Глава №1.1

— Боевой отряд Кушаров! — раздался вопль по площади.

Державший на руках Лиома альфа стремительно полетел в сторону безопасной зоны, откуда сможет отправить эльвирса в подземелье, где тот переждет нападение, пока тут все не уладят. Но задуманному не суждено было случиться. Перед ними из дыма выскочил огромный таури и глухо зарычал. От этого звука по шкуре прошлись испуганные мурашки, и юноша непроизвольно выпустил коготки, впиваясь ими в руку, что держала в районе груди. Его зверь, прижав ушки, ощущал то, чего ранее и не знал: сильные самцы. В этом доме даже воины были слабы. Здесь и сейчас перед ними встал сильный самец, который оскалился и смотрел на стража кровожадно.

— Мой господин, отойдите за колонну. — Шепотом произнес альфа, опуская Лиома на землю.

Юноша послушно шмыгнул за ближайшую колонну. За его спиной раздались рыки и произошел бой. Неравный. Ибо с таури не сравнится ягуар. Никогда. Лиом закрыл глаза. Три недели или сегодня? Какая разница? Его учили послушанию, а не убегать от опасности. Вот он и стоял за колонной, к ней прислонившись спиной, ожидая что победит: Дом или захватчики. Для него и те, и другие в равной степени опасны. Разве что вторые сделают все быстро, как предсмертно хрипящему воину, что был обязан защищать таат.

Закрыв глаза, не делая попытки убежать и спастись, таат ждал, когда разрешится ситуация, а он будет передан в руки победителя. Покорность. Он вырос воспитываемым в покорности, в смирении и послушании. Его не учили защищаться, его не учили сражаться за свою жизнь… Рядом раздался рык, вкрадчивый, холодящий затылок и пускающий мороз по коже. Лиом скосил свои ультрамариновые глаза и обмер. На него смотрели желтые звериные глазищи таури, пасть окровавлена, дышит тяжело и вдыхает его запах. Лиом закрыл глаза. Бежать от опасности его не учили. Его учили послушанию. Его учили смирению со своей скорейшей кончиной. И он принял ее сейчас. Только никогда не думал, что будет убит одним из какого-то там племени Кушар, а не самим императором.

Его руку с силой сдавили и потащили куда-то вперед. Через секунду закинули поперек дикого кота и раздался на округу боевой клич, собирающий племя. Ему ответило более десятка альф. Дикий кот, ездовой и послушный желанию своего наездника, плавно развернулся на месте, тронулся в путь. Лиом только и видел, как замелькала кладка мостовой, а затем и черепица. Спустя небольшой промежуток времени от избытка событий и смеси страха с волнением у него закружилась голова и он потерял сознание.

Ремал был собою доволен. Он ехал по горной местности, возвращаясь в свою деревню. Рядом были верные соратники. Чуть позади, всего на пол корпуса его верного товарища, кота Ша, ехал на таком же диком животном его друг — Клем. Они иногда перекидывались парой слов, посмеивались над неповоротливостью охраны знаменитого Дома содержантов.

Дом Юрельта как кость в горле. И этот нарыв надлежало давно порезать, вскрыть. Вырезать его под корень надлежало гораздо большими силами, что пришли сегодня. Кушар, воинственное племя, которое живет в горной долине, на втором острове, что соединен узким перешейком с рассадником гнили. Дома совсем обнаглели, потому как в открытую разбили один из домов на южной части Янтарной россыпи. Там собрали молодняк и приволокли в свои закрома, «воспитывать» содержантов.

Ремал такого терпеть не хотел, не мог и атаковал. Собрать воинственную армию Дому Юрельта труда не составит, вот только в горные деревни он сунуться не посмеет. Здесь больше двадцати деревень, а территория большая, опасная. На ватпэ пройти может только тот, кто знает дорогу. А ее знают только те боевые коты-ватпэ, которые здесь выросли. Остальные не пройдут, даже если визуально будут ее знать — требуется навык и знание дороги своими лапами.

