Глава 5.1

Присмотревшись, я понял, что на них есть какие-то символы. Кружочки, черточки, загзаги и что-то ещё. Жаль, что настолько мелко, что ничего не разобрать.

Положив сверток на стол, я быстро соорудил скудный обед из остатков продуктов. Что ни день, то загадка. После приёма пищи и чашки кофе мозги заработали лучше. Вспомнились видения, которые любезно мне подсунул Игорь. Далевы на берегу и поблёскивавшие серебром веретёнца, летевшие прямо в море.

Закрыв дверь на ключ, я присел возле странной «посылки». Что ж, если так ответа нет, то попробуем по-другому. Враждебности от предмета всё равно я не чувствую, то не стоит и затягивать.

Я забрался на кровать, усевшись по-турецки. Глубоко вдохнул и прикрыл глаза. С улицы доносился женский смех и мужской говор. Пели птицы. Шумел ветер.

Покой. Вдох и выдох. Забыть обо всём. Солнце, люди, обычная жизнь — далеко. Меня здесь нет. Не было. Никогда.

Внутри стала сворачиваться тонкая тёплая спираль. Энергия шла снизу, медленно проникая в кровь. Когда я держал медальон Кристины, то всё было куда проще — не стоило ставить блоки. Теперь же лучше себя обезопасить. Кто знает, что там может быть припрятано. Потому и концентрация не та, что раньше. Потому и надо использовать все навыки, которые годами обретал в медитациях и работе с энергетикой земли.

Серебряные веретёнца медленно поднялись в воздух. И вдруг быстро-быстро закрутились вокруг своей оси. Маленькие символы живыми кляксами плеснули в пространство, заливая его непроглядной тьмой.

Миг — я потерял опору. Энергия внутри взорвалась, словно сверхновая звезда, обдала нестерпимым жаром. В ушах зашумело, а во рту появился привкус крови. Я потерял ориентацию, тело мгновенно стало лёгким, словно пушинка.

Изумлённо выдохнув, я всмотрелся во тьму и вдруг понял, что снова нахожусь на морском берегу. Только не в Стрелковом. И берег другой, и шатры какие-то стоят, и голоса доносятся. Хотя… Внезапно я понял, что шатры — всего лишь мираж. Ничего и никого нет.

В нескольких шагах вдруг появилась фигура. Вся смазанная, будто кто-то рисовал акварелью, а потом ещё и водой сбрызнул на неудавшуюся картину. Но у меня почему-то возникла чёткая ассоциация, что я вижу женщину за прялкой. И крутится серебряное колесо, а в нереально длинной руке — веретено.

И слышится песня на незнакомом языке. Такая мягкая и тягучая. Но в тоже время полная энергии и какой-то неиссякаемой уверенности. Я нахмурился, понимая, что не в состоянии собрать мысли в кучу.

— Не ходи вокруг да около, — неожиданно прошелестел, смешиваясь с шумом ветра, женский голос. — Все ответы перед глазами. Кто сильнее: жизнь или смерть?

Колесо прялки закрутилось быстрее, фигуру окутало сияние.

— Не ищи далеко, ищи — близко. Тиргатао уже упустила нить жизни. Из нити сплели сеть. Сетью ловят души.

Моё сознание начало куда-то уплывать, голова закружилась. Я пытался сосредоточиться, однако ничего не получилось.

— Берегись…

Веретено вырвалось из её пальцев и улетело в ночное небо.

— Берегис-с-сь…

Меня вышвырнуло назад с такой силой, что я едва не стукнулся затылком о стену. Поморщившись, потёр виски. Так, кажется, у меня возникли проблемы. Пока что нигде не могу добиться чёткой картинки. Это плохо.

Я глянул на веретёна: они как-то странно потускнели и потемнели, словно покрылись налётом от времени и долгого пребывания на открытом воздухе. Я взял одно из них и задумчиво покрутил в руке.

Всему есть объяснение. Прялка, песня на неизвестном языке, сеть. И Тиргатао.

Я откинулся назад, ощущая спиной прохладу кирпичной стены. Если память мне не изменяет, то так звали царицу меотов, воевавшую с Боспорским царством. Тут я только ухмыльнулся, благодаря про себя собственное пристрастие к истории. Да и грех было не запомнить двух воительниц — Тиргатао и Томирис, которые в своё время так насыпали перцу на хвост врагам, что об этом до сих пор пишут книги и ставят спектакли.

Но если Томирис, царица сакская, здесь не бывала, то вот Тиргатао.

Я нахмурился и постучал веретеном о быльце кровати, выстукивая дробным ритм. Азовское море греки называли Меотидой. И хоть конкретно здесь, на территории Стрелкового и близлежащих сёл, меотов не было — это не значит, что сюда никто не мог приехать. Если верить картам историков, то современная Кубань — вот их место обитания. Но… история — наука непрозрачная, сквозь слой пыли прошедших веков поди разбери где правда, а где ложь.

Я задумчиво закусил губу. Как связаны предупреждения, фигура, меотская прялка и Тиргатао? Связано. Только мысли что-то разбегаются врозь, совсем не хотят работать на благо родины.

Я встал с кровати и вышел на балкон. Так, может, конечно, не получится, но надо попробовать. Положил руки на перила и посмотрел на яркое солнце. Чёрт, больно — вон как светит. Но губы сами поползли в улыбке. Как она там говорила: кто сильнее? Жизнь сильнее. Смерть — раз и пришла. А жизнь вон сколько идёт. И не сдаётся, продолжается, даёт новые ростки. Можно возразить, что рано или поздно всему придёт конец. Но до конца… ты ещё доживи.

