Форма Обезьяны. Инь

Форма Обезьяны

Стихия: Огонь

Сторона: Инь

Парень должен быть сильным. Мне внушали это с раннего детства. Но когда ты ребенок – у тебя есть хоть какие-то поблажки. Ты можешь заплакать. Конечно, тебе скажут, что мужчины не плачут, и все такое – но никого это особенно не удивит, и по-настоящему тебя никто не осудит. Могут даже пожалеть. Успокоить, погладить по голове и купить пироженку.

Но когда тебе двадцать три, и ты спортсмен с железными мускулами – даже самому себя жалеть как-то неловко.

И все-же в горле весь вечер стоял неприятный колючий комок. Тот самый ребенок, поселившийся где-то внутри взрослого меня, кричал, топал ногами и требовал шоколадку. Я старался не обращать на него внимания. Нужно было сосредоточиться на работе. По-хорошему, в нормальных организациях, есть даже специальные регламенты, запрещающие работать специалистам моего профиля в состоянии сильного эмоционального стресса. По крайней мере, так написано в учебниках. Если честно – сомневаюсь, что где-то в жизни так бывает. Разве что в Японии.

Я два раза проверил люльку, все инструменты, страховочные ремни и карабины. Комок в горле стал поменьше. Ребенок внутри меня увлекся интересными щелкающими штуками, и на время угомонился. Я закрыл глаза, и сделал два глубоких вдоха. Пахло строительной пылью и летом, а еще нагретым за день асфальтом и пряным потом. Ее запах тоже был рядом, он теперь постоянно меня преследовал. Глядя в ее глаза, прохладные как глоток воды из горного родника, я чувствовал, что могу свернуть горы. Работал за десятерых, не зная усталости. Получал отличные премиальные – потому что был лучше всех в бригаде.

Она говорила, что мы красиво смотримся, снимая наше отражение в дорогих витринах для сторис. Подружки отсыпали ей сердечки. Она щелкала ответы, по-детски удерживая смартфон двумя руками, и улыбалась. Ямочки в уголках ее рта заводили меня с пол-оборота. Приходилось даже останавливаться посреди улицы, и делать вид, что меня очень заинтересовала витрина с какими-то жуткими куклами, изображающими сценку из жизни викторианской Англии. Кажется, там продавали чай.

Мы делали это, закрывшись в кабинке женского туалета в ЦУМе, не в силах дотерпеть до квартиры. Старались не шуметь – но в момент сброса напряжения она все равно стонала. Меня это заводило. Мне хотелось, чтобы нас кто-то услышал. Мы делали это глубокой ночью, под мостом в Нескучном саду. Мы делали это в парке Музеон, возле гротескных скульптур, удивленно глядящих на наши блестящие в лунном свете тела. Как-то мы летели в Сочи, в полупустом самолете. Кроме нас в ряду не было других пассажиров. Сразу после завтрака, когда расторопные стюардессы собрали подносы, она достала мой член из тесных джинсов, и забавлялась с ним, как с игрушкой. Когда по проходу кто-то шел в хвост самолета, в туалет, она прятала мой ствол под рубашкой, и мило улыбалась. Пассажиры округляли глаза, краснели и отводили взгляд – рубашка очень сильно оттопыривалась.

Это была подлинная страсть, и настоящее чувство. За близостью тел, за запахом, от которого сходишь с ума – следовала близость душ. Мы читали одни и те же книги, смотрели одни фильмы, слушали одну музыку. Я твердо поверил в будущее, где нас ждал большой просторный дом, и как минимум трое детенышей…

Дети. Теперь я понимаю, что это был первый звоночек. Как-то вечером, после бокала шампанского, она заявила, что не хочет детей. Не видит в них смысла. Жить нужно для себя, жизнь одна, глупо ее разменивать на жертвенность, не понятно во имя кого. «Маленькая она еще, - подумал тогда я, - нужно время, чтобы она поняла – как это здорово».

Через два месяца знакомства мы научились жить с нашей страстью. Наконец, поверили, что она никуда не улетучится в одночасье, что родник не иссякнет и жажда не пропадет. Появилось время для разговоров. Она начала расспрашивать про работу, про родителей… это было началом конца.

- Леша, а кем ты работаешь? Я никогда не видела тебя в костюме. Ты айтишник?

