Глава 4

Они покинули шатёр, когда вечерние сумерки спустились на землю. Ассасин разбудил его, помог подняться и накинуть поверх рубахи и штанов длинный серый балахон, похожий на тот, который носил нерадушный бедуин. Хозяин шатра так и не появился, чтобы проститься с ними, но у входа их ждал вороной скакун, привязанный около жилища. Соседствующий с ним верблюд равнодушно причмокивал губами, не обращая внимания ни на незнакомцев, ни на пригарцовывающего товарища.

- Где мы?

Ассасин проследил за растерянным взглядом рыцаря. Пустыня и каменистые холмы ничего не говорили чужеземцу. Один, без соратников, на вражеской земле, он бы ни за что не выжил тогда, на горячих песках, истекающий кровью, умирающий от жажды. Вряд ли бы добрался до своих и теперь, не слыша шёпота пустыни, помогающего найти дорогу.

- К востоку от Сайды, - отозвался он, поддержав пошатнувшегося крестоносца. – Я направлялся в Тир, когда встретил тебя.

Кай неловко переставил забинтованную ногу, тревожно глянул сперва на темнеющее небо, затем на странного спасителя. О судьбе собственного вооружения юный лорд спрашивать не стал: кольчуга наверняка пришла в негодное состояние, как и кожаные поножи. Зато меч, тот самый, пожалованный Ричардом отцу, с королевским гербом на рукояти, и который лорд подарил сыну на день рождения, висел в ножнах вместе с походными мешками, переброшенными через седло скакуна. Ещё у пояса ассасина молодой рыцарь заметил свой кожаный кошель — сумма золотых, находившихся при нём, была довольно внушительной: отец доверял ему хранение личных средств, зная, что Кай не возьмёт ни единой монеты без разрешения. Но этот человек спас ему жизнь. Он имел право взять свою мзду в качестве вознаграждения. Просить убийцу вернуть имущество Кай не стал — если отец погиб, это золото вряд ли пригодится, а если нет, то у лорда Ллойда найдутся деньги для продолжения ставшего таким опасным похода.

- Мне очень повезло, что ты оказался рядом, - сказал Кай. – Правда, спасибо тебе.

Ассасин качнул головой, отводя глаза, кивнул на коня.

- Придётся ехать вдвоём. У бедуина только верблюд, а ты вряд ли хороший наездник.

На верблюдах Каю и впрямь ездить не приходилось. С трудом взобравшись на коня и перекинув больную ногу, рыцарь стиснул зубы, вцепившись в раненое плечо. От усилия перед глазами вспыхнули звёзды, к горлу подступила тошнота. Ассасин легко вскочил в седло, не дал ему упасть, обхватив за пояс.

- Прости... прости, - собственный голос казался не громче пустынного ветра. Кай сделал усилие, сел ровно, тут же вздрогнув от боли. - Я... кажется, не могу...

Голова закружилась, и рыцарь вцепился в вороную гриву, пытаясь удержать равновесие.

- Можешь, - отозвались за спиной. – Можешь и должен. Или ты умрёшь.

Ехать ночью оказалось ещё сложнее, чем предполагал Кай. Как его спутнику удавалось выбирать дорогу среди каменистых холмов и узких тропинок вдоль бесконечных оврагов и расщелин, крестоносец даже не представлял. Время от времени от неизбежной тряски Кай терял сознание, не сваливаясь с коня только потому, что сидевший за ним ассасин крепко держал его за пояс. Растревоженные раны безжалостно терзали измученное тело, а поднявшийся вскоре жар лишил его последних сил.

Несколько раз ассасин сворачивал с тропы, оставлял ложные следы, пережидал, пока не смолкнут далёкие и непонятные крестоносцу звуки, пускал коня то шагом, то рысцой, и почти не обращал внимания на то и дело впадавшего в забытьё рыцаря, не перекинувшись с ним ни словом до самого утра. Прижимал к себе, впрочем, крепко, за что едва державшийся в седле Кай был ему очень благодарен.

Рассвет в горах падает неожиданно.