Довольный проведенным боем, да не потерявший ни одного воина, Ремал улыбался, чувствуя бедрами лежавшего поперек спины Ша содержанта. Уволочь парочку из того дома, да продать в обменные дни другой деревне — самое то, для позора Дома. Будет ли мстить Юрельт? У него не хватит ни сил, ни смелости. Конечно нанять кого он сможет, вот только «пройти своими лапами» помешает большинству наемничьих семей. Юрельт, — это трусливый слабый пес, который не заслуживает никакого звания, тем более называться котом. Трусливая душонка. Клем рассказал, как забаррикадировался этот «мастер», когда они вломились в центровое здание его Дома. Аж из-за дверей был слышен запах мочи.

— Ремал, твоему Ша не тяжело тащить это тело? — поинтересовался Клем, вырывая из дум вождя.

— И то верно. Эй! — он шлепнул украденного напыщенного содержанта по заднице и тот вздрогнул. — Слыхал? Моему боевому товарищу надоело тебя тащить. Давай, ножками.

Он немного притормозил кота и за шкирку стянул хлипкое создание с тела животного. Юноша едва устоял на ногах, придерживаясь за сбрую, не поднимая глаз. У него от долгого висения вниз головой, оная кружилась, а тошнота подступила к горлу. Ощущение, кроме физических, еще и моральные вбивали в голову и вообще во все тело странные волны, тол ли страха, то ли волнения. Юноша не понимал, что чувствует и как ему себя вести, посему делал то, как его учили: послушание и смирение, подчинение и молчание.

— Смотрите-ка, миленький. — Заулыбался Клем. — Как думаешь, кому из псов он должен был достаться?

— Да плевать кому. Теперь его удел работать, а не о удачной партии думать. Слыхал? — Ремал хохотнул. — Теперь твои нежные рученьки будут стирать и готовить, а не на ситаре играть.

Юноша только кивнул в ответ.

— Видал? — Клем расхохотался. — Так боится, что язык проглотил! Эй! Эй, содержант! Я к тебе обращаюсь! — он махнул рукой из-за тела друга и вождя своего, — как имя твое?

— А не все ли равно? — Ремал осмотрел щупленького юношу. — Тебе какая радость от его имени? Сдохнет он у нас от непривычки работать, так что и имени его некому вспоминать будет. Все, поехали. А ты, неженка, ножками и что бы не отставал! Ха!

Кот послушно полетел вперед, Клем за ним. Юноша повернулся и пошел быстрым шагом. Дорога была из сплошного камня, почвы между ними и редкого мха. Обувь, которую Лиом носил в Доме, не предназначена для прогулок по горам. Ноги больно натыкались на каждый камешек, что вдавливался в стопы то острым краем, то гладким. Но ни от того, ни от другого легче не было — больно одинаково. Сколько им идти, он знать не знал. Куда? Тоже нет, не мог бы ни сказать, ни представить. Ноги болели от каждого шага, а глаза, что не поднимались от уровня колена, с огромным любопытством рассматривали дорогу. Здесь были кусты, трава, даже цветы, коих он никогда не видел. В нос забивался запах, что смешался с ароматами сильных боевых кошек ватпэ, а также самцов, что ими управляли. Смесь неизвестного мира, незнакомцев и ошеломительно огромного простора вокруг оттесняла на задний план то, что стопы у него болели все больше и больше.

Отряд шел, не сбавляя и не ускоряя свой ход, а Лиом постепенно стал отставать. С каждым шагом от стоп шла огненная волна боли. Стиснув зубы, потому как приучен не показывать никаких своих чувств, воспринимал ситуацию так как его обучили: если он покажет, что ему больно, накажут кого-то, кто не имеет ни малейшего отношения и ни в чем не виноватого. Он терпел опаляющую ноги боль, выпустив когти в сжатый кулак, накрытый второй ладонью, как учили ходить. Это немного отвлекало, немного давало ему идти ровно. Было больно, но приказ идти ногами, он словно отпечатался в мозгу, и ни единого звука от него не прозвучало. Ноги, словно деревянные, словно по битому стеклу, шли чисто механически, а перед глазами начинало плыть, непроизвольно скатилась одна слеза. Его голова была опущена, не поднималась и слезу никто не увидел, а он страшился, что заметят и накажут кого-то за его проступок…

Через час Клем повернул голову.

