Глава 5. Счастливый случай

Восходящее солнце слабо опаливало карий зрачок чернокожего парня. Уставившись в одну точку, он то ли наблюдал за тем, как с одинокого дерева, что находилось где-то за мостом, опадала листва, то ли за тем, как капли недавнего ночного дождя всё ещё стекали с разбитого лобового стекла машины, капая на пассажирское сиденье. Его ладонь припала к вспотевшему лбу, а полураскрытый рот застыл в едва заметной гримасе удивления. Вторая рука тянулась то к пистолету, то к подбородку, бесцельно блуждая по телу, словно в каком-то из карманов бронежилета есть спасительное решение проблемы. Но нет. Конечно, нет.

Хан встал поодаль, оперевшись спиной о стену вагона. Даже сквозь плащ он мог прочувствовать всю ту сырость, влагу и ржавчину, что окутывали собою эту небольшую железную коробочку. Засунув руки в карманы, он опустил голову и стал наблюдать сквозь всё более седые волосы. Его глаза смотрели на юг: на бесконечную тропу, заваленную камнями, вокруг которой каким-то странным образом лежали руины людей. С одной её стороны вставало солнце, с другой — всё ещё царила темнота. «Нужно было бы ступить на одну из сторон», — думалось ему. Но нет — бесконечно длинная толща железа всё так же пронизывала горные хребты ровно по центру — где-то между ярким светом и непроглядной тьмой. Её не касалось то, что будет завтра с этим местом, или то, что было с ним вчера — эта дорога не отклонится ни на шаг и всё так же будет в этом небольшом уголке неопределенности — на перепутье.

— Пошли, — сказал вдруг Хантер, — мы уходим.

Мужчина перевёл на него свой взор. Что-то читалось в этом странно искажённом взгляде — что-то, чего уже давно не было в двух тёмных кругах старого наёмника. Моргнув один раз, наёмник опустил брови, но ещё шире при этом открыл глаза:

— Как «уходим»? — прошептал он. — А как же?..

— Вот так, — ответил ему старший, поворачиваясь спиной и шагая вперёд. — Нет нашей вины в том, что тот чудак, кем бы он ни приходился этому пацану, решил ограбить нас. Нет нашей вины и в том, что он напал после неудачи. И, как заключение, нет в том, что он валяется сейчас где-то там — среди груды костей. Так что дав…

Шуршание мелких камней под ногами Хана вдруг прекратилось. Больше не было слышно ни ветра, ни падающих листьев, гонимых последним, ни даже отдаленного воя, что издавал какой-нибудь из мёртвых вдали от своих, не слышно было даже его собственного голоса — не было ничего, кроме звука, который наёмник боялся услышать более всего — позади него, разрушая слои ржавчины, что медленно и уверенно наслаивались на вагоне, разъедая железо, скрипнула одна из дверей. Ещё и ещё.

Он, Уильям «Из Джонсборо» Хантер, прекрасно знал, что происходит за его спиной — Джеймс всё-таки открыл вагон и пошёл к парню. Прекрасно понимал, что другого варианта развития событий и быть не могло с его напарником-горячей-головой. Но также он прекрасно осознавал и то, что как бы действительно прекрасно всё было, если бы он ошибался на тот счёт. Он посмотрел на часы и увидел, как секундная стрелка взмывала ввысь, разгоняясь, а потом так же стремительно падала вниз.

Но потом циферблат остановился. Скрипов больше не было слышно, не было слышно и шагов — ветер снова неспешно раскидывал по задворкам листву, награждая ласкающим уши шуршанием. Стиснув зубы в немом бессилии, охотник зажмурил глаза. Его ладони сжимались в кулаки всё крепче и крепче, пока кожа на перчатках не стала приносить боль, а перед закрытыми глазами не возникали пятна. Он замер и вслушался внутрь себя. Биение. Ускоренное. Глаза его, как и руки, немного расслабились, а сам он, оскалившись, громко выдохнул. «Дерьмо…» — шепнул он себе под нос. Поправив упавшие на лоб волосы, наёмник развернулся и медленно зашагал обратно всего с одной мыслью: «Выруби он его, а не убей».