Когда Кай в очередной раз пришёл в себя и оторвал голову от плеча сидевшего за ним ассасина, они подъезжали по узкой тропе к одной из горных пещер, и солнце уже стояло высоко в небе.

- Приехали, крестоносец, - раздался голос его спутника, впервые за эту ночь.

Он спрыгнул на землю, придержал пошатнувшегося Кая, с трудом перебросившего больную ногу через седло.

- Сюда.

Многословным назвать его спутника точно было нельзя: убийца говорил только в случае крайней необходимости, не тратя ни сил, ни слов попусту. Сэр Кай вошёл в пещеру, ощущая прохладу каменистого грота, прислонился к стене, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Ассасин оставил его — ненадолго, только чтобы завести внутрь коня и привязать его к сталагмиту. Затем его спутник занялся походными мешками, освобождая верного скакуна от тяжести поклажи, но Кай не стал следить за быстрыми приготовлениями ассасина и устало прикрыл глаза. Должно быть, рана на ноге воспалилась — под грубой повязкой жгло огнём, кровь пульсировала часто и толчками — и поднявшийся ещё в дороге жар давил на виски, затруднял дыхание, лишал остатков сил.

- Крестоносец! – голос, окликнувший его, звучал резко и неприязненно. – Не спи! Открой глаза! Нельзя...

Кай вздрогнул от оклика, но нарастающий гул в ушах заглушил звуки чужой речи, и пошедшие перед глазами белые пятна окончательно лишили его всякой связи с внешним миром: тело налилось свинцом, погребая под своей тяжестью стремительно угасавшее сознание.

Ему показалось, что он тут же пришёл в себя, но царивший в пещере полумрак убедил его в обратном: стояла глубокая ночь, освещаемая лишь здесь, в пещере, тлеющими углями от кострища, разведённого, должно быть, его спутником. В бликах почти погасшего костра Кай сумел разглядеть дремавшего в противоположном углу ассасина — он лежал с закрытыми глазами, подложив под голову один из походных мешков и скрестив руки на груди.

Кай попытался приподняться, и ему это с трудом, но удалось. Он оказался укрыт одеялом, почти раздет, со свежими повязками на груди и ноге; и хотя жар всё ещё ощущался, чувствовал молодой рыцарь себя намного лучше. Настолько, что сумел даже прочесть несколько благодарственных молитв, прислонившись спиной к каменной стене. Странным образом его молитвы помогали другим людям, нуждавшимся в исцелении, но для облегчения собственных ран он едва ли мог что-то сделать. Вот если бы рядом был кто-то, кто сумел бы помолиться о нём...

- Долго же ты спал, - раздался хрипловатый голос ассасина. Кай присмотрелся: тот не открывал глаз, даже позы не переменил, чтобы посмотреть на очнувшегося крестоносца. – Если бы ты не пришёл в себя до утра, то не выжил. Пришлось бы оставить тебя здесь.

- Ты помог мне. Спасибо, - в который уже раз поблагодарил Кай. – Мне гораздо лучше. Сможем выйти на рассвете...

- Нет, - отрезал почти невидимый в темноте пещеры собеседник. – Мы никуда не выйдем на рассвете. Придётся дождаться темноты, чтобы пройти к окрестностям Тира без неприятных встреч. Ты ведь не хочешь отправиться вслед за своими друзьями?

Кай помолчал, положив руку на перевязанное плечо. Если бы только знать, что отец жив! Что ему удалось прорваться сквозь засаду, уйти от погони... или хотя бы попасться в плен, но живым! За эти годы Кай ни разу не думал о себе самостоятельно – всё решал отец. Да что там — он никогда даже не оставался один. И вот теперь...

- Я видел тебя в свите короля Ричарда, вместе с его телохранителем, - неожиданно вновь заговорил ассасин. – В Акре его называли лордом Джоном Ллойдом.

Кай удивлённо глянул на спутника, ожидая продолжения.

- Ты хорошо знаком с ним?

- С кем? – рыцарь рассеянно потёр больное плечо. – С лордом Ллойдом?

- Да.