— Смотри, в самом хвосте плетется.

— Плевать. — Вождь даже не обернулся.

— Ремал, кровью пахнет. — Втянул носом воздух друг.

Альфа повернул голову. Ветер дул им в спины и он так же принюхался.

— И правда. Кто-то ранен? — нахмурился вождь, осматривая свой отряд.

— Да вроде нет.

Они остановились, нюхая воздух. Колонна из сорока шести членов отряда поравнялась.

— Кто ранен? — задал вопрос Ремал повторно втягивая носом воздух.

Парни замотали головами. Вожак осмотрел все лица и опустил глаза. И замер. Их пленник, сжимая одной рукой вторую руку, до побелевших пальцев, стоял и молча ждал, когда они пойдут дальше, а его ступни, обутые в тряпичные домашние тапочки, были кроваво красные, перемазанные еще и с дорожной пылью, с землей и измазанные в зеленом соке травы. Но он стоял прямо, словно и боли не ощущает. Лицо опущено, по виску стекает капелька пота, губы белые, дышит поверхностно, словно пытается справиться с болью.

— Что за… — Клем уставился на его ноги, на его белую обувь в красных пятнах.

— Ну-ка подними его. — Скомандовал Ремал.

Ближайший к юноше воин легко вцепился в его талию и приподнял, посадил перед собой. Быстро подхватил под коленом ногу, приподнял, показал вождю. У Ремала вырвалось ругательство из горла. Все стопы были изрезаны, шла кровь и попала грязь. А юноша молчал потупив взгляд, замерев и едва заметно покусывая губы. И ни звука.

— Ты что, немой? — задал вопрос Клем.

В ответ тишина. И даже глаз не поднял.

— Вы трое, затереть следы. — Приказал Ремал. — Повезешь его.

— Надо бы кровь остановить. — Пробормотал Клем.

Пока они говорили, кто-то из воинов, не слезая с кота, дотронулся до ног юноши, дабы осмотреть их. В ответ сдавленный стон и пленник отключился. Он был бледным, щеки горели, из уголков глаз текли слезы.

— Что там? Сильно? — спросил Ремал.

— Очень. — Произнес один из отряда. — Тут грязь попала. Зашивать надо.

— А ведь даже не вскрикнул ни разу. — Пробормотал Клем. — Немой что ли?

— Да Боги его знают, какой он. — Рыкнул Ремал. — Сними с него это подобие обуви. И посмотри что сейчас можно сделать. До деревни еще далеко.

Мужчина только кивнул и разрезал ленты обуви. Осмотрел раны, плеснул водой и перебинтовал лентами, стянув потуже. Через пару минут колонна двинулась дальше, а трое отделившиеся от отряда рассыпали по дорожке кровавых следов специальный порошок, который все следы растворял.

Ремал нахмурился, потому как подобного он никак не ожидал, а проверить какой обувью снабжен содержант, увы, не догадался. Вот и результат. Клем, который предложил «ножками», в данный момент выглядел даже виноватым. И тоже смотрел на бессознательного юношу, не понимая, как можно было ни звука не издать, когда так резало ноги о камни. Как?

Когда украденного юношу устроили перед наездником, устроив его ноги так, чтобы стопы ни за что не задевали, отряд вновь двинулся в путь. Их путь шел мимо трех вершин, поднимаясь вверх, а затем надлежало спуститься, перейти реку вброд, после чего будут родные холмы. Путь занял два дня. За это время содержанту стало гораздо хуже. Его морозило, он не приходил в сознание, а зверь оплел себя белой марью. Трио, что затирало следы крови, догнало отряд только к вечеру второго дня, потому как заметали следы на достаточно большом расстоянии. С утра они выдвинулись вновь в путь, проехали еще часа три по каменистым холмам и въехали в долину, пересекая которую оказались в своих родных местах.