«Выруби, а не убей…»

Шаг за шагом он медленно шёл к вагону, то вздымая голову к небу, то опуская взгляд на землю. Каждый перенос веса давался трудно, мучительно — что-то подсказывало ему не идти туда, а даже если он и подойдёт, то только ради того, чтобы влепить затрещину Джеймсу, вытащить его наружу и закрыть дверь. «О да, хороший план».

Свист. Он знал, как свистит пуля, пролетая у уха, — не мог не знать. Ещё с первых дней его бытности наёмником, он свыкся с тем, что гул от выстрела может заложить ухо, а вот пуля даже не оставит о себе напоминания, кроме мимолётного шума в ушах. Четыре года, и он уже даже не шарахнулся ни от звука, ни от ощущения — только лишь лёг и скатился по щебню прочь, в противоположную сторону от выстрела, который раздался с парковки. Из вагона вылетел Джеймс. Вернее, хотел вылететь — одним выстрелом из револьвера по двери Хантер тут же остановил его, а потом начал беседу из-за своего небольшого холма:

— Не высовывайся!

— А, сука, — схватился озлобленный Джеймс за кровоточащую от его эмоций щёку. — Неделю же здесь никого не было!

— То, что мы за все эти дни не нашли никакого лагеря или пристанища банды, вовсе не значит, что их здесь нет. К тому же кое-кто тут успел изрядно пошуметь.

Вновь раздался выстрел. Слишком высоко поднятая макушка головы Хантера тут же спряталась за рельсами, в которых появилась лишняя отметина, а Джеймс сильнее вжался в дверь вагона.

— Парковка, северо-восток, — головой кивнув в сторону цели, сообщил он. — Вылазь из вагона, беги точно вперёд и спрыгивай с моста — тут метра три — не сломаешься. Я — следом.

— Но тут пацан!

— Это ты, блядь, решил меня не послушать, так что если он разобьётся, упав с детской высоты, — я только улыбнусь. Быстрее! Если это не одиночка, и с обратной стороны подъедут ещё хотя бы двое — нам конец.

Из вагона показались две фигуры — давным-давно знакомый Уиллу мужчина тащил за шкирку мальчика. Трудно было разглядеть его лицо сквозь светло-серую толстовку — лишь слегка закрученные каштановые волосы выпадали из-под капюшона. Фигура брыкалась, словно бешеный бык, так что Виттиме пришлось просто нести её к краю, обхватив за пояс. Чёрные широкие джинсы метались из стороны в сторону, пытаясь задеть наёмника потрёпанными до ужаса кедами, но всё было тщетно — сравнительно маленькой, пускай и не худощавой фигуре, было явно не совладать со спортивным телосложением темнокожего парня, который, вдобавок, ещё и был почти на голову выше.

— Убьют тебя, идиот! — сказал молодой охотник, поставив мальчика у края моста; просвистел выстрел. — Убьют и не задумаются! Ты понимаешь это, а?! — он потряс его за плечи.

Фигура молчала, но по взгляду «спасителя» было ясно, что результат его не очень-то удовлетворял.

— Смотри: я прыгаю, а ты — за мной. Я поймаю. Давай!

Напарник спрыгнул, оставив мальчика наедине с собой. Словно замерев в стазисе, испуганный силуэт застыл, держась за перила, пока стрелок где-то вдали готовил очередную пулю. Хантер с большой лёгкостью мог себе представить, что происходило в несозревшей голове в тот момент, но не хотел — он лишь незаметно возник за спиной у мальчика и посмотрел вниз: Виттима стоял с раскинутыми руками, ожидая, пока его ответственность спрыгнет. Решив не дожидаться момента истины, охотник развернул фигуру к себе и перекинул её за перила, не успела та и крикнуть. Придерживая сумку и рюкзак, он поспешил следом.

