Глава 5

Маргарита

Сознание возвращалось ко мне медленно, выныривая из липкого, темного кошмара. Мне снилось, что я тонула не в воде, а в какой-то густой, алой жидкости, которая заливала рот и нос, не давая дышать. Я дергалась, пытаясь выплыть, и проснулась с резким, сдавленным вздохом. Сердце колотилось где-то в горле. Лаборатория погрузилась в полумрак, горел только дежурный свет над мониторами и тусклая лампа у выхода. Тишину нарушало лишь ровное, мощное гудение оборудования и его дыхание. Глубокое и размеренное. Он сидел в своем кресле, откинув голову назад, глаза были закрыты. Спал?

Я лежала, стараясь дышать так же тихо, приходя в себя. Одеяло пахло им. Настойчиво, мужски. И чем-то еще… озоном? Я нахмурилась, прислушиваясь. Гудение было каким-то напряженным. Более высоким, чем обычно. И тут замигал красный светодиод над дверью в крио-хранилище. Один раз. Два. Потом он зажегся ровным, тревожным светом. Одновременно на главном пульте тихо, но настойчиво запищал сигнал тревоги. Лео вздрогнул и мгновенно оказался на ногах, его глаза уперлись в монитор. Зрачки сузились, ловя отражение аварийных огней.

— Что? — сдавленно спросила я, садясь на койке. — Что случилось?

— Давление, — его голос был жестким, как сталь. — Падает в крио-хранилище номер два. Там образцы P-42.

Холодный ужас, куда более страшный, чем в кошмаре, обрушился на меня. P-42. Самый агрессивный и живучий штамм. Если система хранения даст сбой и образцы разморозятся, вирус может попасть в систему вентиляции. Мы будем заражены в течение минут.

— Аварийная система? — выдохнула я, уже срываясь с кровати.

— Не сработала. Или ее отключили, — он бросил на меня быстрый, тяжелый взгляд, полный невысказанной мысли. — Нам нужно вручную перекачать образцы в резервный криостат. Быстро.

Он уже совал мне в руки аварийный костюм — более громоздкий, с автономной подачей воздуха.

— Одевайся. И следуй строго за мной.

Мы облачились за считанные секунды. Мое сердце бешено стучало по ребрам, ладони вспотели внутри перчаток. Лео нажал на панель, и тяжелая дверь в шлюз с шипящим звуком отъехала в сторону. Крио-хранилище было небольшим ледяным адом. Из клапана на стене била струя белого, шипящего хладагента. Воздух был наполнен ледяной взвесью. Температура стремительно росла.

— Держи! — Лео крикнул мне через систему связи в шлеме, указывая на переносной крио-контейнер. Сам он бросился к аварийной панели, чтобы вручную запустить процедуру перекачки.

Я изо всех сил прижимала контейнер к выходному клапану хранилища, стараясь не смотреть на показания термометра. Столбик полз вверх. -90... -85... -80...

— Лео! — закричала я, чувствуя, как паника сжимает горло.

— Я знаю! — его голос в наушниках был сдавленным от усилия. Он колотил по заклинившему клапану монтировкой. — Держи, Захарова! Держи, черт возьми!

Внезапно клапан с резким металлическим скрежетом поддался. Ледяная струя образцов с шипением устремилась в контейнер, который я едва удерживала. В тот же момент главный клапан хладагента лопнул окончательно, и облако ледяной пыли хлынуло в комнату, резко ограничивая видимость.

— Лео! — снова закричала я, почти не видя его.

— Я здесь! — он возник из белой пелены, его фигура в костюме казалась огромной и нереальной. Он схватился за контейнер рядом со мной, его руки легли поверх моих, пальцы в грубых перчатках с силой впились в мои ладони, заставляя крепче держать. — Тащи! Назад!

Мы понесли тяжеленный контейнер обратно в шлюз. Ноги скользили по обледеневшему полу. Я чувствовала его бедро, прижимающееся к моему бедру, его плечо – к моему плечу в тесном, отчаянном танце выживания. Дышать было тяжело, маски запотели. Я ощущала каждое напряжение его мышц через корпус контейнера, слышала его прерывистое, хриплое дыхание у себя в ушах. Дверь в основную лабораторию захлопнулась за нами. Лео мгновенно загерметизировал шлюз и активировал систему экстренной дезинфекции. Только тогда мы рухнули на пол, срывая с себя шлемы, жадно хватая ртом воздух.

Адреналин плясал в крови огненными волнами. Я вся дрожала, обливаясь холодным потом, каждый нерв пел от пережитого ужаса. Лео сидел напротив, опершись спиной о стену, его грудь тяжело вздымалась. Он смотрел на меня расширенными глазами, в которых читался тот же дикий ужас и ликование от того, что мы живы.

— Мы… мы успели? — прошептала я, едва разжимая губы.

— Да, — он кивнул, его голос был хриплым. — Температура упала, но не достигла критической отметки. Образцы целы.

