Глава 5. Неосуждаемая

Я снова, словно пустоголовая кукла, покорно встала и пошла куда меня позвали. Но вовсе не потому, что так захотела сама. Внутри меня притаилось ощущение, будто мною кто-то управляет. Невидимый хозяин дергает за ниточки, а послушная ему марионетка подчиняется. Топ-топ, топ-топ, топ-топ. Остановившись напротив Дариуса, я устало подняла глаза. Сражаться в заведомо проигрышной битве не было ни сил, ни желания.

Все еще не имея собственного голоса, как могла пыталась одним лишь только взглядом выразить ему всю свою измотанность и покорность. Взглянув на меня, бармен тяжело вздохнул и щелкнул пальцами. Невидимые путы, сковывающие мое тело и язык, вмиг исчезли.

- Мгм…хм… - промычала я, с трудом осознавая, что голос тоже вернулся.

- Я говорю - вы внимательно слушаете, - сказал седой блондин и указал на стул.

Послушно кивнув, уселась на стул и приготовилась внимать всеми своими фибрами души.

- Место, в котором вы сейчас находитесь имеет множество названий. Чистилище, вальхалла, аменти, дуат – у каждой религии свой вариант, можете выбрать тот, который вам нравится. Мы же, обитающие здесь постоянно, зовем его «пургаторий». Но каким бы словом вы ни пользовались, суть этого места всегда останется неизменной. Это обитель, где все не упокоенные души подвергаются последнему суду. На каждом этаже здесь расположен отдельный судебный зал, которым управляет свой «референдариус ». Он же проводит последний суд над заблудшей душой. В «Партиториуме» — это я. Каждому судье полагается помощник – «афферентем », скорбный ангел, который собирает умершие души на земле и приводит сюда на последний суд. Каждая не упокоенная душа после свершения правосудия отправляется либо в эдем, либо в инферно. Решение выносится судьей в зависимости от воспоминаний осужденного о прожитой на земле жизни. Но иногда бывают случаи, когда явившегося невозможно подвергнуть суду, ибо его память, в силу каких-то обстоятельств, tabula rasa – чистая доска, слишком искажена для отражения истины. Такие души называются «инъюстус» – неосуждамые. Они остаются в пургатории до тех пор, пока не изменят свой статус на «дамнатус» , тех, кого можно судить, - терпеливо объяснил он.

- Вы с тем человеком, Референом, называли меня «инъюстус», значит я тоже неосуждаемая? – удивленно спросила я.

- Да, - кивнул бармен, подтверждая мои слова. – Твоя память обрывочна, и этих клочков воспоминаний недостаточно, чтобы тебя осудить.

- И что же теперь делать? – почему-то я почувствовала себя ущербной.

- Ты останешься здесь, станешь моим афферентемом, скорбным ангелом, - ответ прозвучал как раскат грома, заставляющий разверзнуться хляби небесные.

Или это была всего лишь игра моего воображения.

- Навсегда? – мой голос еле слышно прошелестел в этой гробовой тишине. Куда-то разом делся весь воздух из легких, и я почувствовала себя той вороной из басни , у которой в зобу дыханье сперло.

- Нет, - уверенно покачал головой Дариус. – Ровно до того момента, как восстановится память, либо будет заслужено всепрощение.

- Всепрощение? – заинтересованно переспросила я.

- В случаях, когда судьба неосуждаемого неоднозначна, ему поручается определенная работа, а после ее надлежащего исполнения даруется всепрощение и место в садах эдема.

- Звучит неплохо, - мой дух немного воспрял.

- Не обольщайтесь. Его не так-то просто заслужить, - пожал плечами бармен, безжалостно круша хрупкие ростки моей надежды. – Работа на пургаторий никогда не бывает легкой.

- А можно отказаться? – не то, чтобы я действительно рассматривала эту возможность всерьез, но для принятия взвешенного решения, привыкла исследовать все имеющиеся варианты.

- Можно, - согласно кивнул он и указал на аквариум. – В этом случае душа обречена скитаться по пургаторию, пока не превратиться в медузу – существо, лишенное разума, и чувств.

Вспомнив красивый розовый экземпляр оной, который увидела по приходу сюда, я внутренне поежилась. Неужели она тоже когда-то была таким же человеком как я? Вечно бороздить безжизненный аквариум с другими такими же неприкаянными поселенцами – участь самая незавидная, не о ней я мечтала.