— Везёт нам сегодня на неожиданные встречи… — шепнул он, отряхиваясь от графита и пыли. — Ну да ничего — им же хуже. Если повезёт — выбьем ещё одну винтовку. Так… Ты занимаешь позицию с севера — вон то двухэтажное здание. Просто отвлеки его, пока я проберусь в эту полуразрушенную хрень и, если она не обвалится…

— Погоди-погоди, Хан. Какой, на хрен, «отвлеки» — куда его-то деть?! А если пристрелят? Тот парень и так умер, а если и этого…

Хантер перевёл глаза на пацана и в считанные секунды понял то, какую грубую и нелепую ошибку сейчас допустил Джеймс, сболтнув об убийстве. Пока мужчина вёл свою оправдательную речь, парень вытащил из одного из многочисленных карманов тёмно-зелёной жилетки, что висела на нём, будто на вешалке, перочинный нож. Старый и заржавевший, он, казалось, не нёс опасности, но старый Уильям отлично знал, что любое оружие опасно для жизни — нужно просто знать, куда бить.

Не успела фигура в толстовке отвести руку для удара, как более крепкие руки оцепили её ладонь и нанесли резкий удар по затылку, и нападавший, будучи оглушенным, мгновенно упал. Прежде, чем Джеймс открыл рот или вообще изобразил хоть какие-то эмоции на своём лице, Уильям схватил его за воротник кожаной курточки и, ударив о мост спиной, прошипел:

— Хватит вести себя как идиот! Прошло всего две минуты с момента этого «героического спасения», а ты уже разочаровал меня дважды! Если ты создал нам проблему, то будь добр проследить за тем, чтобы недовольства она могла выказать тебе и только тебе! — вновь слегка ударив парня о холодный бетон, Хан отпустил его и подал сумку, что упала с его плеча. — И хватит уже ныть — следи за ним. Решил поиграть в совесть — играй осторожнее. Бери это тело под руку и уходи. Встретимся в Стилуотере — как обычно.

— А ты? — шепнул Джеймс, взяв оглушенного мальчика.

— А я разберусь здесь. Не впервой, знаешь ли, одному работать, — он посмотрел вдаль, чтобы убедиться в том, что мост, который отгораживал их от снайпера, шёл на север минимум на километр, — вперёд.

И пускай в тот момент, когда Виттима начал свой побег, Уильям из Джонсборо и стоял к нему спиной — всё равно мог чувствовать ту горечь от очередного — третьего разочарования, что просто витала в воздухе, ожидая, пока её вдохнут и выдохнут, насытившись досыта. Как только между старым и молодым охотником расстояние стало более, чем сотня-другая метров, Уилл вышел из тёмной арки моста, исписанной сотнями и сотнями странных рисунков, и выстрелил. Три патрона из револьвера полетели в сторону парковки. Неважно, попал он или нет, — важно, чтобы его услышали.

Эхо всё ещё исчезало где-то за горизонтом, а он был уже у того самого здания, коему он пророчил скорую гибель, — дом был не в лучшем состоянии. Впрочем, так можно было сказать почти обо всех домах, построенных до Нового Мира. Обветшалые, они, в большинстве своём, навсегда забывали звук человеческих шагов или прикосновение людской ладони — лишь мох и лоза, которые порою невероятным образом прорастали сквозь асфальт или бетон, были их спутниками в завершающем периоде жизни — пока они медленно рассыпались в прах. Так было и с тем. Когда-то наверняка красивый красный кирпич «выцвел» и превратился в бледно-коричневую подделку на самого себя, некогда белоснежные окна покрылись слоем грязи, пыли и пепла, коим был осыпан тот город, и почернели, а один из углов, что «смотрел» на северо-запад, в сторону парковки, начал осыпаться вместе со стенами внутри, обнажая страшные и столь личные секреты четырёхэтажного домика.