Кай беспомощно огляделся, хотя никакой поддержки от каменистых стен, практически невидимых в полумраке, дождаться не мог. Врать молодой рыцарь не умел. Не научился в детстве, предоставляя право выпутываться из щекотливых ситуаций старшему брату Роланду, не изменил себе в отрочестве, находясь под бдительным наблюдением настоятеля монастыря и пастырством монашествующего рыцаря, сэра Кеннета, отличавшегося крайней порядочностью и неподкупной честностью.

Выкладывать правду незнакомому человеку, убийце, арабу было в высшей степени неразумно, но, с другой стороны, что он терял? Он и так находился сейчас в полной власти своего странного спасителя.

- Он мой отец.

Ассасин удовлетворённо кивнул, открывая глаза, и Кай понял, что поступил правильно, честно ответив на вопрос: его проверяли.

- Чем ты так полезен королю, что вместе с отцом не покидаешь его окружения?

- Я... я не знаю... Послушай, - Кай тряхнул головой, отгоняя остатки тошнотворной слабости, - как тебя зовут? Ты знаешь обо мне так много...

- Можешь звать меня Сабир.

Ассасин едва заметно усмехнулся, глядя на растерянность молодого рыцаря. Жёсткие черты лица смягчились всего на миг, но Каю этого было достаточно. Его собеседник, возможно, был злейший враг из возможных, но здесь, на Востоке, Кай ценил каждое слово, обращённое к нему без ненависти.

- Сабир, - повторил Кай. – Ты сказал, что направлялся в Тир до того, как встретил меня.

- Я по-прежнему туда направляюсь, - подтвердил ассасин, усаживаясь и скрещивая ноги. - Только вместе с тобой. Можешь считать, что дорогу ты уже оплатил, - Сабир усмехнулся, похлопав себя по кожаному кошелю, изъятому у бесчувственного рыцаря. – Деньги я не возвращаю. Хочешь, идёшь со мной. Не хочешь, остаёшься здесь. Я и так задержался из-за тебя.

- Я иду с тобой, - поспешно согласился Кай.

Какой у него был выбор? Он совсем не знал местности, а даже если бы знал — далеко бы ушёл, раненый, пеший, без припасов, к тому же, ежеминутно рискуя нарваться на сарацинов? Если кто-то и выжил из их отряда, он либо вернётся к войскам, либо осядет в христианских городах, и Тир был первым на пути. Что до отца... Кай знал лорда Ллойда достаточно, чтобы утверждать — если он жив, то доведёт дело до конца, чего бы это ему ни стоило. Он наверняка направился туда, куда планировал — на место встречи с тамплиером, обещавшим сопроводить их к месту захоронения Святого Креста. Возможно, самому Каю следовало поступить так же, если он хотел оправдать отцовское доверие и стать хоть немного похожим на лорда Ллойда. Тамплиер устроил тайное убежище вблизи Иерусалима, прячась от своих же бывших соратников, и Кай знал дорогу. Оставалось только надеяться, что тамплиер дождётся этой встречи.

Ассасин уже разводил костёр, чтобы подогреть воду, и лишь сейчас крестоносец запоздало понял, что спутник тоже ранен. Кай не ощущал его боли накануне: должно быть, рана была свежей.

- Вот, - Сабир протянул ему флягу, - выпей.

Кай сделал глоток, вглядываясь в смуглое лицо присевшего рядом ассасина. Нет, ему не показалось: Сабир действительно был ранен, хотя и держался невозмутимо, не выказывая своей боли. Но рыцарь ощущал её, почти так же, как чувствовал, должно быть, сам ассасин — остро, неприятно, горячо...

- У тебя болит, - Кай протянул здоровую руку, почти касаясь груди ассасина, - вот здесь.

Сабир неприязненно покосился на крестоносца, дёрнул щекой.

- Что с того?

- Просто... я мог бы... если ты позволишь... - Кай говорил негромко, ненавязчиво, и Сабир невольно прислушался. - Мог бы...

- Что?

- Помолиться... о тебе.

Ассасин не сдержал широкой усмешки, фыркнул, блеснув белыми зубами.

