Глава 3

Вышел из дому, прихватив лук со стрелами да пару боевых топоров: всякое в лесу случалось. На крупного зверя охотиться не собирался: шкурами заниматься недосуг. На настоящую охоту я уходил на день-два, а раньше, при Орле – и на целую седмицу. Теперь ограничивался тем, что посылал Великий Дух: хвала небу, зверьё в наших лесах не переводилось.

Мохнатый Ветер встретил меня приветственным ржанием, тряхнул роскошной гривой – никак, Назар гребнем прошёлся – и едва не сорвался с места в галоп, как только я запрыгнул в седло.

За ворота вышли шагом – перегнувшись через круп, захлопнул тяжёлую калитку – и отправились трусцой по протоптанной дорожке к окраине леса. Деревня оказалась за спиной – мой дом стоял почти на самом краю – и я расслабленно выдохнул, распрямляя будто судорогой сведённые плечи. Позади оставались мои сыновья, дом – маленький мир, созданный по крупицам – за каждый миг счастья в котором я платил упорным, упрямым, настойчивым трудом. Впрочем, как и все здесь – слабые духом на северной границе не приживались. Когда впервые я оказался в Ло-Хельме, то уходить уже не хотел. Почувствовал родину сердцем, вдохнул её с первым глотком колючего ледяного воздуха.

До семнадцати лет я знал лишь казармы имперского легиона, в котором числился целый год до службы в Стонгарде. Воспитывал меня бравый сикирийский капитан, которого повысили до примипила уже перед самой смертью; таскавший подобранного на улицах столицы мальчонку из одного места службы в другое. Как ни искал мою родню дядя Луций, не нашёл никого, и с тех пор я знал лишь одного родственника – моего капитана. Это он обучил меня грамоте, он выучил воинской науке, он поставил на окрепшие ноги запуганного уличного щенка. Это с ним я впервые заговорил, его слушал, от него учился, и ради него старался – чтобы неизвестно как затесавшийся в сикирийской столице маленький стонгардец ещё доказал всему легиону, что капитан Луций не даром старается, терпеливо вкладывая в приёмыша капля за каплей весь накопленный за жизнь опыт. И это примипила Луция я провожал в последний путь в свои шестнадцать лет, кусая губы, чтобы сдержать глухие рыдания над телом человека, заменившего мне отца.

Нет, дядя Луций не зря старался. Я вырос, стал сильным. Щенок обернулся волком, навсегда запомнив оказанную ему доброту сикирийского капитана.

А потому настроений стонгардцев я не разделял, когда заходили разговоры о том, чтобы отделиться от Объединённой Империи, стать, как прежде, обособленными от тёплых и сытых сикирийских земель. Я и раньше не поддерживал таких разговоров, а теперь, когда бездетный староста деревни на удивление поселянам передал бразды правления мне перед смертью, научился и вовсе такие мысли пресекать. Нет ничего доброго в том, чтобы отделиться от народа, с которым нас связывает одна вера, одна кровь, и уже много сотен лет – одна история. Альды и брутты только того и ждут, пока мы разойдёмся по углам, и – прощай, тёплая Сикирия, прощай, прекрасный Стонгард! Как тысячелетие тому, станем для альдов рабами, будем взирать безмолвно и беспомощно, как неугомонные брутты вырубают наши леса, разбивают наши рудники, мародёрствуют в городах и сёлах, прибирают к себе ценную руду из горных шахт…

Забывчив мой народ; горячи нравы и у сикирийцев. Одна надежда на милость Великого Духа – не даст нам омыться липкой кровью братоубийства…

…Тишина в лесу стояла блаженная. Так всегда бывает после метели – мир вокруг затихает, прислушиваясь к молчанию ещё вчера буйной природы. Зимой пурга, вьюга и снегопады длились седмицу-другую без перерыва, но теперь наступала весна – медленно и необратимо. Скоро треснет лёд на нашей деревенской речке, поплывут комья талого снега над уплывающими к морю льдинами…

До северного моря от нашей деревни – три дня пути. В портовый городок Кристар вновь начнут заходить корабли, оживится приунывший за долгую зиму имперский легион, застрявший в северо-восточной крепости у альдской границы, появятся на дорогах торговые караваны… Вдохнёт морозную жизнь в свой упрямый народ суровый Стонгард, и несколько коротких и быстрых месяцев пролетят незаметно, мимолётно… И вновь покроет распустившуюся зелень тонкий ледяной покров.