- Строителем, - улыбнулся я, не подозревая подвоха, - монтажник высотных конструкций. Почти альпинист. Интересная работа, да? Кто-то в горы лазит, и платит за это деньги. А мне платят за то, что лазаю я.

Катя слегка нахмурилась.

- Наверно, это такая эксклюзивная специальность, да? Мало кому хочется рисковать жизнью, - сказала она.

- Да не то чтобы, - я пожал плечами, - желающих всегда больше, чем есть рабочих мест. Приходится конкурировать. Зарабатывать репутацию.

- Репутация – это хорошо, - улыбнулась она, - а то я боялась, что ты какой-нибудь тренер из фитнеса. Или стриптизер.

Тогда я немного растерялся. Не мог сообразить – что плохого в том, чтобы быть фитнес-тренером? Как только перебрался в Москву, я хотел устроиться на эту должность. Но не хватило образования – в приличных местах требовали корочки. А в неприличных платили слишком мало. Можно было пойти учиться – но у меня не было ни времени, ни сбережений. Поначалу, первые два месяца, я проработал барменом. Деньги не плохие – но постоянно сбитый суточный ритм, и неприятные настойчивые предложения заставили меня быстро уйти. Стриптизер из меня бы точно не получился – теряюсь на публике. Из-за этого даже не смог нормально участвовать в соревнованиях по воркауту. Во дворе крутил любые элементы, без проблем, а на глазах у жюри безбожно лажал.

- Что плохого в том, чтобы быть фитнес тренером? – Я все-же задал этот вопрос после долгой паузы.

Катя удивленно приподняла бровь.

- А что хорошего? – Сказала она, - они спят со всеми подряд клиентками, ты в курсе? Да и клиентами, если надо. Среди них половина – геи.

Мне стало обидно за тренеров.

- Вовсе нет, - сказал я, - кто тебе такое сказал?

Тогда мы первый раз поругались.

Я вздохнул, еще раз проверил страховку, и запустил двигатель люльки. Платформа дернулась, и начала долгий и нудный подъем. Можно было воспользоваться более быстрым техническим лифтом – но зачем, если инспекционную люльку никто не собирался демонтировать? А мне хотелось побыть наедине. Вид ночного города успокаивал. Собственные невзгоды здесь, на высоте, теряли важность. Парень должен быть сильным. И пускай внутренний ребенок тихо сопит, спрятав лицо в ладошки.

Мы не разговаривали целый день. А потом все вернулось: и страсть, и нежность, и понимание. Как оказалось, ненадолго. Теперь я понимаю, что Катя изучала меня – осторожно, чтобы не спугнуть перспективный вариант. Первое знакомство: симпатичный, не хам, внимательный. Наверно, для начала этого было достаточно. Потом: не пьет, не курит, есть деньги на поездки и развлечения. Не тупой. Можно встречаться. Дальше – работа, жизненные перспективы. Не айтишник, к сожалению. Строитель. Вроде бы окей. Можно вырасти до нужного уровня. Нет родственников в Москве и своего жилья. Плохо, но пока не критично. Нет российского гражданства. Очень плохо. Обещает получить – но где гарантия? Дальше – больше: сам из Киева, мама вообще в Донецке живет. Работает по патенту. Гастарбайтер? Ужас!

«Леша, ты же понимаешь, дело не в тебе, - в ее глаза стояли самые натуральные слезы, - дело во мне. Давай закончим сейчас, пока у нас еще есть теплые чувства. Сохраним хорошие воспоминания».

Сохраним. Хорошие. Воспоминания. Я сжал кулак, и едва сдержался, чтобы не ударить по железной балке. Вдох – пауза – выдох через плотно сжатые губы.

Все, что ни делается – к лучшему. И хорошо, что так вышло. А то прожил бы жизнь с такой… а оно все равно всплыло бы, так или иначе. Характер не спрячешь. Страсть бы ушла, рано или поздно. Жизнь прожить – не поле перейти. Любые невзгоды, а рядом не родственная душа, ради которой можно и горы свернуть, а предательница. Все понимаю умом. Но на сердце все равно черным-черно. И пацан внутри тихо давится слезами обиды.

Многие люди бояться высоты. Это так странно. Что может быть лучше, чем наблюдать мир сверху? Огни ночного города – волшебное зрелище. Россыпь драгоценностей. Миллионы судеб в одной картине. Интересно осознавать, что прямо сейчас, перед тобой, чье-то счастье и невзгоды. Смех и слезы – все здесь, только протяни руку.