Деревня, окруженная горными вершинами и имеющая выход в лесной массив, что уходит вглубь острова, встретила их оживлением и ожиданием потерь. Потерь не было, только прибыль. Кроме одного наложника, которого прихватил сам вождь, в общую копилку прихватили еще пятерых молодых котов, а также пару воинов, которые отлично сражались. Кое-кто прихватил жетоны обмена для ватпэ, кто-то дорогие вазы и прочий мусор, а кто-то и раба, того самого, у кого не было защитника зверя.

Встречающие радостно приветствовали боевой отряд, элиту их деревни, и вождя, что вел их всех за собой. К ним также на встречу вышли старшие, кто уже не ходит по боевым вылазкам, а учит молодняк. Среди них был самый умудренный, тот кто воспитал воина, ставшего вождем. Ремал заулыбался своему наставнику, который осмотрел бессознательного юношу, подвезенного к дому вождя. Другие взятые содержанты были отведены в сторону особого дома, где будут жить до тех пор, пока их не выменяют. Раба, который был юношей, взявший его воин отправил в свой дом.

— И чего это ты решил содержанта прихватить? — спросил наставник.

— Да глаза у него такие, что продать можно дороже всех взятых трофеев. — Хохотнул Ремал.

— А чего ноги раненные? Убегал? — поинтересовался старик, когда рослый воин внес его в дом в первую комнату, где жил воспитанник Ремала.

— Нет. Обувь у него комнатная. К нашим дорогам не пригодная. — Влез Клем и поклонился наставнику. — Здравия вам отец.

— И тебе, сын Каружа. — Старик улыбнулся. — Лекаря звать?

— Как хотите. — Ремал улыбнулся и осмотрел собирающееся племя. — Мы вернулись с победой! — взревел он и за ним взревели воины, а за ними и все остальные, вплоть до детей.

— Роженики, собирайте в большом доме столы! — заулыбался старик. — Будем отмечать хороший улов.

В массе людей-оборотней наметилось движение и к большому дому, где собирались все жители на совет, суд и свадебные бои, устремились те, кто жил в деревне и воспроизводил на свет потомство. Старик заулыбался и миролюбиво спросил:

— А все же, зачем заставлять тело, что собрался продать, идти пешком по острым камням, не проверив его обувь? Неужто разозлил он тебя, вождь?

— Нет. — Ремал усмехнулся. — Ша устал после битвы. Вот и решил ему путь облегчить. А как оказалось у содержанта не обувь, а хлам.

— Понятно. — Наставник посмотрел на вождя и покачал головой. — Где будет до весны этот юноша?

— Здесь. А как только торговые пути ото льда отойдут, так и продам его. — Ремал улыбнулся. — Ты его глаза когда увидишь, сам скажешь, что он стоит куда как больше, чем все то, что мы взяли при набеге.

— Хорошо бы.

Старик вздохнул. Лекарь вошел в дом, осмотрел ноги юноши, промыл их лечебным раствором и перебинтовал, туго сжав. А потом отправился на пир.

Юрельт осмотрел двор. Убитыми половина защитников. И это всего-то за двадцать минут атаки! Поистине, Кушар племя боевое, опасное. Молодой вождь, коего на всем острове знают, как сурового и справедливого, самолично руководил атакой. Самолично убил во дворе половину воинов. Поистине, страшен таури боевого типа. Юрельт в защитниках таких зверей не имел, да и сам был слабым. Но все это было ничего, во сравнении с тем, что бриллиант его Дома украли. Среди тел, где попадались не только защитники, но и несколько воспитанников, таат найден не был.

— Мастер, следов не нашли. Таат нету в убежище. — Подошел один из воинов, что помогал с поисками, выстраивал в ряд послушников, которые остались. — Также забрали еще шесть послушников и одного раба.

