Аукцион невест. Чародейка

За окном разыгралась сильная вьюга, но в комнате было тепло и пахло можжевельником.

Возле пылающего камина, выложенного узорчатым кафелем, в кресле-качалке сидела немного располневшая женщина лет сорока, моя мать – графиня Ириссия. На ее гордо поднятой голове высилась прическа из взбитых кудрей, красивые темные глаза – полусонно прикрыты пушистыми ресницами. В руках мать держала вышивку. Раз за разом она прокалывала ткань иголкой, о чем-то сосредоточенно размышляя.

Я сидела рядом, на софе, одетая в пышное розовое платье, искусно украшенное по подолу оранжевыми бабочками из фетра и малиновыми розочками из шелковых лент. Немного тесноватый лиф стеснял мои движения, но белоснежная кружевная вставка, выглядывающая из-под декольте, вполне компенсировала всякие неудобства. Ожерелье из темно-розового кварца и янтарных бусин, а также рубиновые сережки завершали образ, прекрасно дополняя гармонию наряда.

В тот день решалась моя судьба. И мы давно уже должны были поговорить с матерью о том, что ждало меня в недалеком будущем. Но гордая графиня Ириссия решила до конца держать оборону и отправляла посыльных каждый раз, как только кто-то из них появлялся у нашего крыльца с синим конвертом в руках. Увидев этот злосчастный конверт, мать тут же посылала к воротам кого-то из слуг, чтобы они передали посыльным: хозяев нет дома.

Но так не могло продолжаться вечно, ведь от дня моего совершеннолетия прошел почти год, и что-то должно было измениться: или я отправлялась на Аукцион невест, или…

Вдруг что-то стукнуло в окно, словно кто-то бросил туда охапку снега, мать вздрогнула и посмотрела на меня.

- Сальмира, - тихо сказала она, и я поняла: час настал.

- Да, маменька, - я с усилием оторвала взгляд от яркого пламени очага, которое меня заворожило. – Ты что-то решила?

- Вот думаю…

- И что же ты решила?

- Если бы у меня была еще одна дочь, или сын, а так… И даже если бы были другие дети, мне все равно очень больно тебя терять, ты ведь единственная моя радость.

- Но мама! – мне больно было смотреть, как страдает моя мать. Но также я знала, что если покину этот замок, она останется здесь совершенно одна. Ведь, несмотря на то, какой мне выпадет жребий, нам с ней придется расстаться надолго, если не навсегда. А отец… Он давно охладел к матери, настолько, что даже спальню свою перенес на другой конец замка, обосновался в башне и водит туда рабынь. Бедная моя мама, как же мне ее жалко.

Меж тем закон Семимирья гласил: каждая достигшая совершеннолетия девушка, несмотря на ее социальное положение, должна предстать перед судьями и участниками Аукциона, где и свершится ее судьба: или ее выберет кто-то из высшей знати в качестве жены, или…

- Если ты станешь рабыней, я убью себя!

- Но мама, - я спрыгнула с софы и подбежала к креслу, встала на колени и положила свою голову на колени матери. Мои длинные волосы цвета спелой пшеницы свободно упали на блестящий паркет, разостлавшись на нем сияющим покрывалом.

- Нет, только не сегодня, - поглаживая меня рукой, вторую мать прижимала к сердцу, чтобы оно не разорвалось от боли.

- Мы вскрыли синий конверт, - напомнила я. – А вечером приедет посыльный за ответом, и вы с отцом вынуждены будете его предоставить.

- Я? Я должна буду назначить день разлуки с моей единственной дочерью?

- Но это неизбежно, мама. Успокойся, не я первая, ты знаешь, таков закон.

- Да будь проклят этот закон, что позволяет продавать дочерей, или же обрекать их на вечное унижение!

- А что если я выйду замуж за прекрасного человека и буду с ним счастлива? – мне очень хотелось хоть как-то утешить мать.

- Сальмира, ты совершенно не знаешь жизни, не знаешь, какими жестокими могут быть мужчины и как мало среди них тех, кто способен любить.

- А вдруг мне повезет? И если мой муж будет добр ко мне, если он меня искренне полюбит, тогда я буду приезжать к вам в гости, вместе с детьми.

- Дай-то бог…

На минуту в комнате снова воцарилось молчание, и только потрескивающие поленья в очаге разбавляли эту пронзительную тишину, да за окном подвывала вьюга.

Вдруг за дверью послышались уверенные и твердые шаги - к нам шел отец.

Рука матери вздрогнула, я же поднялась с колен и села на софе, гордо выпрямив осанку: я боялась отца и знала, если что-то во мне не придется ему по вкусу, буду тотчас же наказана резким взглядом его кристально-синих глаз, таких же, как и у меня. А дальше последуют жестокие слова о моей неуклюжести и о том, что мать неправильно меня воспитала. Поэтому при отце я всегда держалась прямо и улыбалась, несмотря на настроение и самочувствие. А еще у меня все время перед глазами был пример матери – безупречной красавицы, что умела держать себя в руках и не выдавать истинных чувств.

Вот дверь открылась, и в ее проеме я мельком увидела лицо Голина – презренного раба из касты соучей, что не имели права поднимать глаз на своих хозяев и без разрешения говорить при них. Вмиг по моему телу пронеслась дрожь: а что если Аукционный дом меня отвергнет и придется жить рядом с такими же, стать одной из них. Нет, нет и нет! Такого просто не может быть, ведь я хорошо воспитана, красива, а родители мои аристократы из касты господ. Хотя…

- И что, когда вы решили ехать? – спросил отец, войдя в комнату. Мать тут же уткнулась носом в вышивку и сделала вид, что всецело поглощена работой. Я же внимательно посмотрела на отца, стараясь увидеть в его взгляде сочувствие, или хотя бы понимание того, на что он предрекает дочь.

Но ничего такого не было и в помине.

Молчание затянулось. За окошком сгустилась синева – вестник ранних сумерек.

Отец твердой походкой прошелся по комнате, встал напротив камина, и в один момент его длинная тень упала на мать. Та вздрогнула и подняла взгляд от вышивки.

- Ты ведь слышишь меня, Ириссия? – спросил отец.

- Да, конечно же, Кахар, - прекрасные глаза матери наполнились слезами, но на лице не дрогнул ни один мускул.

- И?

- Я пока не определилась с датой.

- Зачем тянуть? – отец двинулся в мою сторону, пламя от камина ярко осветило комнату, и в этом свете синева за окном проступила пронзительно ярко. – Тем более, что уже вечер, а у вас была уйма времени, чтобы решить такую простую вещь: назначить день, когда наша красавица-дочь отправиться на Аукцион невест.

- Кахар…

- Да, дорогая?

- А нельзя ли как-то отсрочить время? Мне страшно… все эти законы Аукционного дома… строгие проверки экспертов, испытания… И - а что если нашу дочь никто не выберет? Что если покупатели не сочтут ее достойной?

- Ты в этом сомневаешься? Ну-ка, Сальмира, - обратился отец ко мне, - посмотри на меня. Ты выросла такой красавицей, дочурка. А твоя мать сомневается. Ты ведь хочешь поехать на Аукцион невест?

Я не знала, что ему ответить, бросила взгляд в окно – и не смогла удержать пронзительного визга, от которого у матери из рук выпала вышивка, а отец мгновенно извлек из нагрудного кармана квантовый пульсар и направил его в ту сторону, откуда на меня только что смотрело нечто.