Ветер шёл шагом, проваливаясь в глубокие сугробы по колено. Снег был ещё мягок и податлив, но я видел, как проседает белый настил – оттепель близко. Скоро, совсем скоро…

У заброшенной лесной хижины я спрыгнул, тотчас погрузившись в рыхлый снег, привязал Ветра к стойлу. Скинул деревянный настил с кормушки, потрепал коня по крутой шее. Дальше я всегда шёл один, возвращаясь к хижине только под вечер. Здесь Ветру не грозили дикие звери, а я мог спокойно заниматься своим делом.

- В добрый путь, - пожелал сам себе.

Меховой капюшон, который во время езды завязал под самым подбородком, я сбросил, тотчас напрягая слух: каждый звук, каждый вздох, даже мягкий шлепок снега с деревьев в сугроб означали чьё-то присутствие. На секунду задрал голову вверх, и губы невольно растянулись в улыбке, расслабились напряжённые мышцы: надо мной возвышались верхушки вековых деревьев, облака раскрасили небо серыми красками. От стоявшей кругом живой тишины звенело в ушах – даже падавшая с мохнатой ветки снежинка делала это, казалось, чересчур громко…

Ни за что не променяю свой Стонгард! Пусть называют нас дикарями брутты и альды, пусть косятся теплолюбивые сикирийцы, пусть не понимают оглумы и реттоны с дальних островов – здесь, и только здесь, я почувствовал, что такое единение с миром, дыхание самого Великого Духа! Недаром в древних легендах всех народов говорится, что здесь, на нашей земле, бьётся сердце Мира…

К вечеру я собрал пять тушек попавших в ловушки зайцев, высвободил бившуюся в силках юную ластивку – та вспорхнула на ближайшее дерево, подальше от человеческого коварства – и с неудовольствием отметил, что зверь покрупнее сломал один из моих капканов. Набив походный мешок собранными тушками, выправил погнутое железо, но замок работать не хотел: придётся тащить в деревню, к Фролу.

Даже порадовался: домой доберусь засветло, успеем поужинать с детьми перед советом. Староста из меня получался так себе, но деревенские дела многого и не требовали. Да и хитрые поселяне использовали меня скорее как щит в решении своих проблем: разобраться с пьяницей, устроившим дебош в новенькой таверне – путники заходили к нам в основном летом, конечно же – переговорить с разбойничьей бандой, повадившейся нападать на торговые караваны. Менял у нас в Ло-Хельме ждали с особенным трепетом, а потому негодовали вдвойне, когда кто-то посягал на долгожданные и столь необходимые здесь, в нашей глуши, товары с юга. Да и грамоту я знал лучше прочих, языками владел, даже по-альдски понимал немного – выучил кое-что за время военных походов. Словом, такой авторитет местных вполне устраивал, да и ответственность со своих плеч на чужие переложить каждый был рад. Я не возражал: сторонние проблемы отвлекали от собственных. Когда постоянно занят делом, дурные мысли сами разбегаются…

Шорох, треск, голоса вдалеке. Я нахмурился, затаился, тиская кожаный переплёт боевого лука. Кого несёт на ночь глядя в наш славный Ло-Хельм? Других, более близких, поселений на пути попросту не было. Обождать бы, присмотреться…

Не вышло. Пришлые, кем бы ни являлись, явно сбились с пути в нашем лесу, потеряли занесённую снегом тропу, и топотом своим разбудили всех лесных жителей. К тому времени, как я распознал хриплый рёв и бросился на подмогу, со стороны бурелома уже доносились вскрики и странное шипение: заезжие подняли с лёжки медведя.

Ну, накаркал, Фрол! Какой ещё раз, мол, косолапого повстречаешь…

- Люсьен, обходи!..

Когда из-за деревьев мелькнули синие всполохи колдовского огня, я мгновенно выхватил из колчана две стрелы, натянул тетиву, следя глазами за прыгавшими на узком пролеске фигурами. Проклятые колдуны подняли не одного – двух зверей, и участи их я не завидовал. Один из магов уже лежал на окровавленном снегу, подвывая тоненько и жалобно, почти бессознательно. Двое других ещё держались: в их руках плясали молнии и всполохи разноцветных искр; сияли глаза жутким светом.