- И через какое время это происходит? – спросила я из чистого любопытства.

- Лет через пятьсот, плюс-минус столетие – безразлично ответил Дариус.

- Что ж, я готова быть вашим помощником, - решение пришло ко мне само собой, поскольку выбора у меня как такового и не было. – Говорите, что я должна делать.

До этого момента бармен не поднимал на меня глаз, всецело поглощенный таким увлекательным занятием, как перемывание бокалов. Однако стоило мне сказать, что согласна, на меня наконец-то обратили внимание. Я снова ощутила, как обжигает душу взгляд его холодных серых глаз и невольно опустила свои глаза в пол.

- Для начала следует переодеться, - услышала ровный голос над ухом.

Только после этого неожиданного замечания я обратила внимание на свою одежду, коей к моему дичайшему ужасу практически не оказалось. Рваная грязная тряпочка, ошметками висевшая на бедрах, при жизни служившая платьем, теперь таковым точно не являлась. Кроме фактического отсутствия нормального белья я заметила еще и огромное количество гематом и маленьких болезненных красных пятен на теле. «Следы от ожогов, об меня тушили сигареты», - всплыло болезненное воспоминание в мозгу.

Испытывая невероятный стыд, я сделала запоздалую попытку прикрыться, но Дариус только покачал головой.

- Души попадают сюда в том виде, в котором их застала кончина. В этом нет ничего постыдного. Все служащие пургатория беспристрастны и не обращают внимания на такие мелочи, - спокойно пояснил он.

- А как же Яким? Он-то пристрастен, - возразила я, испытывая запоздалое чувство неловкости.

- Поверьте, для него внешний вид был абсолютно не важен, его интересовало совсем другое – загадочно ответил Дариус и выйдя из-за стойки направился к лифту. – Идемте со мной.

Я послушно засеменила следом. Мой немногословный провожатый шел быстрым уверенным шагом, ни на что не отвлекаясь и не оборачиваясь. Обычно так ходят лидеры, привыкшие руководить люди, абсолютно уверенные, что остальные последуют за ними беспрекословно.

Мы поднялись по узкой безликой лестнице молочного цвета вверх на один этаж и вышли в небольшой коридор. Здесь уже не было аквариумов или чего-то необычного, что могло бы поразить человеческое воображение. Простой, по-своему уютный коридор, с темно-бордовой дорожкой на полу, со стенами украшенными репродукциями известных художников. Некоторые из представленных здесь шедевров оказались мне знакомы. Пройдя немного дальше по коридору, мы остановились как раз возле одной из картин, изображавшей мужские натруженные кисти рук, увитые вязью вздувшихся вен, покорно сложенные в молитве.

- Альбрехт Дюрер, «Руки молящегося», - безошибочно определила я.

Услышав мой голос, Дариус обернулся и посмотрел на меня с изумлением и, как мне показалось, некоторой долей уважения.

- Видела подлинник в Вене. Картина, как и ее история, поразили меня до глубины души, - почему-то почувствовала внутреннюю необходимость объясниться. – Наверное, потому что жертвенность очень редко встречается среди людей в наше время.

Бармен согласно кивнул и нажал пальцами на одну из изображенных ладоней. Раздался тихий щелчок и позади нас медленно открылась дверь.

- Ваше временное пристанище, - сообщил мужчина, указывая рукой на комнату, но не переступая порог. – Все необходимое найдется внутри. У вас есть время, чтобы освоится и привести себя в порядок если нужно. Как только почувствуете что готовы, спускайтесь обратно в «Партиториум» и я объясню подробнее в чем будет заключаться ваша работа. Отдыхайте.

После этих слов мужчина развернулся, чтобы уйти, но терзаемая догадкой, я не могла позволить ему просто так ретироваться.

- Дариус, - он нехотя обернулся на мой окрик. – Скажите, а что вы делали с Референом там, за стойкой?

Мужчина громко вздохнул и едва заметно скривился, демонстрируя, что этот вопрос ему неприятен.

- Играли на то, где поселится ваша душа. К сожалению, я проиграл, - ледяным тоном ответил блондин и, развернувшись, вышел вон.