Он не стал заходить через дверь, воспользовавшись тем, что одно окно от парковки загораживал массивных размеров грузовик. Толстенные слои паутины сразу же окутали его тёмно-серый от графита плащ, покрывая его ещё большим слоем пыли. «Пауки, — подумал Хан, отряхнувшись. — Хоть кому-то повезло заселить собою этот «мёртвый» город». Наёмник пробирался сквозь чужие джунгли, окутанные всюду мхом и коконами. Он был царём среди хищников тех мест — одного его движения рукой хватило бы, чтобы снести целую колонию со старого офисного стола, дерево которого вздулось от влажности и давно уже превратилось в труху. Одного движения ногой вполне было бы достаточно, чтобы размозжить по пыльному и сырому линолеуму целое будущее поколение. Даже от одного его вздоха или крика могла рассеяться нечеловеческая паника по всем обитателям того странного биома, но нет. Король шёл осторожно, смотря под ноги и даже изредка опираясь на руки. Обходил груды хлама и окна так, будто бы за ними уже стоит смерть, а от одного шума падения вазы взрываются бомбы. Он шёл и знал, что кто-то там — наверху, выше него, наблюдал за тем местом. Ждал, пока хотя бы один из мазков на том идеальном пейзаже изменит свой полутон, чтобы быть уничтоженным. Словно паук, в борьбе с мухой, старый охотник не должен был себя выдать — не имел права. Потому что пускай и там, в том маленьком четырёхэтажном мирке, были строгие правила: паук — это всегда паук, а муха — всегда муха, но в людском — том, что так же мал, но немного больше, всё было иначе: роль добычи или роль охотника всегда определяла звонкая монета, которую то и дело подбрасывали игроки, но которая, увы, никогда не зависала в воздухе.

Прогремел выстрел. Уильям Хантер опустил голову ещё ниже, положив одну из рук на пол. Упала ли монета? Неизвестно — за одиночным ударом следующего не последовало. «Возможно, даёт мне знать, что он здесь, — подумал паук. — Или обознался. А может это был выстрел в… Нет. Вряд ли». С опаской он поднялся на второй этаж. В кромешной тьме щёлкнул фонарь, разгоняя всех здешних обитателей. «Прочь! — кричал им огонь. — Человек идёт». Оглянувшись, охотник сразу понял, в чём причина такой тьмы среди бела дня — окна там, на том этаже, полностью почернели — железнодорожный мост больше не перекрывал здание от ветров, что дули из центра Оклахомы, но отдавал в их власть. А власть ветров, если верить рассказам военных, давным-давно захватил пепел (из-за массовых пожаров/сожжённых трупов) и напустил на старые окна самого страшного их врага — темноту.

«Ни щели, ни просвета, ни дыры в стене — мне нечего здесь делать», — шепнул себе Хан и пополз по паутине вверх — на следующий этаж. Третий из четырёх по документам и последний по факту из-за завала, он был, казалось, ещё менее приветливым — кроме огромного количества паутины, мха и пыли там также была огромная дыра в стене, через которую ветер заносил и случайных насекомых, а они не без труда свили себе гнездо где-то в тёмном углу. Раздражающее жужжание над ухом никак не прекращалось. Сколько ни пытался человек отмахнуться от источника звука, проходя вперёд — он всё равно возвращался на своё законное место, и желание, маленькое желание спалить весь этот дом к чертям, росло с каждой секундой пребывания.

Но вот, спустя сотни и сотни секунд жужжания, глаз паука заметил нужную ниточку в своей паутине — слабый просвет солнца, что вёл зрачок прямо к пулевому, скорее всего, отверстию в окне. Маленькому, ничтожному, но жизненно важному. Трудно было определить то, когда был сделан тот выстрел, но, судя по тому, что пыль прочно въелась в трещины — это было давно.

Охотник снял с плеча винтовку и навёл прицел на этот маленький кусочек света. «Окно смотрит на запад. Цель — на северо-западе. Самое время проверить этот шедевр человеческого искусства смерти», — шепнул он в пустоту и поставил тепловизор на прицел. Поиск цели не затянулся надолго — стоило взглянуть в прицел, как он понял, что тепловому излучению можно было и не делать своё дело: прямо на последнем этаже парковки — на том, где было меньше всего машин или других укрытий, виднелась фигура снайпера — выставив винтовку на сошки, стрелок медленно водил ею из стороны в сторону, выискивая свою цель. «Почему он не прячется? — подумал Хантер. — Не меняет этажи или вообще позицию? Видно же было, что я с пушкой. С немаленькой… — он снял тепловизор с прицельной планки. — Пу… шкой». На перекрестии прицельной сетки Уильям «Из Джонсборо» Хантер наблюдал стрелка — то, что казалось ему безликой фигурой в тепловизоре, на самом деле оказалось ребёнком — девочкой. «Слишком много детей для пустого города, — процедил сквозь зубы наёмник. — Слишком много». Всмотревшись, он решил, что она на несколько лет моложе, чем тот, которого спас Джеймс. «Сколько ей? Лет двенадцать? Тринадцать, быть может? Чёрт…» — охотник медленно положил палец на курок. Монета всё ещё витала в воздухе.