Мне повезло — во дворе пока никого не было. Лёгкий ветер почти не ощущался. Я тихонько поманил его к себе, рисуя пальцами спирали в воздухе. Не зря же ветер ластился ко мне. Значит, есть надежда поладить. И пусть я Слышащий Землю, но кое-что всё же сумею.

Ветер замер заинтересованным зверьком, пошевелил мои волосы, щекотливо коснулся прозрачными пальцами губ, щек, ресниц. Провёл по скулам, дохнул на шею июльским зноем.

— Ну, ближе… — шепнул я.

И человеческие слова не прозвучали, как следует, а смешались с шумом листвы, шорохом оставленного во дворе пустого пакета, потрескиванием сухих веточек, упавших в траву.

Ветер замер, а потом обнял руками-вихрями, вопросительно зашелестел на ухо, мол, что-что-что и слушаю-слушаю-слушаю.

— Передай Игорю, что мне нужна его помощь. Если он поможет выяснить, кто такая Тиргатао, то я помогу ему вернуться в физическое тело.

Ветер рассмеялся, зашипел: хорошо-хорошо-хорошо. Обхватил напоследок, словно желая напиться силы земли, и резко улетел в небо. Да так лихо, что сорвал панамку с шедшей по улице длинноногой девчонки. Она вскрикнула и недовольно посмотрела на меня, будто это было моих рук делом. Я подмигнул ей и нырнул в комнату, довольный, что удалось дотянуться до ветра.

Не совсем теряю сноровку, уже приятно.

Не успел я порадоваться своим успехам, как зазвонил мобильный. Грабар, надо же. Взяв трубку, незамедлительно поприветсвовал:

— Здравствуй, моя пропавшая принцесса. Я уж тут испереживался — не украл ли тебя злой людоед?

— Заметно, — как-то устало отозвался Олег. — Слушай, может, умничать будем в другой раз? Судя по тону, ты там довольный как слон. Не удивлюсь, если наплевал на свои принципы и греешь пузо на солнышке.

Я поморщился:

— Очень остроумно. Выкладывай, что произошло?

Повисло молчание. Я чувствовал, что Олег очень не хочет говорить, однако, если уж позвонил, то иного выхода нет.

— Тут новости. Это не по телефону. Приезжай в Херсон.

От услышанного я сел. Так как совершенно не ожидал такого. Что угодно, но не «бросай всё и беги сюда».

— Почему? У меня тут больше вопросов, чем ответов. Хотя не скажу, что время проходит неинтересно.

— Верю, — как-то мрачно ответил Олег. — Но сейчас маньяк немного подождёт. Тут кое-кто хочет с тобой поговорить.

Это мне не понравилось. Мой взгляд наткнулся на веретёна. Мелькнула мысль, что надо бы их спрятать. А лучше забрать с собой и показать только Грабару, больше никому.

— Ян, поверь. Это серьёзно.

— Верю, — вздохнул я, — завтра с утра буду выезжать.

— Почему не сегодня? — напряжённо спросил он.

Ветер распахнул балконную дверь, сердито стукнул форточкой. Швырнул мне на колени свёрнутую записку на пожелтевшей бумаге и тут же исчез.

Я взял её и отстранённо ответил:

— Сегодня тут у меня есть дела.

И сбросил вызов. Хоть что-то надо решить. Бросать на полпути — не люблю. Но раз такие обстоятельства, то хоть кое-что надо успеть.

Аккуратные угловатые буквы, стремительный почерк, наклон вправо чуть больше, чем надо. Кратко и убедительно.

«Я жду на берегу».

Я невольно ухмыльнулся. Какая романтика. Если Грабар увидит, то подумает, что у меня тут свидание. Снова вспомнилась Ира. Ёлки… Кто это может быть? Пожалуй, кроме Екатерины, двух девочек, приехавших на отдых и хозяйки гостиничного дома, я больше ни с кем из женщин не общался. Кто?

Я снова глянул на записку. Ладно, берег. Шепчущий с ветром найдет меня сам, коль так приглашает. И тут же потянул уголки бумаги, чтобы разорвать, однако пальцы обожгло так, будто схватил пучок крапивы. Вскрикнув от неожиданности, я разжал руки.

Записка жёлтым лоскутком упала на пол. Нахмурившись, я присел рядом и поднёс ладонь к безобидному на вид кусочку бумаги. Стало вдруг жарко-жарко, словно кожи почти касалось пламя свечи. Но сила ветра не может такого!

Уголки записки медленно свернулись, как живые, пряча от меня фразу Игоря. Во рту неожиданно пересохло. Показалось, что кто-то находится в номере. Совсем рядом: заглядывает через плечо, обжигая дыханием кожу шеи.

Желтая бумага вновь тихо зашуршала, медленно разворачиваясь. Светло-бежевый коврик, на котором она лежала, вдруг начал пропитываться чем-то тёмно-красным и густым. В воздухе появился солоноватый запах с оттенком металла.

Я сглотнул, позабыв, как дышать. Записка почти выровнялась, багрово-чёрными буквами проявились два слова.

«Волнуюсь. Море».

Мою шею сжали чьи-то пальцы, не давая шевельнуться, парализуя одним прикосновением.

— Попалс-с-ся, — прошептали на ухо с особым извращённым удовольствием.

Перед глазами всё поплыло. Я захрипел. Руки и ноги и онемели, сердце замерло, будто никогда не билось.

Последнее, что я успел увидеть: записка извернулась и вдруг скрутилась в острый рыбацкий крюк.

— Попалс-с-я. Мой.

Резкая боль пронзила грудь, и я потерял сознание.

Г