?» - вдруг всплывает в голове шальная мысль.

Оливер так просто и свободно флиртовал, сам поцеловал да еще и кафе оплатил. В этом уравнении я, получается, за бабу – объект охоты. А сам поцелуй?

Силы разом оставляют тело, я забредаю в ближайший двор и падаю на лавку под ветвями старого раскидистого дерева. Сам поцелуй здорово ударил по мозгам. Я не возбудился, нет, но почти. Было то самое чувство, когда вот-вот кровь прильет к самым пикантным местам и опозорит меня на всю улицу, открыв взору прохожих твердый торчащий член. Это было сексуальное возбуждение. И пусть поначалу мне захотелось оттолкнуть Оливера, каждое касание его губ будоражило и тело, и воображение. Я представил Мэтта. Всего на миг, но точно представил. И если бы это был он, у меня точно встал бы.

- Я гей, - бормочу себе под нос и кусаю губы, вспоминая вкус с нотками недавно съеденного клубничного мороженного. Или это был вкус самого Оливера? Запах его духов тоже всплывает в памяти, а следом приходит весь образ. Он подается вперед и шепчет:

- Ты уже целовался с кем-нибудь?

Я трясу головой, расправляю плечи и поднимаюсь на ватные ноги. Смотрю на время в телефоне, но не понимаю, сколько там натикало. На экране висит непрочитанное сообщение от Оливера Трестера. Оно вмиг поглощает все мое внимание.

«Спасибо за чудесное свидание» - и, конечно, смайлик, посылающий воздушный поцелуй.

Такими темпами я очень скоро добьюсь своей цели. Или Оливер добьется своей? Секс – это мне нужно? Только так я окончательно пойму, кем являюсь на самом деле. А чего хочет Оливер? Последний вопрос волнует все больше. Вряд ли он вот так сразу воспылал ко мне нежными чувствами. Вся эта романтическая дребедень про любовь с первого взгляда для девчонок. На самом деле все куда проще и примитивней. Можно даже сказать, ниже.

Мне вдруг становится обидно. С чего это я взял, что никто не может влюбиться в меня с первого взгляда? Даже если я не нравлюсь вообще никому в школе, это еще не значит, что я недостаточно хорош. А если даже и не так, мне очень хочется доказать Оливеру, что я не гожусь для простого использования, и ему придется в меня влюбиться, нравится ему это или нет.

Эта череда мыслей заставляет чувствовать себя глупо, и я в очередной раз теряюсь и в собственных мыслях, и в чувствах. Будь рядом со мной сегодня Мэтт, я бы так не сомневался.

Дорога до дома заняла куда больше времени, чем я планировал. Я мчусь со всех ног, но время мчится быстрее. Но вот, наконец, показывается родная улица. Я проношусь мимо соседских розовокрыших домов, на мгновение торможу у дома Мэтти, слышу стук мяча. Сердце замирает. Я жду, что мяч вот-вот выскочит на дорогу и старый-добрый Мэтти Уильямс крикнет: «Я не вижу тебя за забором!» - совсем, как прежде.

Но этого, конечно, не происходит. Я перевожу взгляд на свой дом и с трудом удерживаю равновесие. На подъездной дорожке припаркован отцовский автомобиль.

Переступаю через порог родного дома и тут же пригибаюсь. Фарфоровая тарелка из маминого сервиза с розовыми тюльпанами, словно фрисби пролетает над головой и приземляется на газоне, как ни странно, совершенно целая.

- Сукин ты сын! – орет отец. – Где ты был?

Я застываю на пороге, не отвечаю, в ужасе сглатываю горькую, наполнившую рот слюну.

- Я тебя спрашиваю, где ты был? – сквозь зубы цедит отец и подходит ближе.

Я с трудом давлю желание убежать через открытую дверь. Желтый солнечный свет и зеленый газон так и манят обещанием мнимой свободы, а за забором слышится «бам, бам, бам» стуки баскетбольного мяча. Мэтти Уильямс – гений спорта. В какую бы команду он ни попал, все равно стал бы капитаном. Единственное, что давалось ему с трудом – это бейсбол. Но все потому, что Мэтту не нравится этот вид спорта. Однажды он сказал мне об этом по секрету, взяв слово, что я ни за что не скажу об этом мистеру и миссис Уильямс. И я подумал: Надо же, у Мэтти тоже есть от родителей секреты!

Отец рывком закрывает дверь, та ударяется о косяк с опасным треском, и мне кажется, что начинается землетрясение. Но это всего лишь смартфон. Он жужжит в кармане, оповещая о том, что навязчивый SweetBoy Olly никак не отойдет от свидания.

- Давай сюда мобильник! – рычит отец и лезет рукой в карман, выхватывает смартфон и несколько раз бьет им воздух, едва сдерживая ярость. – Никаких больше звонков. Хватит! От тебя не так уж и много требовалось. Всего лишь сидеть дома и учиться все время отстранения. Неужели так сложно? Я спрашиваю в последний раз: где ты был?

- В парке, - осипшим голосом отвечаю я.

- С кем?

- С дру… - я вовремя себя обрываю, - один. Просто вышел прогуляться. Устал сидеть…

- В интернете? – парирует отец. – Больше не посидишь. Я лишаю тебя телефона на неделю, понял?

- Да, - киваю я, и вдруг телефон в отцовской руке снова начинает вибрировать. Экран загорается. Отец кидает на него мимолетный взгляд, переводит на меня и снова возвращается к экрану. Прочитывает вылезший на заставку отрывок и бледнеет лицом.

- Какого… - шепчет он и сразу бьет. Наотмашь по затылку, не желая переступать тонкую грань между наказанием и побоями. – А ну марш в свою комнату. А это… - отец поднимает смартфон, сжимает его так, что трещит корпус, и рычит сквозь зубы, - это ты больше не получишь. Никогда.

Я не спорю, киваю и тороплюсь к лестнице. Отец идет следом. Я захожу в комнату, отец за мной. Я прячусь в дальнем углу и смотрю, как отец вырывает из розетки системный блок компьютера, взваливает его на плечо и выносит из комнаты. Захлопывает за собой дверь. Мой телефон в его кармане снова жужжит. На этот раз звонок.

«Бедный Олли, - думаю я, глядя на безжизненный экран монитора, поймавший, идущий из окна свет, - он с ума сойдет»

Мысль сидит в мозгу, но никаких чувств не вызывает. Ну, почти никаких. Куда больше я тоскую по кистям и краскам. Но все же это не честно. До конца отстранения еще три дня. За такой долгий срок Олли точно сойдет с ума!