Жизнь – странная штука. Мне нравится работать руками, стройки обожаю с детства. Но я и представить себе не мог, что буду простым рабочим на площадке. Я ведь в КНУСА поступил, на инженера. И учился хорошо. Мог бы диплом получить. Если бы не клеймо «сепара» из-за мамы в Донецке, которую вывезти было просто некуда. Потом с деньгами и подработками стало совсем плохо, да и угроза призыва замаячила вполне реально.

Люлька опасно качнулась. Ветер крепчал, воздух насыщался энергией скорой грозы. Я посмотрел наверх. Еще десяток метров – и люлька скроется в густом тумане низких облаков. Вообще-то, в таких погодных условиях пользоваться люльками запрещалось. Вот-вот должны остановить технические лифты.

«Успею, - подумал я, - пара минут в запасе точно есть».

Но я не успел. Как только люлька скрылась в тумане, вырубили электричество. Прошел сигнал готовности к грозе. Это значит, народ ушел в укрытия.

Люлька остановилась на середине уровня, где технических укрытий не было. Мысленно выругавшись, я начал прикидывать, куда можно было бы люльку надежно принайтовать тросами, или где ее вытащить на бетон, но ничего подходящего на глаза не попадалось. Мешал туман, и аварийное освещение было слишком тусклым. Свободно болтающуюся в грозу люльку могло сильно повредить, и тогда не избежать штрафа.

Грустно вздохнув, я отстегнул карабин страховки, и потянулся к ближайшему выступу арматуры, схватившись за который рассчитывал потом спрыгнуть на перекрытие этажа. Люльку потом можно попробовать подтянуть канатом, медленно стравливая несущий трос. Без электричества это было совсем не просто – но люфта тормозного устройства должно было хватить для этой операции. Арматура оказалась слишком далеко, не дотянуться. Надо прыгать.

В момент прыжка мощнейший порыв ветра ударил мне в лицо. Совсем рядом прошипела молния. В глазах потемнело. Руки схватили пустоту. В первую секунду страха не было, я еще не осознал, что происходит. Но приятное ощущение невесомости все длилось, в животе что-то щекотало, ветер свистел в ушах. И я понял, что мне конец. Сжался внутренне. Почему-то мне казалось, что там, внизу, будет очень больно, и я успею все почувствовать. Потом вспомнил о маме, и тогда предпринял последнюю, отчаянную попытку выжить: кувырок в воздухе, и я лег на поток, стараясь делать так, как видел в роликах про парашютистов. Но шансов не было никаких: серая глыба здания мелькала слишком далеко, а ветер относил меня в сторону, прямо на фундамент строящейся рядом башни. Еще полторы секунды полета. Кажется, я закричал. Непосредственно перед ударом вдруг появилось странное видение: я в горах, среди ледяных глыб и нагромождений суровых скал. Светит яркое солнце. А мне в глаза смотрит огромный кот с густым серебристым мехом. В его глазах стоят слезы.

Наступило странное спокойствие. Я видел склонившиеся надо мной расплывчатые тени. В глазах медленно темнело, и они исчезали, растворялись в черноте. Странно, но меня это совсем не пугало. Боли тоже не было – только нарастающее ощущение тепла и покоя внутри. Если бы я мог – я бы закрыл веки, чтобы не видеть этого гаснущего мельтешения неясных фигур. Словно в ответ на мою невысказанную просьбу, одна из фигур наклонилась, и, тяжело вздохнув, прикоснулась к моему лицу, закрывая глаза.

Еще я слышал голоса, тоже медленно тающие, как будто между нами росло расстояние.

- Да пес его знает, как так получилось! – Я с трудом, но узнал нашего бригадира; в голосе была злость и досада, - ищи – свищи теперь другого высотника!

- Высотника другого тебе, да? – Это был пробраб, - а не охуел ли ты часом? Сутки работы по пизде пошли! И жмура теперь куда девать, а? Че глаза отводишь?

- Щас ребята скорую вызовут… - пробормотал бригадир.

- Хуеную! – Продолжал яриться прораб, - он у тебя че, официально устроен?

- Да как можно!

- Кароч, бери своих гавриков. Снимайте труп с арматуры. В мешок – и на полигон, с ближайшим грузовиком. Сам лично поедешь! И не пиздеть никому, это ясно!?

- Да как его снять-то!? Он застрял метра на два, что твой лосось на кукане!