— И что же ты будешь делать, Хан? — спросил голос у него из-за плеча.

— Не знаю, — коротко ответил Уильям. — Не знаю.

— Рано или поздно тебе придётся выстрелить. Какая разница в том, убьешь ты её сейчас или тогда, когда она сама перебьёт пару десятков людей? Ступив на этот путь, трудно соскочить…

Фигура в чёрном плаще медленно возникла из-за его напряжённой спины. Сняв с головы кепку и откинув поседевшие волосы назад, она всё так же неспешно облокотилась о старый стол и, вырисовав линию пальцами, продолжила свою речь.

— Так ведь всегда и происходит, правда, Хан? Ты щадишь их, пока они маленькие, пытаешься наставить на тот путь, которого хотел бы ты, но свой выбор они уже давно сделали. Нам ли этого не знать, верно? — стрелок молчал. — И она… — фигура откинула маску и пристала прямо к прицелу винтовки. — Она убьёт тебя. Убьёт, как и любого другого, потому что в ней говорит голод. Ты сам знаешь, что она — не ребёнок. В этом мире нет и не было места ни детям, ни детству. И то, что она там, — это её выбор. Взрослый выбор. И тебе пора бы принять свой.

— Возможно.

Он поставил приклад снайперской винтовки ещё плотнее к порезанной ключице и, простонав от колющей боли, вновь взглянул: ей, казалось, действительно было не больше тринадцати. Светлые волосы немного ниже плеч не были хоть как-то собраны и ужасно растрепались на ветру — чёлка загораживала обзор и, сколько она её ни отводила, всё время возвращалась на своё место; то ли серые, то ли голубые глаза всё нелепо водили подрагивающий прицел в поисках цели, а однотонная бледно-зелёная кофта с двойным рукавом, белая часть которого превратилась в серое абстрактное пятно, уже была порвана в нескольких местах.

— Стоит ли её жизнь твоей? — спросила его фигура, надавив на палец на курке. — Подумай. Стоит ли? Да ладно — не делай вид, будто тебе впервой убивать ребёнка ради своей корысти, — мужчина стиснул зубы от злости. — Я знаю, что ты способен. Давай.

Он положил палец на курок и затаил дыхание. Прицел шатало из стороны в сторону — от её головы до ствола винтовки.

— Ещё один ребёнок…

В его голове возникала картина, которую он хотел видеть меньше всего на свете.

— Всего лишь ещё один ребёнок…

Прозвучал выстрел. Разгребая обеими руками слои паутины и растаптывая ногами целый мир, он бежал — спешил словить эту монету, пока она не упала и не исчезла навсегда. Вот прозвенел у его локтя осколок стекла, который он выбил, выпрыгивая из окна; вот промелькнула над его головой старая арка моста, исписанная странными надписями; вот он уже вбежал в парковку и, перескакивая какую-то заниженную машину, летел к лестничному проходу; вот первый; вот второй; вот третий этаж. Бешено стучало его сердце, не подготовленное к такой смене ритма, кашель подбирался к его горлу, но холодная голова твердила только одно: «Лишь бы она всё ещё была там».

Медленно распахнулась дверь, слегка ударившись о стену, — последний этаж. Он тихо, спокойно, практически бесшумно вышел и медленно зашагал вперёд. В одной руке — револьвер, вторая — на шее. Пульс частый, сердце всё ещё колотилось.

«Вон она. Сидит у разнесённой в щепки винтовки и смотрит на неё вытаращенными глазами, а на щеке красуется синяк. Больно, наверное. Но не больнее, чем выстрел в голову», — охотник осторожно приближался к ней, обдумывая каждый шаг, каждое слово. Редко кому удавалось словить ту монету, и если он уже и собирался попытаться, то должен был сделать всё правильно. Она заметила его. Достав из кармана небольшой пистолет, в котором Хантер сразу распознал Glock, она прицелилась ему в голову и трясущейся рукой пыталась дотянуться до предохранителя.

