7

Прошло два дня. Целых два дня скуки и уныния под замком. Книгу мне так никто и не принёс. Несколько раз в день заходила ненавистная Таисия, приносила еду или градусник и снова сваливала. Я больше не настаивала на общении, успокаивая себя тем, что скоро меня освободят из этой жуткой тюряги.

Но время тянулось так медленно, что понемногу начинала ехать крыша. По ночам чудилось, будто кто-то приходит ко мне в палату. Я буквально кожей ощущала чьё-то присутствие и тяжёлый взгляд, но когда открывала глаза, рядом никого не обнаруживала. И такое происходило каждую ночь.

Это всё нервы – твердила сама себе, но сон пропадал бесследно, и до утра я лежала, глядя в потолок.

Здесь было неуютно и страшно. Я знала, что заперта и просто так ко мне никто не войдёт, но всё равно не чувствовала себя в безопасности. Я боялась каждого шороха и всё время ждала, что ворвётся какой-нибудь придурок, вроде того горе-охранника и изнасилует меня. Или ворвутся толпой и сделают это хором. В общем, моя буйная фантазия рисовала картинки одну ужаснее другой, и я уже готова была умолять Бекета, чтобы забрал меня поскорее.

Но он не торопился…

***

Он не торопился, знал, что такое заточение. Даже мужчин оно ломает, крошит силу воли и дух в пыль. Во время войны именно так пытали пленных, когда требовалось развязать им язык. Кололись даже те, кто не выдавал тайны под физическим воздействием.

Разумеется, Бекет не собирался так сильно её мучить. Но вот нескольких дней было бы вполне достаточно, чтобы не сойти с ума и стать посговорчивее. Именно это требовалось от девчонки.

Не удержался, правда, пару раз зашёл к ней. Сам не знал, как так вышло. В себя приходил уже в её палате. Она беспокойно ворочалась во сне, сбивая маленькими кулачками подушку, и морщилась, будто от боли. Он прикладывал к её лбу ладонь, проверяя температуру, а потом, когда её шумное дыхание затихало, исчезал, не желая её пугать.

Это всё, конечно, здорово злило. Возится с ней, как с ребёнком. Девка-то уже не маленькая. Юная – да, но не малолетка. Правда, разница в возрасте у них огромная. Ему тридцать семь, ей – двадцать. Целая пропасть между ними. Это может стать проблемой. Она, по сути, ещё глупая, воспитывать надо. А ему бы покоя хотя бы под крышей своего дома.

В дверь кто-то постучал, отвлекая его от мыслей.

– Можно, Иван Андреевич? – в проёме нарисовался Костян.

– Заходи, – буркнул, отставив чашку из-под кофе.

– Я это… Я если бы знал, что девчонка неприкосновенная, я бы не полез, вы ж знаете, – бедняга переминался с ноги на ногу, то бледнея, то краснея.

Бекет прикурил сигарету и, затянувшись едким дымом, посмотрел парню в глаза.

– Хватит чистосердечных признаний. А теперь слушай меня внимательно, запомни, что я скажу, и передай другим. Если кто-то ещё хоть раз посмотрит в сторону этой девушки – оторву яйца. Передай всем, чтобы знала каждая собака в городе – она моя любовница. Моя наложница, моя рабыня. Моя. Кто посмеет тронуть или хотя бы подумать о том, чтобы тронуть, пощады не будет. В борделях полно шлюх, их трахайте.

Костик нервно сглотнул от того, как это прозвучало, и закивал:

– Понял. Всем передам.

***

Таисия поставила поднос с едой на столик, а затем затащила в палату ведро со шваброй. Пока я ела, она елозила по полу мокрой тряпкой и украдкой бросала на меня странные взгляды. Не враждебные, как раньше, а скорей заинтересованные.

Спустя пять минут, я не выдержала:

– Что?

– Да так. Смотрю на тебя и думаю, как вам молодым шлюхам легко и просто живётся. И что он в тебе нашёл?

Моя челюсть отвисла, а внутри шевельнулось зудящее желание надеть стерве на голову ведро с грязной водой.

– Не поняла…

– А что непонятного? Тут всю жизнь пашешь, как проклятая, детей растишь, некогда даже в порядок себя привести, чтоб мужика нормального найти. А приходит вот такая цаца, и на тебе – наложница! Тьфу! – сплюнула в сердцах (спасибо, не в мой суп), и, подхватив швабру, пошла прочь.

– Ааа… