9

Какой-то он странный. То рычит, то руки свои распускает. Я даже подумала тогда, что «дяденька» Бекет задумал что-то нехорошее, но он резко отпустил меня и отступил на шаг назад. Вот и пойми его, этого Ивана Андреевича.

Нина Степановна оказалась женщиной строгой, в принципе, как я и ожидала. Как Таисия, конечно, не бросалась на меня с обвинениями, но всё равно чувствовалась некая враждебность. Ну и плевать. Не особо мне и нужно её расположение.

А вот маленькая Маринка мне понравилась сразу. Её буйные тёмно-русые кудряшки бойко подпрыгивали при каждом движении, и девочка то и дело пробегала мимо нас с нянькой, тут же исчезала за какой-нибудь тумбочкой или диваном и снова появлялась. Забавная и прикольная.

Правда, она не торопилась ко мне приближаться. Будто опасалась или стеснялась.

– Так, вот там ванная комната. Туда не ходи. Там можно мыть только Маринку. Это хозяйская ванная. Для нас та, что на первом этаже, – коротко информировала Нина Степановна и переходила к следующей комнате. – А здесь комната Ивана Андреевича. Сюда входить запрещено. Только домработнице и только в присутствии хозяина. Маринку сюда тоже не пускай, а то перевернёт там всё вверх дном.

Я молча кивала и шагала за ней, иногда оборачиваясь назад и пытаясь поймать маленькую стрекозу, но та ловко уворачивалась и снова убегала.

– Вон там комната Маринки. Следи, чтобы не было пыли, у малышки на неё аллергия. А здесь твоя спальня, – кивнула на дверь между комнатами девочки и её отца. Хмм… Это так задумано, да? Хотя, если учесть, что спален на этаже больше нет, то вполне логично получается. И всё же меня смущал тот факт, что Бекет будет спать через стенку. Глупо? Возможно. Но после того, как он смотрел на меня в своём кабинете, я не была уверена, что хочу такого соседа. А-ну, он контуженный какой.

– Простите, а на первом этаже, рядом с вашей комнатой нельзя мне выделить место?

Женщина выгнула свою тонкую бровь, отчего её большие очки сползли на кончик носа, окинула меня удивлённым взглядом.

– Запомни, девочка, в этом доме всё решает хозяин. Он сказал поселить тебя здесь, значит, так и будет.

Я не нашлась, что ей ответить, просто пожала плечами. Что за люди тут бешеные. Так бы и разорвали в клочья.

– Если тебя что-то не устраивает, обращайся к Ивану Андреевичу, – это она, видать, закончила свою мысль. Низкий поклон ей за это.

– Ты моя мама! Значит, будешь спать здесь! – рядом возникла мелкая и, уперев свои маленькие ручки в бока, строго посмотрела на меня снизу вверх. А взгляд точно как у папаши! Во дела…

Я улыбнулась, присела на корточки и, оказавшись с ней лицом к лицу, протянула руку для знакомства.

– Меня Миланой зовут. Можно просто Мила. Я не твоя мама, но мы могли бы стать подружками, как ты на это смотришь?

Но вопреки моим ожиданиям, девчонка не возрадовалась такой перспективе, а зло топнула ножкой.

– Ты моя мама! Мне тебя папа подалил! – порычать в порыве злости она, видимо, забыла. – Ты наша с папой, он сам так сказал!

Я на пару секунд опешила, если не сказать охренела, но быстро взяла себя в руки. Мало ли что ребёнок выдумает. Ну хочется ей маму, что ж теперь… Я тоже хотела маму. И сейчас хочу.

– Ну ладно. Пойдём, посмотрим мою комнату? – протянула ей руку снова, и на этот раз малышка схватилась за неё своими крошечными пальчиками.

***

В комнате было пусто, за исключением необходимой мебели. Кровать, шкаф и прикроватная тумбочка – всё новое, судя по чехлам, ещё ни разу не использованное. Надо же… Такое ощущение, что меня здесь ждали. Вот где это видано, чтобы прислуге такую огромную комнату выделяли?

В принципе, конечно, круто. Очень даже неплохо. Если бы не то самое «но», что не давало мне полностью расслабиться и получать удовольствие от того, что жизнь, наконец, налаживается. Я не знала, в чём подвох, но очень явственно ощущала, что он есть.

– Ну как? Тебе нравится? – обратилась к девочке, а та подняла на меня обиженный взгляд.