Словно по команде, мы оба рассмеялись. Коротко, истерично, почти рыдая. Это был смех снятия чудовищного напряжения.

— Твоя рука, — вдруг сказал он, перестав смеяться.

Я посмотрела вниз. На запястье, поверх перчатки, расходилось алое пятно. Я, видимо, ударилась или порезалась о что-то острое при переноске.

— Пустяк, — махнула я рукой, но он уже встал и потянулся за аптечкой.

Он вернулся, присел передо мной на корточки и взял мою руку. Его прикосновение было удивительно нежным. Аккуратно снял перчатку, и его пальцы, все еще взволнованно-теплые, обнажили мою кожу. Обработал царапину антисептиком. Я задержала дыхание. Его пальцы были твердыми и уверенными, но в них не было привычной холодности. Они дрожали. Слегка, почти незаметно, скользя по моей коже чуть дольше, чем было необходимо.

Он закончил перевязывать и не отпустил мою руку сразу. Его взгляд поднялся на меня. В серых глазах бушевала буря — остатки адреналина, страх, злость и что-то еще… что-то жгучее и голодное, темное и притягательное. Воздух вокруг нас снова сгустился, как перед грозой. Я видела капельки пота на его висках, слышала его учащенное дыхание. Я сама чувствовала себя разгоряченной, живой, готовой взорваться, каждая клетка моего тела кричала о жизни после мимолетного касания смерти. Он потянулся ко мне. Медленно, давая мне время отстраниться. Но я не двигалась, завороженная этим новым, диким Лео.

Его пальцы коснулись моей щеки, провели по линии скулы, откинули мокрую прядь волос. Большая, сильная рука скользнула мне за шею, пальцы вцепились в волосы у самого затылка, мягко, но неумолимо притягивая мое лицо к его.

— Маргарита… — прошептал он, и мое имя в его устах прозвучало как заклинание.

И потом его губы были на моих. Грубо, почти по-звериному, без всякой нежности. Это был не поцелуй. Это было утверждение жизни. Выплеск всего страха, всей ярости, всего того ужаса, что мы только что пережили. Его язык властно вторгся в мой рот, жаждущий, требовательный. Вкус его был диким – смесью пота, страха и чистой, ничем не сдерживаемой мужской силы.

Я ответила ему с той же яростью, чувствуя под своими ладонями напряжение его шеи, впиваясь в его губы, отвечая на каждое касание его языка. Он поднял меня, посадил на край ближайшего лабораторного стола, смахнув на пол стопку бумаг. Они разлетелись белым веером.

Его руки не просто срывали застежки моего халата – они рвали ткань, обнажая мою грудь. Холодный воздух лаборатории обжег кожу, но его ладони, грубые и горячие, тут же сжали ее, большой палец прошелся по затвердевшему соску, заставив меня выгнуться от внезапного удара наслаждения. Мои руки лихорадочно расстегивали его пояс, толкая брюки вниз, жаждая ощутить его горячую кожу под руками.

Я не была невинной в свои почти тридцать. Любовь с однокурсником завертела меня словно водоворот, и так же отпустила, превратив в женщину. Но так и закончилась ничем, не перейдя во что-то более серьезное.

Не было ни нежности, ни ласк. Была только животная, всепоглощающая потребность чувствовать, что мы живы. Он вошел в меня резко, глубоко, одним мощным движением, заполнив собой все пространство. Я вскрикнула, впиваясь ногтями в его спину через тонкую ткань рубашки. Его бедра двигались в неистовом, яростном ритме, в такт нашему бешеному сердцебиению. Стол скрипел и содрогался под нами.

Я обвила его ногами, притягивая еще глубже, встречая каждый его толчок, чувствуя, как внутри меня нарастает огненная волна, рожденная страхом, болью и невероятным, острым как бритва, наслаждением. Это было быстро, жестко и до неприличия откровенно. Как будто не мы, а какие-то другие, первобытные существа, нашли друг в друге спасение от неминуемой смерти.

Когда конвульсии наслаждения наконец отпустили нас, мы остались сидеть так же — он стоял между моих раздвинутых ног, а я, обмякшая, опиралась лбом на его грудь, чувствуя, как его сердце колотится так же бешено, как и мое. От него пахло потом, озоном, и мужчиной. В ушах стоял звон.

Он первый очнулся. Я почувствовала, как его тело напряглось. Он медленно, почти с отвращением, выскользнул из меня. Его лицо снова стало маской, но на сей раз на нем читался не просто холод, а растерянность и… стыд.

— Это было ошибкой, — тихо произнес он, отступая на шаг и поправляя одежду, избегая моего взгляда. — Непростительной слабостью.

Он повернулся и ушел вглубь лаборатории, к душевой, оставив меня сидеть на столе одну, с разорванным халатом, с тлеющим в жилах огнем и с ледяной пустотой внутри, которая была куда страшнее, чем все ужасы крио-хранилища.