11

Мои глаза прикованы к доске. Они неотделимы, полностью загипнотизированы.

Я муха, привлеченная светом лампочки, а эта лампочка — сверкающая зелень этого дерева. Я, восхвалявший красоту моего леса, померкнет в сравнении с тем, что передо мной. Меня одолевает одно желание: попасть в это место и никогда больше оттуда не уходить. Муха знает, что умрет, приблизившись к этому небесному свету, но летит, все увереннее в себе. Поэтому, не боясь ударить ладонью по доске, я гордо поднимаю пальцы. Эсекьель копирует меня секундой позже, и между нами начинается безумная гонка. Чем медленнее наши руки приближаются к холсту, тем больше пробуждаются наши чувства. Древесный запах щекочет мои ноздри. Я узнаю запах мягкой свежести дождя, смешанный с первым ароматом лесных нарциссов. Я хочу уткнуться носом в траву и обнюхать каждый кусочек этого леса; лаская его почву и чувствуя, как его кусочки рассыпаются между моими пальцами; прикосновение к капле воды, пытающейся балансировать на кончике листа; обними чистоту каждого из его обитателей,бабочки светлячки. Ветер развевает мои черные волосы и испускает вздох чистого экстаза. Листья падают в воздушном танце, пока не касаются земли в эфирной и волшебной хореографии. Я даже не пытаюсь поймать ту, что падает в нескольких сантиметрах, опасаясь привлечь божественную молнию. Я не могу, простой ликантроп, даже подумать о том, чтобы прикоснуться к одному из этих архангелических созданий. Такая красивая работа может быть только небесной.

У меня создается впечатление, что я совершил грех, когда резкость картины резко будит меня. Рука Эсекьеля касается картины так же, как и моя. Я смотрю на него, не желая верить, что это был всего лишь сон. Я хочу вернуться хотя бы на секунду; этот мир иллюзий зовет меня. Я снова закрываю глаза, не в силах поверить, что у этой истории такой жестокий конец. Возвышенная магия, кажется, действует, и мои ногти начинают укореняться в этом сверхъестественном подлеске.

Муха засосала на свет. Его крылья горят.

Я должен был задаться вопросом, что случилось с мухой, как только она достигла своей цели, это спасло бы меня от того, чтобы оказаться в одиночестве, в темноте, стоя в ожидании хотя бы взаимодействия. Лес исчез, и в настоящее время на горизонте не появляется ничего небесного. Но какой горизонт?

Я не вижу ни на миллиметр перед собой. Я остаюсь в недоумении, когда после нескольких регулярных ударов сердца я замечаю появление голубого шара. Эта полупрозрачная форма приближается ко мне, история с мухой меня ничему не научила, я снова пытаюсь двигаться вперед от этого источника голубоватого света. Но я не могу двигаться. Мои ноги прикованы к земле, как будто в каждую из них насильно вбили два кола. Эта сфера кажется мне сразу страшнее, опаснее, сердце чуть отлетает. Его интенсивная синева теперь напоминает мне о смертельном холоде, замораживающем меня навсегда. Животный инстинкт заставляет меня искать выход, решение под рукой, но в месте темнее, чем мое сердце, мало выходов. Я котенок, пойманный в нерушимую клетку изо льда. Не знаю почему, но сильная и мгновенная паника стремительно пронзает меня. Я растерян, дезориентирован, сбит с толку. Я не привык терять самообладание перед лицом опасных или странных ситуаций, но здесь я задыхаюсь, когда приближается моя белая клетка.

Поверхность этой серебряной тюрьмы разрывает меня на части, как только голубое сияние обезоруживает меня. Чувствуется первая ледяная рана; Я чувствую, как ледяные лезвия хирургически разрезают слои моей кожи. Я не плачу, слезы текут из моих глаз. Мои жемчужины, символ моих страданий, больше не находятся в жидком состоянии; они ломаются при контакте с землей. Моя боль хочет материализоваться в моих криках, моих криках, моих зовах, но в этой зимней тишине ни один звук не пересекает барьер моей клетки. Ничего не выходит. Я плохо переношу боль. Он сжигает меня заживо, постепенно лишая возможности дышать. Я чувствую, что умираю внутри. Мои зубы вонзаются в губы, кровожадно пронзая меня. Я вижу, как воздух становится белым с каждым вдохом, напоминающим мне, что я все еще жив. Последствия этой долгой, медленной пытки ощущаются, когда я ощущаю металлический привкус крови, который быстро погружает меня обратно в мое чертово дерьмовое прошлое. Прошло много времени с тех пор, как я чувствовал, как течет моя собственная ярко-красная жидкость. Но все это кажется мне смехотворным перед лицом множества лезвий, пронзающих меня, и обжигающего холода, леденящего мое кипящее тело.