Впервые в жизни я растерялся – всего на миг. Кого бить первым, зверя или человека, если и тот, и другой равно враг? Дядя Луций в таких случаях оставался категоричен: повсюду следует проявлять милосердие. К людям и нелюдям. Пусть запомнят человеческую доброту. А уж если зло воспользуются, тогда покажи им человеческую силу…

Пусть они поклонники Тёмного и его грязных магических искусств – но ведь ты-то не зверь, Сибранд. Ты, взывающий к Великому Духу, решил первым поднять руку на себе подобных?..

Коротко вжикнула пущенная наконец с тетивы стрела. Следом за ней вторая, третья… Медведь – умный зверь. Он тотчас почуял опасность, развернулся, одним прыжком покрывая расстояние между нами. «Шкуру попорчу», - мелькнула одинокая мысль.

А затем я отбросил лук в сторону и выхватил из-за пояса боевые топоры.

К тому времени, как маги покончили со своим медведем, я уже собирал рассыпавшиеся во время короткой битвы стрелы. Некоторые затерялись в окровавленном снегу, ещё две сломались, застряв в толстой шкуре медведя. На подошедшего ко мне мага я не смотрел: выжидал.

- Спасибо, - проронил наконец он. – Ловко ты его своими топорами…

Я заправил оружие за пояс, выпрямился, меряя мага долгим взглядом сверху вниз. Что ты знаешь про ловкость? Шкура попорчена, теперь только на мясо, зверя перед смертью намучил…

- Ранен? – неожиданно для себя спросил я.

Парню на вид было от силы лет двадцать. Вероятно, что из бруттов, роста выше среднего, но всё равно мне по плечо, с растрепавшимися под меховым капюшоном смоляными прядями, прилипшими к вспотевшему лбу. Из-под тёплой накидки выглядывала короткая мантия с выцветшим узором гильдии магов. В руках парнишка нервно тискал посох с мутной жемчужиной на набалдашнике.

- Немного, - признался тот, потирая на груди вспоротую куртку. – Зацепил на излёте…

- Люсьен! – позвал всё тот же резкий голос, который я слышал раньше. – Быстро сюда!

Вспыхнув – на вспотевшем от боя лице прорезался неровный, яркий румянец – Люсьен поспешно ретировался обратно к пролеску. Помедлив, я направился за ним, поглядывая на развороченный повсюду снег.

Второй медведь пострадал ещё больше: колдовской огонь сжёг половину шкуры, воняло палёной шерстью и жареным мясом. Вздохнув – такая охота пропала – я направился к мелкому овражку, в котором копошились заезжие маги.

- Кровь я остановила, - резко, отрывисто говорила женщина в длинной мантии гильдии, - но Эллу придётся оставить в деревне. Если доберёмся…

Я наблюдал молча. У обледенелого дерева лежала, постанывая, юная альдка – тёмно-серая кожа, белоснежные локоны, тонкая, ещё девичья фигура. Как и её спутники, девчонка носила мантию гильдии магов под меховым плащом, и, несмотря на ранение, оказалась удивительно, невероятно хороша. Я никогда не питал нежных чувств к бруттам, с кем довелось в своё время повоевать, но альдов, этих заносчивых нелюдей, не переносил на дух. Высокомерные, чванливые и безразличные к человеческому роду поклонники Тёмного то и дело соревновались с бруттами в чёрных искусствах, но в отличие от последних, не гнушались кровавыми жертвоприношениями, лютой жестокостью и скотским отношением к стонгардскому и сикирийскому народам. С бруттами считались поневоле из-за их превосходящих магических сил, но в любой момент могли ударить в спину, если на то укажут их шкурные интересы. В понимании альдов люди имели право населять земли лишь как разумный скот, подчиняясь доминиону высших существ – альдов, конечно же. Я повидал их магические лаборатории и эксперименты над попавшими в плен людьми. Без оружия и без магии – несчастные стали лёгкой добычей…

- Лошади убежали, - констатировал Люсьен уныло, оглядывая стремительно темнеющий лес. – Тупые твари…

Я дёрнул щекой, но промолчал. От многословия меня вылечили ещё в легионе.