— Не нужно, — глухим голосом сказал он, наведя на неё револьвер. — Не стоит этого делать.

— Почему?! — спросила она, отведя затвор и поправив чёлку. — Ты же здесь тоже, чтобы убить меня.

Наступило молчание. Ветер тихо и очень неспешно бродил по мёртвым улицам, заполняя тишину едва слышимым свистом. Её руки дрожали. Его руки подрагивали. Это был последний шанс для них обоих — пока никто не сделал шаг. Последний шанс, чтобы сделать окончательный выбор — дальше дороги назад не будет. И он, Уильям из Джонсборо, сделал свой в том красном и разрушенном мире — ему лишь оставалось уповать на то, что она, Девочка из Оклахомы, сделала такой же — правильный.

— Нет, — сказал стрелок, сняв маску и опустив револьвер. — Я здесь не для того, чтобы убить тебя. Но для того, чтобы дать тебе второй шанс.

— Обойдусь.

— Нет, не обойдёшься, — он спрятал оружие за пояс, снял кепку и сделал шаг вперёд.

— Стой! — прокричала она. Он не послушал. Шаг.

— Не обойдёшься, потому что ровно минуту назад я видел тебя, — снова шаг. — Видел эту небольшую глупую голову на перекрестии своего снайперского прицела, — ещё шаг. — Видел очень отчётливо. Даже лучше, чем вижу сейчас, — её руки начали трястись сильнее, а ноги попятились назад. — Каждую складку на кофте, каждую прядь волос на лице — я видел тебя, — шаг. — А мой палец — он лежал на курке — в миллиметре от твоей смерти, — шаг. — И как ты думаешь, Девочка, почему я выстрелил не в голову, а в оружие? — он сделал последний шаг. Его торс упирался в ствол пистолета, а её спина — в перила парковки.

Она была низенькая — где-то метр шестьдесят-шестьдесят-пять, и мужчина, рост которого был больше метра девяносто, казался гигантом на её фоне, старым и мудрым дубом, закрывающим от ветра маленькую берёзу. Он посмотрел в её глаза, а она — в его, и старый дуб очень надеялся, чтобы она не увидела в них того, чего там сейчас не было — враждебности.

— Почему? — спросила она.

Он ловко выхватил пистолет из её руки и увидел, что предохранитель был поднят. Она испуганно вдохнула и попятилась назад, схватившись рукой за перила.

— Потому что каждый заслуживает второй шанс, — он протянул ей её оружие рукоятью вперёд. — Каждый. Пускай и даже от лица таких ублюдков, как я, или того похуже. Однако знай: я могу сосчитать на пальцах тех, кто заслуживал третий, — он присел на одно колено, положив на него руку. — Понимаешь меня?

Она забрала из его рук пистолет и, положив его в кармашек на своих джинсах, кивнула:

— Понимаю, — почти шёпотом ответила она. — Спасибо.

Он кивнул и, опустив голову, улыбнулся. Монета была у него в руках — тот счастливый и редкий случай, когда игрок со смертью и жизнью сам решает, что ему делать. Счастливый случай. Грудная клетка тряслась от давления, каждый вдох или выдох давался сквозь необъяснимый и неслышимый никому, кроме него, смешок. А, быть может, кашель? Он выдохнул последний раз. Громко и отчётливо — так, чтобы даже птицы слышали. Он — снова он, и пора бы уже разгребать его чёртовы проблемы.

— Ты здесь явно не одна, — начал он. — Где твоя родня?

Она не ответила. Громко вдохнула — хотела что-то возразить, но не ответила — отвернулась спиной, облокотившись о светло-красные пыльные перила.

— Давно?

— Четыре дня назад, — тихо проговорила она. — Папа ушёл на вылазку — достать нам еды. Не вернулся… Обещал… Обещал, но не вернулся. Знал ведь, что не вернётся, — кроме холода и скорби в голосе было слишком много печали для ребёнка. — Скажи: почему взрослые всё время врут?

— Потому что правда бывает куда страшнее, даже для них самих, — так же тихо ответил наёмник, встав рядом.

