Глава 2. Яхта Чиприани

Парни понемногу напивались. Каждый из них – особа приближённая: кандидат, одобренный отцом Ламберто, или такие же, как и Романо – полезные сокурсники, из которых в дальнейшем может вырасти верная шестёрка. Романо как-то слышал, как о нём отзывался Амандо: беспризорный пёс, который руки лизать будет за кусок хлеба. Это было в тот вечер, когда папа упал на работе и сломал запястье. Он устроился посудомойщиком в ресторане и поскользнулся на мыльном полу, а работодатель отказался платить страховку. Чиприани быстро всё устроили, и Ламберто ржал как лошадь, когда Каллипп рассказывал, что повесил на идиота-работодателя какое-то старое дело. Романо же глотал слёзы, ненавидя себя, стоял на коленях перед Амандо и клялся в верности. Отец тогда сказал, что сын поступил правильно, попросив помощи у своих влиятельных друзей. Папа ничего не сказал, но Романо видел в его взгляде осуждение. Микеле всегда старался быть честным перед другими и своей совестью, и Романо чувствовал себя виноватым в том, что запятнал свою и его честь.

Ламберто подсел к нему, протянул полную стопку и новый косяк. Романо сделал вид, что затягивается, и осторожно глотнул водки. Веселья не было ни в одном глазу, а вот хмель уже затуманил голову. Хотелось убраться с яхты, сбежать от этой компании, спрятаться дома и дожидаться выпускного вечера. К ним на колени подсели шлюшки, они выглядели за тридцать, но Ламберто любил, когда омеги старше и знают, что делать. Романо не сомневался, что тот в тайне надеется трахнуть своего папу. Может, даже Амандо это знает, потому и держит сына подальше, позволяя безумные гулянья со шлюхами на палубе семейной яхты.

— Достал для тебя отменный кокс, — Ламберто протянул ему свёрнутую трубочкой купюру и указал на стол, где белыми дорожками были рассыпаны наркотики.

— У меня на следующей неделе игра, — попытался отказаться Романо, но Ламберто тут же набычился и завёл знакомую шарманку.

— Ты меня не уважаешь? Я тебе праздник устроил, а ты мне, сучара, отказываешь?! Давай, подели со мной дорожку, и я тебе ещё один подарок вручу.

Романо послушно склонился над столом. Наркотики он ненавидел всей душой и чувствовал себя тряпкой, не способной сопротивляться зазнавшемуся богачу. Ламберто был его младше на полгода, слабее, глупее. Всё, чем отличался этот подонок – это влиятельные родители и тонны денег. Да, у него было очень много денег и очень много влияния. По его указке парни вновь засуетились, видимо собирались вручить вторую часть подарка, но Романо не нужны были ни подачки, ни внимание Ламберто. Хотелось, чтобы всё поскорее закончилось.

— Пойдём, — Сальваторе с силой поднял его на ноги и подтолкнул к каютам. Романо качало: может, ветер поднял волны, а, может, употреблённое влияло на тело. Рядом с дверьми сердце почему-то стало заходиться, охватила паника, стоящий за спиной Сальваторе давил на плечи, и хотелось пропустить его вперёд. — Топай, — подтолкнули его в спину, и Романо, нервно выдохнув, вошёл в ближайшую каюту, куда была открыта дверь.

Там уже собрались остальные. Было тесно, неприятно пахло альфами и их возбуждением, а ещё чем-то неожиданно знакомым и сладким, таким, что у Романо голова закружилась ещё сильнее. За столпившимися он не сразу рассмотрел, что ему дарят, а когда понял – к горлу подступила тошнота.

— Узнаёшь? — заговорил Ламберто. Взгляд у него был совершенно обдолбанный, а улыбка безумной. — Ты на него заглядывался, знаю, как смотрел, слюной исходил. Дрочил, небось, по ночам. Нравится? Знаю, нравится...

Ламберто продолжал трепаться, а Романо испуганно смотрел на сжавшегося омегу на узкой каютной кровати. Он его узнал. Алессио Серра – парень из их колледжа, их ровесник, учился в параллельном классе; стройный, невысокий и очень красивый. Романо последние два месяца смотрел на него, вздыхая, но подойти не решался: слишком чистым ему казался образ Алессио, и страшно было, что нынешнее окружение испортит этот образ.