– Нет.

– Почему?

– А почему ты не хочешь спать в комнате папы?

В этот момент, должно быть, мои глаза стали величиной с теннисные мячики, а мелочь невинно хлопала длинными, тёмными ресничками и ждала ответа.

– Нууу… – я взглядом попросила помощи у Нины Степановны, но та, не обращая внимания на наш трёп, пыталась открыть шкаф. – Наверное, потому что мы не пара и не муж и жена. Чужие люди не могут ночевать в одной комнате.

Мелкая выдернула свою руку из моей и нахмурила милые бровки.

– Вы не чужие!

Выдохнула.

И как вот ей объяснить, что я не та, которую она хочет видеть? Что ж мне теперь, мечты детские разбить? Я хорошо помнила свою реакцию, когда мне сказали, что мамы и папы больше нет. Ну уж нет… Пусть ей это папа объясняет. Или вон няня.

– Давай я пока здесь поживу, а потом мы что-нибудь придумаем? – пошла на мировую, и Маринка, поджав губы, согласилась. – Ну, вот и ладненько.

Мне нравилась эта малявка с каждой минутой нашего общения всё больше. Был в ней какой-то внутренний стержень. Который не ломается и не гнётся. Видимо, она не только внешне похожа на своего отца.

– Ну что ж, порядок наведёшь здесь сама, я выдам тебе всё необходимое. А теперь пойдём на кухню, покажу, как готовить еду для Мариночки, – Нина Степановна таки победила шкаф и повернулась к нам. – Надеюсь, готовить ты умеешь?

– Умею.

Маринка тут же схватила меня за руку и потащила за собой. Что ж, хотя бы не скучно будет.

***

Бекет бездумно указывал на вешалки с новомодными тряпками, а девушки-консультанты наперебой таскали тюки шмотья к кассе и упаковывали в огромные пакеты.

А он всё о словах дочери думал. Они пульсировали и звучали в голове эхом.

«Это новая мама?»

Какая там мама. Она сама ещё ребёнок. Вспомнить только глаза, полные восторга при взгляде на обычную постройку. А как она на груди у него плакала? Девчонка изранена до самого сердца, а всё хорохорится, делает вид, что ничего не боится и на всё ей наплевать. А сама дрожит от каждого его прикосновения. И дрожит не от страсти, к сожалению.

– Иван Андреевич? – прозвучало рядом, и он повернулся к девушке. – У нас ещё есть бельё из последней коллекции. Вы нам только размер скажите, и мы подберём лучшее.

Иван тщательно изучает её, останавливается взглядом на крутых бёдрах.

– Разденься, я хочу посмотреть на тебя без одежды.

Девушка краснеет, открывает рот, чтобы выкрикнуть что-то вроде: «Что вы себе позволяете?» Но вовремя вспоминает, кто сидит перед ней, и, покорно опустив голову, молча обнажается. Но это всё лишь игра. Спектакль, чтобы зацепить его показушной невинностью. По глазам девки видно, что она мысленно уже раздвинула перед ним ноги.

Девушка снимает с себя почти всё, выпрямляет спину, и на пухлых губах появляется порочная улыбка.

– А теперь надень то бельё, о котором говорила, и покажи мне его.

В её глазах мелькает разочарование, и она, подхватив вешалку с бельём, направляется в раздевалку.

– Ну, как вам? – спустя минуту уже дефилирует перед Бекетом, а он осматривает её со всех сторон и понимает, что никак. То ли девушка слишком полная, то ли ноги у неё кривоваты, то ли он становится импотентом.

***

Она спала, уткнувшись носом в подушку и тихо посапывая. Забавная.

Зацепив пальцами одеяло, стащил его с девушки и склонил голову набок, разглядывая её маленькую, но очень даже соблазнительную попу, что отчётливо виднелась под белыми трусиками. Стащить бы их и пройтись пальцами по нежным девичьим складкам.

Возбуждение пронеслось по телу взрывной волной, Иван закрыл глаза, медленно выдыхая. Надо бы уже к делу приступать, нечего тянуть. Куй железо, пока оно горячо, как говорится. Пока девчонка испугана и готова на всё, лишь бы понравиться ему, нужно брать её в оборот.

Оставив пакеты с вещами у её кровати, тихо вышел из комнаты и чуть не наступил на сонную дочь.

