Глава 6

Да нет...

Приступ паники я безжалостно подавляю.

Если бы речь шла о том брюнете и моём знакомстве с ним, папа вряд ли оставался бы настолько спокойным.

А значит…

— Если бы завела, ты бы обязательно об этом знал, — отзываюсь максимально нейтрально и беззаботно.

Пристального взгляда от меня отец так и не отводит.

— Что? Разве я не права? — ехидничаю.

Папа неопределенно пожимает плечами.

— Мало ли… — произносит неохотно.

Словно всё ещё не верит.

Мне.

Или себе.

— А с чего бы тебе вообще спрашивать меня об этом? — заинтересовываюсь я сама.

Откуда-то же взялась эта тема ни с того ни с сего.

— Ой, да скажите вы уже ей! — не выдерживает первой Мария.

А значит, я права.

И...

— Сказать о чём? — переспрашиваю, направив всё своё подозрение во взоре то на одного, то на другого участника беседы.

Отец делает вид, будто не замечает. Зато одаривает Марию настолько многообещающим взглядом, что та моментально принимает виноватый вид.

— Я собирался ей сказать. После ужина, — подчёркивает. — Ни к чему портить аппетит. Всем нам.

Может и собирался, да только поздно!

— И что ты собирался мне сказать после ужина? Я почти доела. Говори. Обещаю, портить аппетит никому не буду, — упрямо вздёргиваю подбородок.

А то меня ж разорвёт от любопытства, если сейчас не узнаю.

Папа, судя по-всему, прекрасно помнит об этой моей особенности. Которая не только любопытство, но и упрямство. Быстро сдаётся. Откладывает столовые приборы. С тоской в последний раз смотрит на еду в своей тарелке.

— Ты должна выйти замуж, — ставит перед фактом.

Ультиматум. Именно так. Никак иначе. Командирский тон у него на уровне. Он со мной им считанные разы в жизни разговаривал, в основном лишь на своих подчинённых практикует, а их у него не мало, все, как миленькие слушаются. Вот и я… Ослышалась? У меня галлюцинации? Или он что-то перепутал?

Жаль, ошибаюсь я лишь в последних предположениях.

Но не в том, что он говорит.

— Может, и жениха уже подобрал? — срывается с моих губ всё ещё непонимающе, полное обиды, пополам с горечью.

На самом деле я никогда не обманывалась на свой счёт. Единственная дочь своего отца. От гиперопеки иногда хоть вой на луну. Хотя мне многое позволено. Вложено тоже не мало. В меня. Явно неспроста. Мы не в том мире живём, где всё розовое и сахарное. Родитель позволил получить превосходное образование. Я очень старалась не ударить в грязь лицом и соответствовать. Но папа никогда не допускал даже отдаленно до своих дел. А значит, наследство планируется оставить для того, кто… не совсем я.

И если на мой вопрос отвечать отец не спешит, то Мария:

— Подобрал, — сдаёт отца по-полной.

Я не собираюсь впадать в панику, закатывать истерику или что-то подобное. Но на глаза наворачиваются слёзы, и я ничего не могу с собой поделать. Просто потому… Ну, зачем он так? Расспрашивать не обязательно, чтобы уяснить — давно всё решил. За меня. Не поинтересовавшись моим мнением. И не то, чтобы это становилось каким-то очередным сюрпризом, однако…

— Да ты гонишь, — всё, на что меня хватает.

Скорее всего мой голос звучит слишком дерзко и непочтительно, ведь по лицу родителя на мой отказ проступают красные пятна. Он злится. С хрустом сжимает правую руку в кулак.

— Эвелин Хелена Вайс, — чеканит по слогам моё полное имя, затем второе, после чего и фамилию припоминает.

И это очень-очень плохо!

Если уж снизошёл до такого тона, то значит никаких вариантов не остаётся. Обсуждению его решение не подлежит. Но я всё равно пытаюсь. Своеобразно.

— Я почти двадцать один год, как Эвелин Хелена Вайс, — отзываюсь, подскакивая с места. — И что с того? Тебе не кажется, что сперва надо было всё это как-то со мной обсудить, уже потом что-либо делать? Женихов подбирать, к примеру. Или тебе безразлично, как я к этому отношусь? Просто перед фактом ставишь? — задаюсь вполне закономерными вопросами.

Отец шумно выдыхает. Заново сжимает кулак.

— Мы обсуждаем. Сейчас, — признаёт на свой лад.

Еле держусь, чтоб не скривиться, так паршиво ощущаю себя. Словно на меня уже приклеили стартовый ценник, остаётся лишь на витрину выставить для дальнейших торгов, и сейчас решается, какая упаковка более презентабельная, чтоб продать подороже.

— Да? Хорошо. И когда, по-твоему, должно осуществиться сие феерическое событие в нашей жизни? — стараюсь говорить спокойно, но яд в моём голосе сочится сам собой.

Выражение лица родителя становится каменным.

— В самое ближайшее, — не медлит с ответом.

В груди становится слишком больно.

Должно быть, примерно так себя чувствует человек, когда на него сверху падает весь мир и рушится на голову.

Ничего не говорю ему в ответ.

Да и что сказать?