И, похоже, не зря боялся. Алессио со скованными руками, заклеенным скотчем ртом и завязанными какой-то тряпкой глазами казался совсем крошечным, испуганным и очень слабым. Такого нужно было защищать, заботиться, помогать...

Сальваторе подхватил омегу с постели и поставил перед Романо. Тот боялся рот открыть, боялся вдохнуть сладкий аромат омеги и потерять контроль. Пока Алессио лежал, он почувствовал его запах – лёгкий, но такой нежный, что сердце защемило и захотелось расшвырять всех, растолкать, вытащить Алессио на поверхность, спасая от этого безумия...

— Нравится? — Ламберто на секунду замолк. — Поблагодари меня!

— Благодарю, — осипшим голосом произнёс Романо, и Алессио дёрнул головой, словно испуганный птенчик, услышав рядом родителей. Или того, кто сможет позаботиться.

— Давай, распаковывай, — почти приказал Сальваторе.

Романо протянули канцелярский нож – Рокко Валентино: ещё один сокурсник, его отец служил шестёркой при Каллиппе, а раньше работал в полиции. Примерно лет шесть назад на папу Рокко напали бандиты, и омега погиб, тогда Каллипп Чиприани взялся за дело, нашёл всех преступников и сурово наказал. Этот случай долго был показательным примером надёжности правоохранительной системы. Отец Рокко – Габриэль – даже приходил в колледж, расхваливая главного прокурора. Но навязанный образ положительного героя давно разрушился в глазах Романо.

Нож с трудом удержался в застывших пальцах. Взгляд у Рокко был пришибленный и какой-то извиняющийся.

— Раздевай его! — велел Ламберто.

Романо оттянул воротник водолазки Алессио, и сделал надрез. Омега задёргался, и Сальваторе сжал его сильнее, грозно подгоняя Романо. Водолазка поддалась легко. Под ней обнаружилась светлая майка, и Романо срезал и её. Кожа у Алессио была тонкая, почти прозрачная с лёгким желтоватым загаром и чуть заметными синяками на рёбрах. Его избили. Руки стали дрожать, захотелось разреветься и прекратить всё этого. Хотелось вернуться к папе и начать жить по совести.

— Штаны!

Романо послушно срезал плотный ремень джинсов и беленькие трусы. Из них выпал сморщенный маленький член, и комната наполнилась ещё более ярким запахом начинающейся течки. Руки опустились.

— Начинай, Романо: это твой подарок. Выеби течную сучку хорошенько, а потом и мы побалуемся.

Омегу снова бросили на кровать, парни вышли из каюты и дверь даже закрыли, но Романо продолжал стоять неподвижно, бессильно опустив руки и с трудом сдерживая подступающие слёзы. Это было нечестно. Несправедливо. Он хотел, чтобы всё было иначе, чтобы по-другому... счастливо... по любви. Алессио всхлипывал, крутился, пытаясь освободить руки и стянуть с себя повязку, но наручники были не игрушечными, а глаза ему завязали на славу.

Если бы Романо знал, чем кончатся его взгляды, если бы осознал, насколько Ламберто больной ублюдок, он бы в жизни не взглянул в сторону Алессио, даже не думал бы о нём. Никогда. Потому что теперь...

Романо зажал рот рукой, чтобы не завыть, и сел на край постели, смотря, как крутится рядом с ним ЕГО омега. Не возбуждали ни его красивые стройные ноги, ни гладкая кожа на ягодицах, не возбуждала набирающая силу течка. Он просто не мог так... бездушно, бессовестно... а потом отдать его другим.

— Чёрт... чёрт... — он сжал голову руками и остекленевшим взглядом уставился в тёмный иллюминатор.

Как далеко они уже ушли? Может, он сможет вытащить Алессио на палубу, прыгнуть в море и добраться до берега. Только у омеги руки в наручниках, и начинается течка. Сможет ли он вообще плыть? А Романо пьян, обдолбан и с трудом стоит на ногах. Он ударил себя по лицу. Потом снова и сильнее. Избить хотелось и других. Но стоило поднять руку на Ламберто, и можно было хоронить всю свою семью, а себя готовить к пожизненным пыткам. Чиприани никогда не прощали.