ГЛАВА 5. Андрей

- Граф, уходим! – проорал Русый. – Отбой! У нас пара минут! Сорвалось все, к чертям!

Сделал шаг в сторону Александры, а она дернулась от меня и забилась в самый угол. По щекам слезы катятся, как и капли крови по порезанной ладони, приземляясь на паркет. Я за каждой взглядом слежу, и мне стереть их хочется. Прямо сейчас, не слушая криков и выстрелов. Наплевав на безумие, которое поглощало нас все больше с каждым мгновением. Смотрю на нее, как завороженный, понимая, как соскучился за это время. Безумно. Что от одного взгляда в ее глаза цвета темного шоколада опять жить захотелось. Кровь по венам бежит во сто крат быстрее и сердце по-другому стучать начинает. Радостно и волнительно. Опять дышать хочется. Смотрит на меня, словно зверек загнанный, и шепчет еле слышно, шевеля губами. А я читаю каждое произнесенное слово и головой отрицательно мотаю.

«Уходи… уходи, Андрей… прошу тебя. Не надо больше… прошу». Только глаза в это время умоляют «Не уходи!». Кричат безмолвно, но для меня эти возгласы оглушительным гулом в ушах звучат. Она что угодно сейчас говорить может. Но я не верю. Ложь прячется в словах, прикрывается ими, словно ширмой, правда же живет в глазах. Нельзя лгать вот так. Слезами… Нельзя лгать, оплакивая себя, меня, нас, отправляя в последний путь свои чувства, убивая лживыми слезами надежду. Не верил я ей… Или не хотел верить. Не важно. Не понимал, чего боится, а она боялась. Боялась до дрожи, до животного ужаса… до смертельной бледности, расширенных зрачков и ступора, от которого все тело становится каменным. Кого боится? Меня? Черта с два. Отца своего? Узнаю, что тронул – урою тварь в ту же секунду, и плевать на разборки с его соплеменниками.

Я и с этим потом разберусь. Все потом. Сейчас главное – выбраться отсюда. Я этого шанса ждал слишком долго, чтобы сейчас ее сомнения и страхи в расчет брать. Она свой выбор сделала. Тогда еще, в венском отеле. Нет, даже раньше. Использовала свой шанс, свободу свою добровольно отдала, и обратно не получит. Думала, прогнать сможет, колкими словами разбрасываясь, моя наивная девочка. Думала, обижусь и уйду, зализывая раны уязвленного самолюбия. Только забыла, что дело не с мальчишкой имеет… что я ее ложь чувствую, узнаю еще до того, как слово произнесет, узнаю по тембру голоса, потому что очень хорошо знаю, как звучит из ее губ правда…

Подобраться к ублюдку Ахмеду все это время было практически невозможно. Стены вокруг себя выстроил и сопровождение менял каждую неделю. Чтобы любую возможность внедрения завербованных людей отсечь. Все наши попытки до этого дня завершались полным провалом. Я злился… с ума сходил… хоронил своих людей, зная, что завтра все равно пожертвую новыми. Он словно нюхом чуял чужаков, все свои инстинкты оголив. За последние недели пятерых наших парней устранили. Люди дохли, как мухи. Его и наши. Каждый день. Как пушечное мясо. Среди белого дня, на столичных улицах, перед носом у полиции – как плевок в лицо. Войны происходят не только во фронтовых зонах, очень часто они настолько рядом, что мы предпочитаем делать вид, что не замечаем их, чтобы находить в себе силы как-то жить дальше.

Я этот момент, когда смогу ее увидеть, голос услышать, к гладкой коже прикоснуться, все эти месяцы в голове прокручивал. В разных вариациях. От ненависти и ярости до разъедающей душу тоски.

До сих пор перед глазами момент, как Карину увидел в тот день, как Александра сбежала. В больнице. Опять. В очередной раз. Сердце в груди колотилось, ударяясь о ребра, сжимаясь в болезненных спазмах, и страх, выворачивающий наизнанку, потому что не знал, что там – за дверью палаты. Дежавю… мучительное, бьющее четким ударом под дых. Как тогда, когда кричала мне в глаза, что ненавидит, как маму свою звала, проклиная за то, что ушла Лена, а не я.

Когда рукой до дверной ручки дотронулся, показалось, что током шибануло. Это чертовски сложно – смотреть в глаза тому, кто тебе верит, и понимать, что ты этого не заслуживаешь. Только это ничего не меняет. Потому что в этих глазах по-прежнему – любовь и вера. И это горькое чувство вины, что опять она здесь из-за меня. Испуганная. Растерянная. В шаге от очередной трагедии, которая вывернула ее душу наизнанку. Потому что когда-то это уже было. Что вынуждена смотреть горькой правде в глаза: нет никакой безопасности… не будет никакой веселой и беззаботной жизни. Только передышки, краткие паузы в этих адских испытаниях, которые и составляют жизнь таких, как мы.