– Эй, ты что здесь бродишь? – подхватил её на руки, прижимаясь губами ко лбу малышки. – Не горячая вроде. Что-то приснилось?

– Я к маме хочу, – захныкала Марина, уворачиваясь от его поцелуев.

– Нет, к маме сейчас нельзя. Она спит. Пойдём лучше ко мне.

Наверное, это неправильно – давать Маринке надежду. Кто его знает, как сложится с Миланой, и сколько для этого понадобится времени. Но он не мог отказать своей принцессе. Только не ей, пережившей такой ужас в столь раннем возрасте.

***

Проснулась от лёгкого касания чьей-то тёплой руки и, вздрогнув, распахнула глаза.

– Пливет, – прямо перед моим лицом возникла мордашка мелкой, и я не удержалась от улыбки.

– Привет. Давно ты здесь?

– А ты класивая. Папа плавильно тебя выблал, – игнорируя мой вопрос, мелочь взяла прядь моих волос, поднесла её к своим кудряшкам. – И волосы как у меня.

Я засмеялась, опрокидывая её на постель и щекоча, а мелкая тоненько запищала, отталкиваясь от меня ножками. И внутри вдруг так тепло стало, так хорошо. Будто и правда новая жизнь началась. Настоящая, яркая, без крови, слёз и перестрелок. Без воен.

– Пелестаань! – вопила Маринка и лупила меня по голове маленькой подушечкой, которую, судя по всему, сама же и приволокла. – Ну, мааамаа! – это слово тут же охладило мой пыл, и я почувствовала свою вину за то, что позволяю ребёнку обманываться. Надо бы обсудить этот момент с Иваном Андреевичем. – Пошли завтлакать? Там папа нас ждёт, – глаза малышки горели надеждой, и я тяжело вздохнула, выпуская её из рук. Нет, пока это не зашло слишком далеко, надо что-то решать. Прям сейчас и поговорю с Бекетом. – Ты ластлоена? – выражая своё любопытство, заглянула мне в глаза. – Не глусти. У тебя же тепель есть я.

И я заревела. От жалости к этой крохе, от жалости к себе. От жалости ко всем вот таким… Обездоленным.

Малышка обняла меня за шею и притихла, успокаивая своим ровным дыханием и запахом. Запахом молока, мёда и счастья.

***

На коже выступили мурашки, когда он мазнул по мне своим взглядом. Таким насыщенным и требовательным. Сразу возникла мысль: может, что-то не так? Не в то одета, не так смотрю, не так держу его дочь?

А мелкая, увидев своего папку, завозилась, запрыгала и, ударив мне под дых коленкой, сползла с рук. Бросилась к Ивану Андреевичу, а тот, отложив на тарелку приборы, схватил её своими громадными руками.

Надо же, нежность какая. Маринка аж утонула в его объятиях. Закрыла глаза, замурчала. Я на какое-то мгновение даже забылась.

– Доброе утро, принцесса, – он прижался губами к её макушке, с наслаждением втянул в себя детский запах. – Как спалось?

– Хорррошо, папочка, – мелочь хитро заулыбалась, повернувшись ко мне. – А маму ты поцелуешь?

Ах, ты ж… Мелочь хитропопая! Ишь чего удумала!

И я понимала ведь, что это всего-навсего детская блажь и желание, чтобы все вокруг выполняли принцессины капризы, но сердце отчего-то забилось так часто-часто. Аж ладошки вспотели.

Папа-король наградил меня загадочным взглядом, улыбнулся, опуская кроху на стул рядом с собой, слева.

– Давай ты не будешь указывать отцу, что ему делать, ладно? Милана, – выровнялся, отодвинул стул по правую руку. – Прошу, присядь.

Я сглотнула вязкую слюну, потопала к ним. И с удовольствием присела бы в противоположном конце стола, но это выглядело бы невежливо. А мне нельзя расстраивать Бекета. Потому что как сюда попала, так и вылететь могла. Со свистом. Но вот его давящая на подсознание аура, такая мощь… И то, что он делал тогда в своём кабинете… Всё это подавляло. Мне хотелось, трусливо поджав хвост, сбежать.

Я присела на стул, но пододвинуться к столу не успела. Бекет поднял стул вместе со мной и сделал это сам. Вот так просто, будто мы вместе с огромным деревянным стулом ничего не весим.