- Это всё, чем ты можешь помочь? Я не верю в молитвы, крестоносец.

- Нет, - послушно согласился Кай. – Зато верю я. Ты позволишь?

- Ты самому себе помочь не в силах, - презрительно заговорил ассасин, разглядывая молодого рыцаря. – Позаботься прежде о своих ранах.

- О своих — не могу, - вздохнул Кай. – Но если ты позволишь... я мог бы попробовать...

- Пустая трата времени, - отрезал Сабир, выпрямляясь настолько, насколько позволяла ему рана на груди. – Пустые слова! Я не верю басням христиан, той лжи, которую вы называете проповедью. Чтобы молитву услышали, нужно, что было, кому её слышать. За много лет я видел только зверства, творимые с именем Бога на устах. Самого Бога я не видел. И ты хочешь, чтобы я сейчас поверил, что твои молитвы чем-то мне помогут?

Вместо ответа Кай протянул руку, медленно и осторожно, чтобы ассасин не дёрнулся, не уклонился; коснулся напрягшейся груди вначале кончиками пальцев, затем накрыл всей ладонью, принимаясь читать молитву — тихо, чтобы не раздражать своим голосом спутника, быстро, чтобы тот не очнулся и не вывернулся из-под его руки, и с усилием, преодолевая волны отвращения и неверия, исходившие от убийцы.

Сабир слушал — недоверчиво, полупрезрительно, выжидающе. Голос молодого крестоносца оказался мягким, ладонь — неожиданно горячей, и отстраняться совершенно не хотелось: одно только его прикосновение успокаивало разбушевавшуюся кровь. Более того, ассасин мог бы поклясться, что с каждым словом терзавшая его уже несколько часов боль становилась всё тише, всё слабее. Он усмехнулся своим мыслям и принялся с интересом разглядывать одухотворённое лицо молодого рыцаря. Кай прикрыл глаза, заканчивая молитву, и внимательно наблюдавший за ним Сабир отметил, что залегшие на его лице тени побледнели, возвращая измождённому лицу часть живых красок. Определённо, сейчас сам рыцарь выглядел намного лучше, чем накануне утром.

Кай открыл глаза, опуская руку. Внимательно вгляделся в лицо спутника, точно пытаясь уловить оттенки ощущений в чужом теле.

- Легче?

Сабир не ответил. Боль и в самом деле утихла, будто юный лорд её рукой снял, однако это могло оказаться и мороком, внушением, с мастерством которого ему не раз приходилось встречаться. Он дёрнул плечом, тревожа рану, чтобы боль помогла ему прийти в себя: обычно только так и спасались от дурмана попавшие под власть одержимого люди.

- Не надо, - попросил Кай. – Потом сильнее болеть будет. Позволишь мне осмотреть тебя? Боль я снял, но рану нужно промыть и обработать...

- Так ты лекарь, - задумчиво протянул Сабир, снимая с плеча перевязь метательных ножей и складывая её у едва тлеющего костра. – Вот оно в чём дело... А я всё гадал, что такой юный, неопытный рыцарь делает в ближайшем окружении Ричарда. Будь ты трижды сын лорда, но без своего дара ты — никто! А вашему Ричарду дьявольски повезло — держать такой реликт под рукой...

Кай вспыхнул, отводя взгляд. Сабир скинул с себя вторую перевязь, стянул через голову монашеский балахон, под которым оказалась плотная кольчуга; с трудом, кривясь, стряхнул с себя металлическую сетку, и скинул следом тонкую нательную рубашку, пропитавшуюся кровью. Без одежды он оказался намного стройнее, чем Кай предполагал: смуглый, жилистый, подвижный и, как оказалось, практически лысый — здесь, на Востоке, это было редкостью и, возможно, даже бесчестием: мужчина, не носящий бороды, бритый наголо...

Впрочем, бесчестием как для арабов, так и для христиан считалось брать плату за чью-то смерть. Но для сторонников Горного Старца, или Шейха, чужое мнение имело слишком малый вес, чтобы обращать внимание на подобные предрассудки.