Они вновь замолчали. «Правда… — думал Уилл. — А что в правде хорошего? Она обычно не меняет положение вещей — меняет только обстоятельства, с которыми ты их принимаешь. А дерьмо как было дерьмом, так им и останется… Правда…»

— Слушай… — начал он. — Убивать людей, чтобы выжить — не выход. Я знаю, что тебе наверняка не хочется этого слушать, но этим не занимаются маленькие девочки. Не занимаются обычные люди, взрослые или старики, вроде твоего отца — нет. Это делают такие, как я, — наёмники, те, кому больше ничего не осталось, у кого больше ничего нет, или они и вовсе не умеют по-другому. Наёмники, а не люди, — он посмотрел на неё холодным взглядом, давая понять — он говорил не для утешения.

— А что… что же мне тогда делать? Умереть? — спросила она, уткнувшись носом в свою кофту.

— Не знаю… Это было твоё ружьё? — указал охотник на снайперку, которая на деле оказалась простым охотничьим карабином.

— Да. Папа оставил. И пистолет — тоже мой, — она утёрла лицо рукавом, по немного пухленькой щеке теперь проходила небольшая полоска из пыли.

— Почему решила убивать людей?

— Не я так решила, — уже более спокойно ответила она. — Саймон. Он нашёл меня идущей по дороге из Аркадии… — она отвечала, опережая вопросы. — Мы жили там… с папой. Иногда уходили — он начал брать меня на вылазки или охоту, когда мне исполнилось десять. Уходили далеко и надолго, но мне нравилось — это всегда было в тёплую погоду, так что в лесу… Ты был в лесах возле Арканзаса? Там красиво. Много… живого. В общем, потом мы всегда возвращались в Аркадию. С едой или без — неважно. «Там — дом, — говорил мне папа вот с таким же лицом, как у тебя сейчас. — Нельзя забывать свой дом»… Где твой?

— В Джонсборо, — ответил он. — Том самом, что в Арканзасе.

— Ух ты. Может, ты видел нас когда-нибудь?

— Нет, точно не видел. И я никогда не оставался в Джонсборо.

— Почему? — наёмник только посмотрел на неё и отвернулся. — Не хочешь — не говори…

— Эх… Потому что я не любил свой дом. Не люблю и по сей день. Вообще, не всем ощущение дома приносит радость, Девочка. Радость, как и хорошая жизнь, — редкая штука в наши дни, а те, кто ей владеют обычно прячут её — оставляют в тёмном уголке, где только они могут до неё дотянуться. «Почему?» — спросишь? Да потому что люди не умеют по-другому. Потому что осознание чужого счастья вызывает только одно — зависть, — он выдохнул. — Что там с твоей историей?

— Папа ушёл, — немного промолчав, ответила она. — В этот раз он не взял меня с собой. «Нельзя», — просто пояснил. Он не вернулся. Обещал прийти через день. Когда прошёл третий, мне стало страшно. На четвёртый я вышла из дома — хотела пойти его искать. Увидела машину, что нарезает круги по Аркадии, — это был Саймон. Он будто ждал меня… Сказал, что мой отец не вернётся и что… — она шмыгнула носом. — И что я теперь — часть «семьи». А чтобы пройти — я должна была убить кого-нибудь. Я не хотела, но… Он… Он убил его, верно? Этот ублюдок… Откуда ему ещё было знать, что папа не вернётся?! Он просто не мог!..

Она начала кричать и плакать. Хантер взял её за руку и прижал к себе. Кажется, он чувствовал то, что чувствует она. И, кажется, что в тот момент, когда он лишился отца, он хотел только этого — понимания.

— Хочу защищаться от таких, как он… От всего!.. Хочу домой…

— Научишься со временем, — шептал он ей на ухо. — Всё будет в порядке.

Прошла минута. Прошла другая. Ветер усилился и со всем своим холодом подул на парковку, но им становилось только теплей — мальчику из забытого бункера и девочке из разрушенного города. Прошла вечность. Кажется, Уильям «Из Джонсборо» Хантер даже не ощущал своего дыхания, но ощущал её. Счастливый случай. Ощущал каждую слезинку сквозь задубевший плащ, свинцовый бронежилет и грязную рубаху. Ощущал, потому что хотел.

