Глава 2. Гордей

Днём ранее

Голова болит ещё сильнее, чуть ли не гудит, видимо, так реагируя на вердикт врача. Хотя я сам толком осмыслить не могу.

Даже паники нет. Вот только новый вдох шумный получается, и руки сами собой к башке тянутся. Напираю пальцами на виски.

Сначала думал, что у меня просто мигрени начались от перегруженности работой возле ноутбука в офисе. Потом помимо головных болей пошли головокружения, тошнить начало ни с того ни с сего. Скрывать от Кати это стало всё менее возможным. Таблетки ни хрена не помогали. Последней каплей стало, что и в спортзале уже не вывозил, как раньше. Стрёмным ощущением повеяло — очевидно, организм трубил о необходимости как минимум проверки здоровья. На секс ещё был способен, но начало бесить, насколько всё более пресным он становился. Пока ещё не был заметен надвигающийся пиздец, Катя не знала, что что-то не так, а я не хотел говорить. Догадывался, наверное. Даже когда не верил, что такое возможно. Стал врать Кате о новых проектах, а вместо них пошёл по врачам.

И вот теперь выслушиваю про опухоль мозга. Рак. У меня.

Блять... С чего бы? Радиацией не травился, здоровый образ жизни веду, наследственность в порядке. Хотя какая теперь разница, какие причины. Херня случается. И подобная может взяться вообще непонятно откуда, о чём мне тоже говорит сейчас врач.

— Вы уверены? — как будто не мой голос.

Откуда в нём столько отчаяния, когда на деле я в полнейшей прострации, апатии какой-то?

— К сожалению, да, — видно, что довольно молодому врачу не по себе говорить такое.

Ещё привыкнуть не успел. На вид постарше меня, но вряд ли намного. Лет тридцать ему, наверное. А мне ещё нет.

Возможно, и не будет. Да что там — скорее всего.

— Неоперабельная, значит… — усмехаюсь зачем-то. — И сколько мне осталось?

— При комплексной терапии от четырёх месяцев до года, — мягко говорит врач. Ну вот. Не будет мне всё-таки тридцати. — В вашем молодом возрасте…

Он продолжает говорить что-то, что, наверное, должно меня утешить. На деле ни хрена, и мы оба это понимаем. Если бы у меня хватило духу, я бы организовал себе смерть прямо сейчас. Потому что боли в башке, тошнота и слабость — это лишь долбанное начало. Дальше могут отказывать конечности, случаться психозы, подводить зрение и прочее-прочее-прочее, превращающее меня не только в безнадёжно больного, но пиздец какую обузу для близких людей.

Родители живут в другом городе и можно им до последнего не говорить, чтобы не возились со мной зря. Но Катя...

Я слишком хорошо знаю свою девочку, чтобы быть уверенным, что она не бросит. До конца пойдёт со мной через всё это дерьмо. А потом ещё посмертную верность мне хранить будет, возможно, специально забеременев. Это если, конечно, вообще захочет идти дальше. Помню эти её рассуждения ещё давно, в начале наших отношений, когда мы говорили о всяком разном абстрактном.

«Если с тобой что-то случится, то со мной сразу тоже. Я без тебя жить не буду, понял?»

Запальчиво она говорила, с чувством. Не просто громкие слова. Я сразу уловил это в Кате — ещё когда моей не была. Такая любит раз и навсегда. Глубоко и всем существом.

— Я понял, — резко обрываю продолжающего мне говорить о разных нюансах врача. — Приду позже. Мне надо обдумать.