Палестинский убийца отличался от всех, виденных им раньше, и Кай просто терялся в догадках. Кто же он на самом деле, и чего ждать от такого, как этот Сабир?

- Рана свежая, - проговорил Кай, рассматривая глубокий порез — ассасина наградили тычковым ударом. Если бы не кираса, убийцу проткнули бы насквозь, насадив на клинок, как дичь на вертел. – Когда ты успел её получить?

- Пока ты крепко спал, - с усмешкой отозвался спутник, наблюдая за лёгкими, уверенными движениями рыцаря. Кай быстро разобрался в чужих вещах: чистой, смоченной в воде тряпицей протёр рану, наложил свежую повязку, бинтуя раненого через плечо.

- Кто-то нашёл нас?

- Попытался, - помедлив, ответил ассасин. – Возможно, родственники нашего радушного бедуина, столь любезно снабдившего нас припасами в дорогу.

- Родственники? – непонимающе уточнил Кай, разглаживая ладонью наложенную повязку. Сабир напрягся и тут же расслабился: горячая волна от прикосновения ладони рыцаря разошлась по всему телу, забирая остатки боли с собой. – Что им нужно?

- Месть, - спокойно ответил ассасин, накидывая рубашку на себя. – И то, чем можно с нас поживиться.

- Месть? – переспросил Кай, и тут же осёкся. Вспомнился вечер их отъезда: бедуин ведь так и не вышел к ним, так и не показался! И этот балахон... тот, который Сабир велел надеть Каю, чтобы быть менее заметным в пустыне среди населявших её арабов, тот, который оказался так похож на носимый хозяином шатра...

- Что ты с ним сделал? – севшим голосом спросил Кай. - Ты... убил его?!

- Тише, - поморщился Сабир. – Нам были нужны припасы: я не рассчитывал на двоих, когда отправлялся в путь. Пришлось заглянуть на огонёк. Он не дал бы нам уйти, созвал бы всех родственников для погони, и на этом наше путешествие окончилось. А так мы забрались достаточно далеко, чтобы они не сразу вышли на след. Тех, кто всё же попытался, я устранил. Не переживай, крестоносец. Я сказал, что мы доберёмся до Тира, и мы туда доберёмся. И если наш путь и прервётся, то уж точно не из-за беснования одичавшего кочевника.

Кай беспомощно смотрел на убийцу, не зная, что сказать. Сабир казался очень спокойным, и, должно быть, для него и в самом деле не произошло ничего необычного: люди для таких, как он, лишь инструменты, средства, которые можно использовать на благо или во вред себе.

- Ты странный человек, - проронил ассасин, отвечая на его растерянный взгляд. – Я до сих пор ломаю голову: что побудило тебя помочь мне тогда, в Акре? Ты знал, кто я, и тебе требовалось лишь задержать меня на минуту или две, пока ваши воины не прибежали бы на шум. И вот теперь — чёртов старик! Кто он такой, чтобы ты вспоминал о нём? Скажи, ты и вправду сожалеешь о смерти незнакомого тебе человека, который, не задумываясь, перерезал бы тебе глотку, как только ты бы ступил за пределы его шатра? Да что ты за человек такой, крестоносец? Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ты очень долго умирал, чтобы дождаться меня.

- Я... всё это так, Сабир, но...

- И умереть, несмотря на свою звериную волю к жизни, из-за какого-то дикаря, попросту глупо. Я плохо знаю тебя, но лично я привык действовать разумно. И раз я оказался рядом, ты должен радоваться тому, что и тебе хотя бы какое-то время придётся поступать так же.

Кай замолчал, кутаясь в одеяло. Первые лучи восходящего солнца уже пробивались в пещеру, и ассасин, одевшись, вышел наружу. Рыцарь устало откинулся на походные мешки, прикрыл глаза: утихший во время молитвы жар поднялся вновь, разрывая отяжелевшую голову пульсирующей болью.

Разговор с ассасином не давал покоя, но, несмотря на это, сон сморил его почти мгновенно, и Кай так и не услышал, когда Сабир вернулся в пещеру.