- Придётся привал делать прямо здесь, - нахмурилась старшая из отряда, вскидывая голову. – Эллаэнис сама не пойдёт, а уже вечереет…

- Тогда вас звери порвут ещё до рассвета, - вырвалось у меня. Люсьен глянул удивлённо, и пришлось пояснить, – свежая кровь, растерзанные туши…

- Уйдём подальше, - неуверенно предположил парень.

- А её бросите здесь? – кивнул на альдку я. – Её кровь тоже пахнет.

- Что ты предлагаешь? – резко, неприязненно бросила женщина, не глядя на меня.

Я не ждал благодарности, но грубый тон разозлил. Повёл плечом, поправив съезжающий мешок с зайцами, одёрнул пояс с топорами, и покрепче затянул ремешок с колчаном.

- Ступайте с ней в Ло-Хельм, даже если идти придётся всю ночь, - сухо проговорил я, обращаясь к Люсьену. – Иначе до утра не дотянет ни она, ни вы.

- Мы сбились с пути, - пояснил парень. – Карта в походном мешке осталась, что лошадь унесла…

- Великий Дух! – выдохнул я раздражённо, но тотчас себя одёрнул: не перед этими.

- Сможешь её понести, Люсьен? – спросила тем временем женщина у своего напарника.

- Я – да! – тотчас вызвался парень. – Только не очень долго, - извиняющимся тоном добавил он, кивая на свой окровавленный рукав. – Прости, Деметра.

В глазах последней мелькнуло что-то среднее между бессильным раздражением и непробиваемым упрямством: кажется, безумная колдунья решила в случае необходимости тащить альдку на себе.

«Столько мяса пропадёт», - с сожалением подумал я, отстраняя Люсьена. Парень поддался с удивлением: похоже, не ожидал повторной помощи от местного охотника. Зато Деметра при моём приближении поджала и без того тонкие губы, нахмурилась, когда я закинул лук за спину.

- Не отставайте, - отплатил колдунье той же монетой я, не тратя попусту взглядов и слов.

Альдка оказалась очень лёгкой, почти невесомой. На миг приоткрыла карие, с рыжим отблеском глаза, смерила меня поражённым и слегка испуганным взглядом. Съёжилась в руках, скрывая крупную дрожь – не то от холода, не то от боли, не то от страха. Спрятала поначалу руки с длинными пальцами на животе, но вцепилась в перевязь у меня на груди на первой же кочке.

…В Ло-Хельм добрались затемно. Поначалу я запрыгнул в седло вместе с юной Эллой, но слез почти тотчас, когда следом за мной из лесу выбрались запыхавшиеся и едва живые от усталости маги.

- Садись, - кивнул Люсьену, который морщился от боли и то и дело сжимал пропитавшуюся кровью куртку на груди. – И подругу свою держи крепко.

Так и вышли к деревне – я вёл Ветра под уздцы, в седле съёжились заезжие маги, а за нами, с трудом поспевая за моим шагом и поступью коня, следовала старшая колдунья.

На освещённой фонарями единственной улице сидели уставшие за короткий и насыщенный трудом день ло-хельмцы, провожая нашу процессию удивлёнными взглядами. К чести каждого, ни единого вопроса ни мне, ни заезжим не последовало.

Я остановился у таверны. Совет уже начался; ждали, должно быть, только меня. Фрол сидел на крыльце, перебирая в потемневших от мозолей пальцах несколько стальных звеньев. При виде удивительных гостей приподнялся, воззрившись на меня с немым вопросом.

- Нам нужен староста ваш, охотник, - неприязненно бросила колдунья, когда я снял с коня тихонько охнувшую Эллу. – Дело срочное.

- Хаттон, харчевник, вас накормит, - бросил я в ответ Люсьену, с гримасами спрыгнувшему наземь.

- Спасибо, - немного отстранённо поблагодарил парень. – Если бы не ты…

- Я задержусь, - кивнул я Фролу, глядя поверх плеча колдуньи Деметры. – Обождите.

Кузнец молча кивнул, когда я запрыгнул в седло, разворачивая коня к дому. Совет, маги, которым невесть что понадобилось от меня в Духом забытой стонгардской деревне, поселяне, которые провожали меня странными взглядами – да знаю я, что притащил проклятых магов в деревню, без вас знаю – все подождут. Потому что в доме на окраине меня ждали четверо сыновей, и я был нужен каждому из них.