- А я ебу как снять? Твоя проблема. Чтоб через пятнадцать минут нихера тут не было. Место оцепить. И труп накройте чем-нибудь, пока снимать будете. Место почистить, чтоб ни кишок, ни крови. Свет не брать! Если утечка будет – придушу лично, это ясно?

- Ясно, - недовольно пробормотал бригадир.

- Все, выполнять! – Рявкнул прораб, и, вздохнув, добавил, - царствие небесное, эх, молодой парень был. Жаль-жаль…

Голоса растаяли; пришла тьма, а за ней – слепящий белый свет.

Мне отчаянно не хватало воздуха. Легкие жгло огнем, в голове пульсировало. Я дышал часто-часто. Диафрагма ныла. Было душно, и жутко воняло. Я рванулся, и попытался сесть. Что-то шуршащее и скользкое обвилось вокруг тела, сковывая движения. Я отчаянно заработал руками, пытаясь найти проход, или разорвать эту непонятную штуку. К моему удивлению, раздался треск, грубая мешковина, в которую я был закутан, словно в саван, повисла лохмотьями. Наконец, удалось вдохнуть воздух. Нельзя сказать, чтобы он был чистым и свежим, но, по крайней мере, в нем был кислород. Красная пелена перед глазами медленно таяла. Я выбрался наружу.

Насколько хватало глаз, вокруг лежали гниющие кучи мусора. Где-то в отдалении тарахтела техника: пара бульдозеров ровняла зловонные барханы. Красный диск солнца почти касался горизонта. У меня что-то было со зрением: цвета точно выцвели, было много серого. Но при этом видел я далеко и очень четко. Я потряс головой, и попытался протереть глаза. В первый момент мне показалось, что на руках что-то вроде меховых перчаток. Попытался снять их. Потом пришло осознание – эти меховые перчатки и есть мои руки. Если напрячь особым образом пальцы – из кончиков выходят самые настоящие когти. На ладонях – мягкие черные подушки. «Теперь понятно, почему мешок так легко поддался, - спокойно подумал я, - его когти порвали». И это была последняя спокойная мысль. Потом пришла паника.

Я упал на землю, отчаянно пытаясь выровнять дыхание. Казалось, красное закатное небо вот-вот меня раздавит, как раскаленный железный пресс. Отчаянно хотелось проснуться. Но вместо этого, странное, чужое мне тело реагировало на выброс адреналина: чувства предельно обострились: я слышал всех крыс, которые копошились в груде отбросов подо мной, чувствовал их запах; я слышал, как гудит воздух на кончиках крыльев мусорных чаек, что носились над моей головой, наполняя воздух рваными криками. На самой вершине панической атаки, когда я уже готов был снова умереть – в этот раз от ужаса – вдруг снова пришло спокойствие.

Я как-бы посмотрел на себя со стороны. Лежу среди мусора на боку. Дрожу мелкой дрожью. При этом никакой непосредственной опасности нет; не похоже, что меня кто-то убивать собирается.

Хоть ноги и продолжали дрожать, но мне удалось подняться и встать. Кое-как сфокусировав взгляд, я оглядел себя. Остатки комбинезона, задубевшие от крови, висят лохмотьями. Все тело покрыто густой серебристой шерстью с черными розетками. Странно – но на шерсти ни следа крови, она чистая и гладкая. Руки и ноги вроде похожи на человеческие. Если, конечно, не считать когтей на кончиках пальцев, и подушечек. Я без труда стою прямо. Немного подумав, я избавился от остатков одежды. Тут меня ждал еще один сюрприз: мошонка была покрыта такой же густой шерстью, как и все тело, а член оказался скрыт кожаной складкой, приросшей прямо к животу.

«Какой интересный вариант персонального ада, - с горечью подумал я, - и какими же смертными грехами я заслужил вот это вот все?»

В меховой шубе, которую невозможно снять, было жарковато. Я даже поймал себя на том, что открыл рот, и высунул язык – удивительно, но так действительно было несколько прохладнее. С ненавистью посмотрел на медленно тонущий за горизонт диск солнца. Скорее бы уж! Ночь и прохлада – это то, что мне сейчас очень нужно!

При мысли о ночной прохладе в груди и животе появилось странное чувство. Возбуждение и… Голод! Пока я его не замечал – все было в порядке, но теперь эта сосущая пустота в животе захватила все мое внимание. Она была пугающей.