За спиной наёмника прогремел выстрел. Хантер, почувствовав лёгкое жжение в бедре, тут же выстрелил в ответ, не отпуская девочку. Попал — второй выстрел, сделанный неизвестным стрелком, ушёл в небеса. «Успел» — подумал Уильям. На полу лежал мужчина с простреленным плечом, а револьвер, из которого он выстрелил, отлетел на край парковки — под колёса какой-то машины. «Саймон», — молнией пронеслась мысль. Сквозь боль в ноге, которая легонько отдавала ноющим ощущением даже в корнях волос на подбородке, охотник почувствовал, как что-то мокрое тянет его рубашку на себя.

— Нет!

Он практически не помнил, как, подбежав, добил Саймона. Как разорвал его куртку на лоскуты и кинулся к Ней. Не помнил, как перематывал сквозную рану у тазовой кости. Не помнил, как твердил Ей не отключаться, а Она твердила, что ей страшно и спрашивала его имя, быстро бледнея. «Уильям Хантер». Не помнил, как взвыл на военной частоте о помощи и как тащил её до самого Национального здания под крики приближающихся ходячих. Первое ясное воспоминание: он, истекающий кровью из рваной ноги, боль в которой превратилась в жгучую и сильную, отдал девчонку парнишке, у которого ещё вчера отобрал оружие. Парнишка не спрашивал, не перечил, не язвил — понимал. В качестве платы он так же отдал ему дробовик, а напоследок оставил кепку. «Передай ей это, если выживет, — шепчет Хан. — Передай, даже если не выживет: скажи, что она заслуживает этот — третий шанс. И заслужила бы четвёртый. Пусть только живёт… Передай…»

Один солдат остался. Прижёг рану. Больно. Это всегда больно. Предлагал вернуться с ними в здание. «Нет. Нельзя. Она может умереть — я не хочу видеть… Нет. Она выживет. Но если… Я не хочу… Не хочу смотреть, как она умрёт. И солдатам доверять тоже нельзя — не после сегодняшней сцены… И генерал… Не хочу, чтобы видела, как умру я, если умру… Нет. Просто нельзя. Так безопаснее», — с этой мыслью, он и поплёлся на мост. Повезло. Ему снова повезло. Вылетела ли та самая монета из его рук? Он не знал. Надеялся, что нет. Трасса, шоссе, дорога. Крови не хватало, а организм слабел.

— Ты умрёшь, — сказала ему вновь появившаяся возле него фигура.

Он взглянул на неё: она тоже хромала, она тоже была без кепки. Ковыляя рядом с ним, она тоже истекала своей кровью из его перевязанной ноги. И она умрёт. Умрёт вместе с ним.

— Ты истекаешь кровью, Хан. Паразит прогрессирует. Ты умрёшь. Никем не признанным и не узнанным наёмником — никем! Тебе конец, Хан. Нам конец!

— Нет, — ответил он темнеющему небу. — Не умру никем… Не хочу… — фигура уже открыла рот, чтобы возразить ему, но он не послушал. Он молчал, так же, как и она, — пытался не уронить голову. — Неважно, как я прожил эту жизнь, — он шёл всё медленнее, опираясь на забытые машины. — Неважно, какими были мои поступки. Важно то, что я сделаю сейчас — за день до моей смерти. За день до нашей смерти. Только это важно. И если хоть один человек на этой проклятой людьми земле запомнит меня сегодня таким — значит, я умру не зря. И ты — тоже.

Фигура испарилась. Вдали вечернего горизонта загорелся слабый огонёк. Охотник поднял револьвер над собою и, выпустив весь барабан в воздух, упал на дорогу. «Главное, что меня запомнят. Что где-то там, в высоком небоскребе, выживет Девочка из Оклахомы… Аркадии, которая запомнит меня. Не «Уильяма из Джонсборо», но Уилла Хантера. Настоящего. Неприкрытого… Счастливый случай. А Джеймс… Джеймс справится… Как всегда… Справится…»

На его бледном лице вырисовалось слабое подобие улыбки. Его глаза устремились вверх: «Звёзды…» Он был готов это сделать. Он был готов умереть.