Глава 4.1

А потом впервые прикоснулся к ней и понял, что смотреть было ничтожно

мало в сравнении с тем, что попробовал сейчас. Ее волосы на ощупь именно

такие, как я представлял – нежнее шелка, а глаза еще ярче вблизи. Море в них.

Адская бездна, сочная и опасная. Она странная такая – ресницы мои трогала

кончиками пальцев, а мне, б*ядь, казалось, что это она душу дразнит. Осторожно,

нежно, прикусив нижнюю губу и тяжело дыша, словно всегда мечтала делать

именно это – касаться моих ресниц. Сказала что-то, а я за губами слежу, и мне

внутренности в узел стягивает от бешеного желания наброситься на её рот и

сминать его губами, чтоб капельки крови выступили от нашей одержимости друг

другом. Руку мне на грудь положила, и я чувствую, как сердце ломает ребра и

бросается в ее ладонь словно бешеное.

Она по губам моим пальцем проводит, а меня то в жар, то в холод, и

дикость по нарастающей, как пружина, сжатая в спираль, закручивается.

Чем больше касался, тем сильнее пальцы ломало от желания под кожу ей

влезть, проникнуть в неё, и я проникал языком в её рот, в ямочки на щеках, в

ушко, нашептывая, какая она сладкая и горькая. Смотрел в глаза, видел, как они

закатываются от наслаждения, слышал, как шепчет мне на своем языке, и

пожирал ее шепот, жадно задирая тонкое платье, скользя голодно по бедрам,

сминая кожу. Такая нежная и бесстыжая: то отталкивает, то сама руки мои к себе

на грудь кладет и трется сосками о ладони, а я, одичавший от похоти, готов ради

неё с обрыва вниз на камни, только бы смотрела вот так и шептала губами

искусанными, перехватывала запястья мои, когда гладил между ног, умоляя

позволить, а потом, когда переставала содрогаться в моих руках, пальцы

облизывал и ей давал попробовать, какая она совершенная во всем. Оседает

послевкусием на зубах, на теле так, что запах её еще сутками чувствую и от

счастья уносит. Я себе её хотел. Навсегда хотел. Женой моей. Только моей.

Плевать, кто она: славянка, ведьма, дочка олигарха. Я сын цыганского барона и

могу все к её ногам бросить. Деньги, золото, драгоценности, дом, машины, меха.

Да все, б*ядь.

И понимал, что несбыточно это, и она, видать, понимала. Иногда уходил, а

она за руку держит, не отпускает, и в глазах морская гладь темнеет, как в ураган.

Я не брал её, ласкал, дразнил, сам выл от бешеного желания, но не брал. Хотел.

Видит дьявол, я мечтал об этом, но я берег, слишком обезумел, чтобы испортить

то, что уже начал считать своим. Потому что потом, когда женой своей сделаю,

своим надо будет показывать, что невеста честная. Не то брак будет

недействительным. Так я ее любил. Чтоб никто не смел слово о ней гадское

сказать.

Время вражды с Лебединским вроде бы окончилось. Отец на встрече с ним

был и принес хорошую новость: Олег Александрович пообещал разобраться с

властями насчет земли, а в обмен на это мы позволим ему расширить лесопилку

на нашей территории. Но для этого таборные должны уйти из леса к югу,

освободить место.

Мирный договор впервые за долгие годы неприязни и конфликтов с гаджо.

Это означало, что у нас с Шукар появился шанс. Мизерный, ничтожный, но

появился.

Я жестоко ошибался, как и мой отец, как и все мы, потому что поверили

Лебединскому, этой подлой сволочи. Мрази, которая предала нас…Мрази, чьей

родной дочерью оказалась моя Шукар. И не Шукар она, а Ольга Олеговна

Лебединская.

В ту ночь я бежал по лесу, чувствуя запах гари и слыша издалека

потрескивание пламени и выстрелы. Ржание лошадей, чьи трупы потом будут

валяться на залитой кровью траве. Ветки цеплялись за мои волосы, хлестали по

лицу, царапая щеки. Я задыхался, стараясь не думать…но я уже чуял вонь этой

войны, этот смрад заполнял легкие и заставлял сердце судорожно сжиматься и

разжиматься в груди.

От звука первого выстрела вскочил вместе с ней, все еще прижимая к себе,

опутанный её волосами и руками. Еще не подозревая, кого держу в своих

объятиях. Да и не скоро узнаю. Совсем не скоро. Замер, не понимая, слышится ли

мне этот жуткий звук со стороны Огнево? Какого хрена там происходит?

Я на ходу натягивал рубаху и целовал её руки, зарываясь в роскошные

волосы пальцами, и шептал, что вернусь завтра, обещал, а внутри уже нарастал

рев адреналина и страха.

Бросился вплавь через ледяную реку и в лес, сломя голову, к дому.

Подвернул ногу, упал лицом в грязь, снова поднялся, смахивая липкую жижу со

щеки. Чем ближе лагерь, тем сильнее вонь, и мне уже слышны душераздирающие

крики и мольбы о помощи. Смерть…ее вонь разносится по воздуху и забивается в

ноздри. Звуки выстрелов…самые страшные звуки для меня тогда. Звук, который я

потом слышал во сне и просыпался в холодном поту. В ту ночь я стал тем, кто я

есть сейчас. В армии меня называли Хищник. Ману-убийца. Ману-психопат.

Цыганский демон. А я чувствовал себя проклятым своим народом. Проклятым за

то, что в ту ночь не был рядом с ними и не защищал их. А ее я тоже проклял. Ее и

весь ее род. Всех уничтожу. Придет время, и каждый из них поплатится за то, что

сделали со мной, с моей семьей и с моими людьми.

Ворота распахнуты настежь – Огнево полыхает в огне и тонет в крови

моих братьев, моего народа. Они все мертвы…я не вижу живых. Только мертвые

тела, и то, как ходят среди них люди гаджо и пинают, проверяя – не уцелел ли кто

ненароком.

Кровь растеклась ручьями по траве. В ней чавкают ботинки, и от ее запаха

выворачивает наизнанку. Смерть цвета ЕЕ волос.