Глава 4

Любовь

Солнце будило меня нарочито яркими лучами, высвечивая пылинки, танцующие в воздухе над огромной, чужой кроватью. Первое мгновение было прекрасным - я не понимала, где я. А потом память накрыла волной: дубовый кабинет, тяжелый взгляд, тихий голос, произносящий мое имя. Анатолий. Я сжалась под одеялом, словно пытаясь спрятаться. В ушах стучало: «Искренность. Редкий и опасный товар». Он не просто произнес это. Он бросил эти слова мне в лицо, как перчатку. И в его глазах читалось не презрение, а интерес. Любопытство охотника, нашедшего диковинного зверька.

Стыд обжег мне щеки. Я вела себя как дура. Надо было просто улыбнуться и промолчать. Кивать, как советовал Женя. Вписаться. А я начала рассуждать об искренности с человеком, который, скорее всего, последний раз был искренен на смертном одре своей жены.

Мысль о Жене заставила меня вздрогнуть. Где он? Я на цыпочках вышла в коридор и прошла в другое крыло. Дверь его спальни была распахнута, кровать заправлена. На тумбочке лежала записка, нацарапанная его размашистым почерком: «Люб, улетаю в Москву на пару дней, срочные переговоры по свадьбе (оркестр там, фотосессия)! Скучай! Целую! Твой Женя».

От этих слов не стало теплее. Стало пусто. Он уехал. Оставил меня одну. В этом ледяном дворце. С его отцом. Паника, острая и липкая, сдавила горло. Несколько дней наедине с Анатолием Владимировичем. С этим человеком, чье молчаливое присутствие давило сильнее, чем чьи - либо крики.

Я металась по своим апартаментам, как мышь в стеклянной ловушке. Мне нужно было увидеть его. Или не видеть? Избегать? Как вести себя? Что делать? Я представила, как мы случайно сталкиваемся в бесконечном коридоре, и он смотрит на меня своим пронизывающим взглядом, и я… а что я? Я должна что-то сказать. А если я опять ляпну какую-нибудь глупость?

Завтрак был настоящей пыткой. Я сидела одна за тем самым длинным столом, и звук моей ложки о фарфор казался оглушительно громким. Лидия Михайловна двигалась бесшумно, как тень, подливала кофе, ее лицо было невозмутимым маской.

- Анатолий Владимирович уже завтракал? - выдавила я наконец, просто чтобы разорвать гнетущую тишину.

- Анатолий Владимирович уехал в офис к семи утра, Любовь Викторовна, - ответила домработница без единой эмоции. - Он сказал, что вы должны чувствовать себя как дома.

Как дома. Ирония заставила меня поперхнуться. Я чувствовала себя как в музее, где до каждого экспоната нельзя дотрагиваться.

После завтрака я решила исследовать свою тюрьму. Бродила по бесконечным коридорам, заглядывая в полуоткрытые двери. Библиотека с книгами в одинаковых кожаных переплетах, которые, казалось, никогда не открывались. Зимний сад с идеально подстриженными орхидеями, которые не пахли. Кинотеатр с рядами пустых мягких кресел. Все было безупречно, дорого и мертво. В этом доме не было души. Как и в его хозяине? Нет, в нем была душа. Темная, израненная, спрятанная под семью замками, но она была. Я почувствовала это. И это пугало больше всего.

К обеду я уже готова была лезть на стену от одиночества и тишины. Я сидела в зимнем саду и смотрела на орхидеи. Мне захотелось сорвать одну, просто чтобы увидеть что - то неидеальное, живое. И тут я услышала шаги. Твердые, уверенные, мужские. Не легкая походка Жени. Это были его шаги. Сердце заколотилось, сжимаясь в комок то ли страха, то ли предвкушения.

Анатолий появился в дверях не сразу. Сначала я услышала его голос, отдающий распоряжения Лидии Михайловне низким, спокойным тембром. Потом он вошел. Он был в другом костюме, но также безупречен. Его взгляд скользнул по мне, задержался на секунду дольше необходимого, и я почувствовала, как по спине побежали мурашки.

- Любовь Викторовна. Я надеюсь, Лидия Михайловна позаботилась о вас? - его голос прозвучал формально, но в глубине глаз читалась тень насмешки. Он знал, что я здесь сходила с ума.

- Да, спасибо, все прекрасно, - мой собственный голос прозвучал пискляво и неестественно.

Анатолий подошел к орхидее, которую я только что хотела сорвать, и провел пальцем по идеальному лепестку.

- Скучаете? - спросил он неожиданно, не глядя на меня.

Вопрос застал меня врасплох.

- Я… не совсем понимаю…

- По Жене, - уточнил он, и теперь его взгляд был прикован ко мне. Тяжелый, изучающий. – Вам, должно быть, его недостаточно. Сын импульсивен. Легко загорается и быстро остывает. Не самый надежный спутник для такой… вдумчивой натуры.

Анатолий говорил о своем сыне с убийственной, холодной точностью. Без злобы, просто констатируя факт. Мне стало не по себе.

- Я люблю Женю, - автоматически выпалила я, чувствуя, как горит лицо. Ложь прозвучала настолько фальшиво, что мне самой стало противно.

Анатолий Владимирович усмехнулся. Тихо, почти про себя.

- Конечно, - сказал он мягко. - Как же иначе.

Он сделал шаг ко мне. От него пахло морозным воздухом, дорогим одеколоном и властью. Мое сердце бешено колотилось где - то в горле. Я не могла пошевелиться, прикованная его взглядом.

- Вам не нужно лгать мне, Любовь Викторовна, - произнес он тихо, так, чтобы не услышала экономка. - Мы оба понимаем, какая сделка здесь заключена. Я уважаю прагматизм. Ненавижу лицемерие.

Он видел меня насквозь. Видел всю мою нищету, мой страх, мою сделка с совестью. И не осуждал меня. Он принимал это. Как данность. И в этом было что - то унизительное и невероятно освобождающее одновременно.

- Я… - я не нашлась, что сказать. Я просто смотрела на него, широко раскрыв глаза, как кролик перед удавом.

Анатолий Владимирович внимательно посмотрел на меня, потом его взгляд смягчился, стал почти жалостливым.

- Дом большой. Не сидите в четырех стенах. Библиотека вон там, - он кивнул в сторону коридора. - Там есть книги, которые могут вас заинтересовать. Не только про искренность, - в его голосе снова прозвучала легкая насмешка.

Анатолий развернулся и ушел, оставив меня в одиночестве с бешено стучащим сердцем и вихрем противоречивых чувств. Он не был груб. Он не был неприятен. Он был опасен. Опасен тем, что видел меня настоящую. И говорил со мной не как с ребенком или с невестой сына, а как с равной. Как со взрослой женщиной, которая сама сделала свой выбор. И это было самым страшным и самым пьянящим ощущением за все время моего пребывания здесь.

Я почти побежала в библиотеку. Не потому, что хотела читать. А потому, что он разрешил. Потому, что это было место, где он бывал. Где, может быть, осталась частичка его присутствия. Я стояла среди высоких стеллажей, дыша воздухом, пахнущим старым переплетом и его сигарами, и понимала, что жду. Жду следующей встречи. Жду следующего взгляда. Жду следующей фразы, которая обожжет и унизит. Я была пленницей. Но не этого дома. А того взгляда, что видел меня насквозь.