Юрельт только головой кивнул. Если бы не Лиом, то он и думать не смел пытаться вернуть украденное. Только не с Кушарами. Только не с ними. Это племя не просто сильное, это племя где второго и третьего круга силы зверей нет. Вообще. Там или первый ранг, или боевые всех трех уровней. Говорят, есть там такой, Бута зовут, так он вообще без категории, шаки. Даром что заведует ватпэ, иначе был бы вождем.

Вновь кивнув головой, направился в сторону дома вестей. Там подготовили самого быстрого вестника, который отнесет послание. Заплатить за отряд милойцев, который найдет пропажу, у него хватит обменных жетонов и жемчуга. Таат надлежало вернуть. Этот таат был выращен строго по очереди, которую Дома соблюдают. Потерять его — потерять свое место подле императора.

Пройдя в дом, передав письмо смотрителю, который заложил его в тубус на груди птицы, отправил издав особый свист-сигнал, который указывает летуну куда именно надлежит лететь. Проводя взглядом птицу, Юрельт мог только головой покачать. Если не найдут этого котенка, то Дом перестанет существовать.

Император вмешиваться в эти разборки не станет. Да, остров, где стоят Дома, он принадлежит императору, но тот второй с ними перешейком соединенный, больше и более гористый, он свободен. Император не будет связываться с Кушарами. Да, они живут в одной деревне, но стоит только им голову поднять, и империя погрязнет в такой кровопролитной войне, в какой никогда не погружались острова. Непростое время, очень непростое. Император сейчас усмиряет несколько разбушевавшихся родов, которые решительно жаждут выйти из-под его лапы. Наивные. Император давно впитал в себя любовь к власти, которую ему показал его дед, наученный пришлыми. Власть слабого над сильными. Такую власть из лап он не выпустит, посему подчинил их, опутал договорами и сейчас думает, как бы посильнее привязать. Ему не резон поднимать волну, которая обязательно поднимется из-за рыка Кушара. Ремал, сильный кот, и захоти он, по древнему закону, быстро соберет под своей лапой территории, воинов и придет в империю выбивать стул из-под императора.

Но Юрельт тоже не жаждет выпускать из рук власть. В империи он не последний кот, он ведущий, под покровительством вавьи императора. И тот отряд, что он вызывает, это сплошные боевые милойцы. Опасные, быстрые и беспощадные. Их натаскивали с рождения, отбирали по ипостаси и тренировали. С ними поедет один из наставников Лиома, дабы опознать. И уж лучше бы им сделать все, иначе вавьи будет гневаться. Император не полезет, но вавьи имеет свою лапу в делах, коими руководит Юрельт, а значит падение его Дома ему не выгодно.

Лиом проснулся рано утром и не понял где он находится. Его распорядок дня сменился одним мазком. Никто его не будет, никто не просит жестами поспешить, ибо мастер идет. Никого рядом нет. И все здесь пахнет по другому. Даже звуки другие. Более живые. Он внюхивался, прислушивался, осматривал странный и низкий потолок. О том, что с ним произошло, благополучно забыл. Словно ширма какая на памяти стояла, ровно до тех пор, пока он не облизнул сухие губы не менее сухим языком.

В голове тут же словно взорвался фейерверк из образов, воспоминаний, запахов, звуков и ощущений. Медленно выдохнув, Лиом попытался вспомнить, не был ли кто наказан за его неспособность дойти своими ногами до назначенного места, как приказал тот воин. Увы, последнее, что запомнил, была остановка, а затем все как в тумане. Он потерял сознание, а теперь очнулся здесь. И где это «здесь», не имеет ни малейшего понятия. Дабы хоть немного понять свое местоположение, он медленно привстал на локтях и осмотрелся. Маленькая комната, у стены кровать на которой он лежит, стол, стул и комод. Небольшое окно показывало часть неба и деревья. Мебель сделана гораздо более простая, чем те предметы быта, что окружали Лиома с малого возраста. Там даже кушетки и те витиеватыми росписями украшались, а материал использовали самый дорогой. Здесь же стул обычный, табуретка без мягкого ложе. Комод достаточно большой, грубо сколоченный, хотя и ошкуренный. Стены деревянные, никакого выравнивания и нанесения лепнины. Пол — доски деревянные, а не отполированный камень цветной мозаикой. Да и шторки, что были на окне, простые, без изысков. Тяжелых портьер нету, просто занавески и все. Тюля тоже нету. Коморка, вот как комната выглядела, о сравнении с теми хоромами, в коих до сего момента жил Лиом.