Мой крик наконец пронзает эту серебряную клетку и звучит как освобождение. Наконец-то я свободен из этой тюрьмы. Больше никаких страданий. Свобода. Я падаю на землю, измученный, но спокойный. Я остаюсь, я не знаю, как долго на земле, совершенно несчастный и слабый. Я просто большая куча мусора, ожидающая, когда ее уберут. И долгожданная протянутая рука не кто иная, как рука Таис; мой друг. Я поднимаю голову в поисках его ангельского и знакомого лица. И видя ее в белой, шелковистой одежде, на ум приходят образы леса. Я сосредотачиваюсь на его губах, которые продолжают произносить одно-единственное слово. Прищурив покрасневшие от последних минут глаза, я умудряюсь понять: Лорен. Она улыбнулась мне, успокаивая меня этим единственным искренним выражением лица. Лесной эльф кажется совершенно мирным и безмятежным, цепляющимся за реальность вдали от всего холода комнаты.

Я закрываю глаза и чувствую, что меня отбрасывает обратно во что-то теплое и успокаивающее. Именно огонь приносит утешение и защиту, он так полезен. Через несколько секунд я открываю глаза и обнаруживаю руки Эсекьеля. Бета лежит на спине, а я лежу на нем, цепляясь за его верх. Я быстро ухожу, совершенно смущенная, но все еще оседлала его. Я резко встаю, не в силах больше выносить его присутствие.

Когда я двигаюсь, я удивляюсь, что не чувствую боли, единственное, что я чувствую, это порез на губе. Это единственная рана, которая у меня осталась от этого эпизода: та, которую я нанес себе. Я пытаюсь сделать вид, что всей этой истории не было, и говорю, не говоря уже об этой чертовой картине:

«Я не хочу ничего слышать об этих последних секундах.

- Ты имеешь в виду последние несколько минут. Ты потерял счет времени, когда был в моих руках? »

Я не реагирую на его поддразнивания. Я бросаюсь в спальню дома, утверждая:

«Мне нужно пойти и посмотреть кое-что в гардеробе в спальне. »

В тот момент, когда я оказываюсь за пределами его суждений, мои руки начинают дрожать. Я вижу в зеркале над туалетным столиком, что мои глаза отражают только страх. На мгновение я вернулся в ту холодную комнату, которая долгие годы была моей тюрьмой и камерой пыток.

Мои глаза краснеют, а кулак сжимается, готовый уничтожить свое отражение. Я бросаю руку к зеркалу, когда вижу в нем Эзекиля справа от меня. Я останавливаюсь и оборачиваюсь, совершенно напуганный тем, что он только что узнал обо мне:

«Я надеялся, что то, что я увидел на этой картине, было неправдой...

- Что ты видел, Эсекьель, - спрашиваю я совершенно неуверенно и испуганно.

- Когда тебя "затянуло", я видел тебя много лет назад сидящим в плену твоих слез и человека, который тебя мучил. Он взял ножи, нагрел их добела, а ты...

- Хорошо я понял. Я отрезал его.

Я чувствую, как эмоции берут верх, и в такой ситуации единственное решение — стать каменной статуей, которую я воплощаю. Я выпрямляюсь, растопыриваю протянутые пальцы, стряхиваю пыль со своего наряда, откидываю назад свои посиневшие волосы и заставляю свой голос звучать нейтральным тоном:

«Я знаю, кто этот человек, который жил здесь. Завтра будущему пирогу Луны нужно будет сказать прекратить поиски, с человеком все в порядке.

- Больше нужной информации о ней, - спрашивает меня Эсекьель.

- Очевидно. »

Но не давая знаменитой "актуальной информации", прошу его туда съездить. Прежде чем выйти за дверь, я вижу холст, потерянный на земле среди обломков дома. Я оборачиваюсь и вырываю картину из рамы. Сворачиваю работу и убираю подальше от непогоды. Я делаю глубокий вдох, когда выхожу из дома, на время забывая о том, что произошло в этом месте.

Пора идти домой с Эсекьелем...