2

Кровь — была, в красном же. Дождь, дым, металл, кинжалы, саблезубые кошки — были. Родинка — вот же она, трудно не заметить. А вот никаких браслетов на руках стоящего перед ним не наблюдалось, и Марс позволил себе вздохнуть облегченно. Ошибся, точно ошибся. Не может такого случиться, чтобы его судьба имела мужское обличие. — Поаплодируем смельчаку, что вызвался развлекать нас! — Проорал старик в цилиндре, оттесняя его ближе к неподвижно стоящему Ло. — Как зовут вас, любезный? — Марс. — Итак, дамы и господа, теперь мы знаем, какое имя писать на надгробном камне, если рука Ло дрогнет. Проходите же, любезный, он вас не укусит. Сегодня точно, мы уже ужинали. А теперь проверьте — видите ли сквозь платок? На голову Марсу набросили действительно плотную нескользкую ткань, и он ответил: — Ничего не вижу. — Тогда сложите его вдвое, а то и втрое, и завяжите глаза нашему уважаемому метателю кинжалов. Приблизившись к разглядывающему его с недоверием Ло, Марс сложил платок непослушными пальцами и завязал ему глаза, спросив в конце: — Не туго? — Нет, — ощупав повязку рукой, ответил тот, и Марс ощутил, как ему становится нехорошо: рукав закономерно задрался, и он увидел окольцовывавшую запястье алую полосу, напомнившую заживший след от веревок или кандалов. Все еще в прострации он перевел взгляд на столик, где лежали кинжалы, и заметил, что они были самые настоящие. Не с затупленным острием и лезвием, и если бы такой отскочил при неудачном броске, то поранил бы и самого метателя, а значит, в своих силах тот не сомневался. Учитывая, что тот отошел еще дальше, метать он собирался не за острие, зажав лезвие между пальцев, а за рукоять, совсем не так, как любили циркачи: если нож был брошен без захвата, за острие, то успевал в воздухе прокрутиться несколько раз, что приводило публику в восторг. Здесь же, с захватом, кинжалы должны были лететь в цель со всей опасностью и серьезностью, будто предназначались жертве на охоте. Нахватавшийся подобных знаний в той своей, другой жизни, Марс понимал, на что идет. — Не дергайся главное, — сказал старик, подведя его к доске с очерченным красным силуэтом и приказывая раскинуть руки. — Сдвинешься — и лишишься уха, или глаза, как придется. — Я понял, — произнес Марс, наблюдая как Ло, поиграв в руках с самыми маленькими пока кинжалами, выставляет вперед ногу и замахивается. — Считаем, любезные, считаем! — подбодрил зрителей старик в цилиндре. — Ииии… Раз! Марс закрыл глаза и сжал кулаки, когда рядом с ногой воткнулся в доску кинжал. — Два! — и второй вонзился с другой стороны. На «три», усиленное возгласами и дамским визгом, острие утопло в доске рядом с его правым боком, на «четыре» — с левым. На «пять» кинжал едва не задел ткань его костюма на плече, а на «шесть» к визгу дам отчетливо примешался по-девчачьи звонкий писк Брина. Перед «семь» на голову Марса положили большое, румяное яблоко, и он, упершись затылком в доски, крепко зажмурился. — Семь! — крикнул старик, и Марс только чудом не двинул головой, роняя яблоко, которое затем оказалось пригвождено самым большим из арсенала кинжалом. Потом в него метали еще маленькие, очерчивая выведенный красным силуэт, но это было не так страшно, исключая момент, когда он холодность металла ощутил шеей. Поблагодарив, его отпустили, и Марс сел обратно к Брину, который еще минут пять смотрел на него молча с открытым ртом. — Это он, — произнес Марс глухо. — Совпало абсолютно все. Брин, захлопнув рот, насупился, сделавшись похожим на Графа: — Мой друг — мужеложец. Восхитительно! — Надеюсь, до этого не дойдет. Мы же можем просто дружить, да? А жениться я могу на ком угодно.