Рассматривая обстановку, попытался увидеть то, что стояло за спинкой кровати в ногах. Попытался сесть и ощутил весь спектр боли и разливающего жара по стопам. Непроизвольно зашипел, тихонько, что бы его не услышали. Не дай-то Боги, они услышат! Нельзя показывать, что тебе больно или плохо, таат не имеет право на подобную роскошь! Конечно Лиом понимал, что это не Дом, и он не в окружении наставников, мастеров и рабов, но за одно мгновение выучка таат не исчезнет.

Место, где он сейчас, оно новое. Во всех смыслах. Как себя вести, как здесь полагается проявлять воспитанность и послушание? Лиом этого не знал. Ему сказали «будешь работать», и он понятия не имел, как именно. Ведь его не учили работать, да что там! Шить и то, не больше двадцати минут в день, дабы пальцы не натереть иглой! Но тот сильный самец сказал, работать, значит надо будет делать что-то еще, кроме шитья, так ведь?

Лиом медленно сел, спустив ноги. Их пекло и дергало. Лежать бы ему и лежать, вот только после сна первым позывом было отправиться в туалет. К тому же, надлежало привести себя в порядок: умыться, причесаться, одеться и встретить хозяев дома. Все же, просто вот так, в постели, данную встречу ему делать нельзя. Он ведь таат, а ему положено перед гостями своих покоев являться только полностью одетым, с колокольчиком… Лиом сидел на кровати, свесив пекущие ноги вниз и смотрел на пространство. Колокольчика нету, рабынь тоже. И не в Доме он, не знает, как ему быть, что делать.

Стало страшно, потому как из привычного мира его выловили, как рыбку, предлагая дышать новым воздухом, лишая привычного уклада жизни. По щекам скатились слезы. Было страшно, очень. Куда его забрали и для чего? Работать? А что это такое? Как они думают он должен работать?

В голове каша, руки трясутся, да и весь он тоже, мелко подрагивает. Тихонечко шмыгнув носом, аккуратно вытер под глазами, поморгал. Нельзя показывать свои эмоции. Ему нельзя их показывать, так учили, столько раз из-за этого секли рабынь за его слезы. Минутная слабость, руку о руку вытирая влагу, закусив губу, он медленно спустил одну ногу на пол и встал. От стопы словно иглой кольнули и раскаленные угли прижали. Непроизвольно вскрикнул, рухнул на пол, вцепился в ногу. Заплакал от невыносимой боли. Обе ноги, второй он ударился, когда падал, прострелило так, что боль отдалась в позвоночник, вызывая спазм и вырвавшийся рык с всхлипами, слезы застилали глаза. Стопы горели огнем, судороги стягивали их. Он заскулил, сжимаясь в комок. Такой боли он не чувствовал, даже когда шел по той дороге в домашних туфлях Дома.

Поскуливая, чувствуя дурноту, ничего не видя из-за слез, перепуганный тем, что не может успокоиться, на краю сознания он ощутил, как кто-то ругаясь поднял его грубой хваткой и швырнул на кровать рыкнув, что бы не смел сползать с нее. Лиом отключился через мгновение после этого. Страх, что за такое кого-то не просто высекут, а убьют, он пробил бедного юношу до самых глубин и его зверь постарался спрятаться еще как можно глубже. Ведь каждое наказание рабыни било по нему невыносимой душевной болью. Он измучен этим, он больше не хочет чувствовать чужую боль. Ему страшно. Очень.