– Папа… папа! – бросилась в объятия, и я сжал ее настолько сильно, что она ахнула. Не рассчитал силы. Потом отпрянул на секунду, всматриваясь в лицо, и покрыл поцелуями веки, лоб, щеки, гладил по волосам и смотрел, не отрываясь. Убеждаясь, что цела и невредима, и, не в силах и слова сказать, опять к себе притянул. Не знаю, кого благодарил в тот момент, только в голове одна и та же мысль, как шарманка… «она в порядке… все обошлось». А потом ее голос меня из этого марева выдернул:

– Пап… а что с Лексой? Пап! Они ее выкрали… ты понимаешь? Если бы не Русый… – не выдержала, расплакалась, и я эту влагу кожей своей чувствовал, потому что разъедала ее, словно кислота. О Лексе переживает… О той, которая предала, как последняя тварь. Втерлась в доверие и, дождавшись нужного момента, ужалила, не задумываясь и никого в расчет не беря.

А ведь я не поверил вначале. Не мог. Уверен был, что подвох какой-то. Не могла она всех нас так подставить и Нармузинову сообщить. Не после всего, что было… А потом вдруг сам себя остановил… А что было, Воронов? Поверил романтическим бредням малолетки? Повелся на девчонку, которая острых ощущений искала и получить хотела, что недоступно было? Привыкла, что все на блюдечке подносят. А когда отвечать время пришло, испугалась папочки? Этому ты поверил?

Но все равно внутри что-то подсказывало, что не такая она. Испугаться могла, молодая совсем, да и иллюзий никогда не питала относительно отца своего, ублюдка. Довериться побоялась, думая, что поиграю с ней и брошу. Но так подло и искусно подставить? В голове не укладывалось, да и сердце глупое верить не хотело. Сколько раз я прокручивал в голове эти мысли. Выискивая миллионы причин, чтобы не поверить.

А потом телефон Карины проверили – и все на свои места встало. Там было четко зафиксировано. Это Лекса отправила сообщение Ахмеду, указав время и место. Даже удалить не посчитала нужным. Забыла или оставила в качестве прощальной насмешки? Смотрел тогда на эти строчки, и мне показалось, что все вокруг вдруг серым стало. Комната, в которой находились, мебель, картина... все серое. И тишина гробовая… Только сердцебиение дочери чувствовал… лишь эти звуки смогли пробиться сквозь это мертвенное безмолвие.

Что я мог ей ответить тогда? Что? Что та, за кого она переживает и душу рвет, предала ее?

Меня от осознания, что моя дочь, несмотря на все дерьмо, которое ей пришлось хлебнуть, сумела человеком остаться и сохранить в себе веру в других, такая боль захлестнула, от которой пополам сгибает и хочется орать во все горло, пока хоть немного не отпустит. Выдрать сердце из груди, чтобы не чувствовать ничего. Я не мог тогда ей правду сказать. Не мог… Ей не нужна была эта правда. Она не изменит уже ничего, только еще большую боль принесет.

– Не волнуйся, моя родная… С ней все будет в порядке…

– Ты обещаешь, пап?… А что, если… - ее голос дрогнул, а я уже знал, что она скажет. Мне хотелось умолять, чтоб не произносила этого вслух, но она все же сказала. – Пап, ты должен спасти ее… я не хочу, чтобы с ней сделали то же… что со мной… Понимаешь?

А меня каждое слово переносит в этот гребаный кабинет, когда ей сеанс гипноза проводили. Как ручки свои тонкие сжимала, головой мотала и кричала, папу зовя… Смотрит мне в глаза умоляюще, ждет ответа, спасти Лексу просит… Прости, моя хорошая, но мне опять придется солгать. Возможно, ты когда-то назовешь меня трусом и лицемером, но это будет потом… Когда-нибудь, когда ты будешь качать на руках собственного ребенка, ты признаешься, что на моем месте солгала бы тоже, потому что это невыносимо больно – видеть, как страдает тот, кого любишь…

– С ней все будет хорошо! Слышишь? Вы мои должницы… так что…

Она улыбнулась… вымученно так, скорее, ради меня.

– Да, я помню, пап. Мы обещали тебе песню записать ко дню рождения…

– Вот именно! А обещания нужно выполнять…