– Спасибо, – выдавила из себя смущённую улыбочку, но поднять на него взгляд не успела.

Иван Андреевич вернулся на своё место, а передо мной вдруг возникла тарелка с омлетом и какой-то зеленью. Подняв голову, заметила маленькую, полноватую женщину, что молча, ни на кого не глядя, расставляла блюда.

– Спасибо, – улыбнулась и ей, особо не надеясь на ответ, но женщина вдруг подняла на меня взгляд, уголки её губ на короткое мгновение приподнялись. Ой, да тут ещё есть живые люди!

Маринка внимательно за мной наблюдала, будто сканировала. А глаза… Глаза такие Бекетовские. Изучающие.

Я подарила улыбку и ей.

– Приятного аппетита, – прозвучал голос Бекета, и меня снова затрясло мелкой дрожью. Блин, тахикардии мне только не хватало.

– И вам, – ответила коротко, уткнулась в свою тарелку и попыталась сосредоточиться на еде. А сосредотачиваться было на чём. Ни разу я ещё не завтракала за таким столом. Блюд было столько, что даже странно. Как это всё могут съесть три человека? Блины, икра красная и чёрная (которую я видела раньше только в рекламе), всяческие мясные, рыбные и сырные нарезки, пирожные, фрукты, пару чайников необычайно ароматного чая… Куда столько? Неужели они совсем не экономят еду? Это же так затратно!

– А… К нам ещё кто-то присоединится?

Иван Андреевич вскинул на меня удивлённый взгляд.

– А ты кого-то ждёшь?

Я замялась, понимая, что лоханулась. Они, видимо, всегда так питаются… Не нищета же, вроде меня.

– Нет, но… Я думала, Нина Степановна тоже присоединится.

– Нет. Прислуга ест на кухне.

Тут я совсем растерялась, заморгала, глядя в его гипнотизирующие глаза.

– Так я же тоже прислуга.

– Ты не прррислуга. Ты – мама, – резюмировала Маринка с набитым ртом. Такая смешная. И до опупения милая.

– Да… Я хотела бы поговорить с вами насчёт этого, – требовательно уставилась на Бекета, а тот, не прекращая жевать, кивнул.

– Да, поговорить нам надо. Но это будет позже. Когда я вернусь домой. Постараюсь сегодня освободиться пораньше.

Мне показалось, или он отчитывался передо мной? Нет, это, скорее всего, было сказано для девочки.

– Ну, ладно, – пожала плечами. В конце концов, это его проблема. Я всего лишь прислуга. Прислуга, которую почему-то называют мамой и сажают за хозяйский стол. Причём, Бекет даже не попытался объяснить Маринке, что я не её мама.

Напрягало? Да. Есть такой момент. Я вообще, знаете ли, отвыкла верить людям.

***

Она смотрела на Марину так до дикости странно, что даже не по себе стало. С такой любовью смотрит на дочь только он. А тут вдруг… Обезоружила его. Он хотел было поговорить с ней после завтрака, поставить перед фактом. Жёстко и уверенно. Но девчонка выбила его из колеи своими этими улыбочками.

Если бы она разыгрывала перед ним спектакль, Бекет почувствовал бы фальшь. Всегда чует. Но она не играла, не врала. И это, блин, крепко его проняло. Как днём ранее, когда плакала у порога его дома, утыкаясь в его грудь, а рубашка пропитывалась её слезами и жгла ему кожу и душу. Кожу, которую не всякая пуля пробьёт. Душу, которая уже давно ничего не чувствовала.

И сейчас вот такая же странная хрень. В кисель превратила его. Нехорошо это, конечно. Но приятно, чего скрывать.

Маринка провожала его вместе с Миланой. И хоть последняя явно стеснялась и прятала глаза, дочка упрямо тащила её за руку.

– Ну всё, до вечера, принцесса, – поцеловал малышку в лоб, подбросил вверх, как делал это всегда – традиция такая.

– Пока, папочка, – чмокнула его в щёку и сползла с рук.

– До вечера, Милана, – улыбнулся ей на автомате. И вдруг осознал, что не улыбался так, кроме дочери, никому. Несколько лет так точно.

– До свидания, Иван Андреевич, – девушка смело посмотрела ему в глаза, а Бекета опять передёрнуло.

Иван Андреевич. Ну, хоть не дяденька, и за то спасибо.

Хмыкнув себе под нос, открыл дверь.