Сердце снова заколотилось быстрее, шорохи, скребущие звуки и писк – я фиксировал все, что происходило вокруг.

«Я что, хочу сожрать помойную крысу?» - человеческая часть моего существа замерла в ужасе и отвращении, но желудок сладко сжался в робкой надежде на добычу.

«Ну уж дудки! - Подумал я, глянув на небо, - уж лучше чайки!»

Не совсем понятно, чем помойные чайки могли быть лучше помойных же крыс – но в тот момент мне было не до логики. Я почувствовал, что могу сознательно двигать ушными раковинами. Направлять их в ту сторону, где находится что-либо, интересующее меня.

В тот момент меня очень заинтересовала одна жирная чайка, которая бесстрашно уселась на дверцу от холодильника всего в паре метров от меня. Я замер, ощущая, как по мышцам разливается тепло. Старался от возбуждения не бить… Хвостом! Только теперь я почувствовал, что у меня есть хвост. Судя по ощущениям, довольно длинный.

Первую чайку я проглотил, почти не жуя. Она была обалденно вкусной! Лучше, чем десерт в модном ресторане Bird’s, куда я как-то водил Катю. И вторая, и третья пошли на-ура. Я наслаждался своей ловкостью. И остановился только тогда, когда наткнулся на стаю местных помойных шавок.

Небольшая стая, всего четыре псины. Они облаяли меня издалека, и ринулись вперед, надеясь, должно быть, на легкую поживу. Но приблизившись метров на десять, вдруг разом, как один, легли на брюхо и заскулили. Я поднял верхнюю губу, и показал клыки.

Осознание, что я могу без труда растерзать всех четверых наполнило мою грудь странной дикой радостью. Я даже чуть присел, готовясь к прыжку, но тут моя человеческая часть, наконец, вышла из ступора.

«Бедолаги, - подумал я, глядя вслед улепетывающим псам, - стоило их предкам доверять человеку, и заводить эту странную дружбу, чтобы потом выживать на помойках их мира?»

Чайки все-же меня насытили. Начало сильно клонить в сон, но оставаться на мусорном полигоне совсем не хотелось. Дождавшись, когда смолкнут двигатели бульдозеров в отдалении, и окончательно стемнеет, я добрался до забора, которым был окружен полигон, и без труда перемахнул его одним прыжком.

Ночной лес был для меня словно прозрачная картина: я все видел и слышал. Удивительно, что мы обычно совсем не понимаем, как много разной жизни обитает в обычных пригородных лесных массивах! И хоть я двигался почти бесшумно – лесные жители меня чуяли и боялись.

Борясь со сном, я брел в направлении, от которого веяло теплом, и надеждой на какое-то будущее. На исцеление. Я шел на запах человеческого жилья.

Коттеджный поселок был окружен довольно высоким сплошным забором. Я обошел его по периметру, чтобы найти самый тихий участок. Если повезет – попадется дом, хозяева которого в отъезде. Там можно будет переждать день, и поискать какие-нибудь средства связи. Пошарить в интернете, может, удастся понять – что со мной стряслось. Найти помощь.

Возле самого тихого участка я перемахнул через забор, и приземлился в густых кустах. Вышло довольно шумно – но дом в отдалении стоял темный. Замерев, и считая про себя секунды, я, наконец, подумал: «Кажется, пронесло!» И в этот момент на веранде дома зажегся свет.

По скрипучим деревянным ступеням спустилась девушка, одетая в одну ночную рубашку. Довольно симпатичная, фигуристая. Сквозь полупрозрачную ткань я отчетливо видел ее крупную грудь. В ее руке зажглась маленькая искорка – фонарик-вспышка в смартфоне, и она двинулась в мою сторону.

- Кто здесь? – Она старалась говорить твердо, но голос все равно предательски дрожал, - я вижу, вы в кустах. Выходите сейчас, или вызываю охрану и полицию!

«Какая бесстрашная! – Восхищенно подумал я, - нет бы сразу ноги в руки, и бежать!»

- Не надо, - тихо сказал я; собственный голос мне показался чужим – губные звуки получались очень плохо, и слышалось странное подрыкивание, - я выхожу.

Кое-как продравшись через кусты, я ступил на мощеную дорожку, ведущую к дому. Девушка направила на меня фонарик. Я смущенно прикрыл промежность, и попытался улыбнуться. Девушка посмотрела на меня, потом закатила глаза, и медленно осела на коротко стриженый газон.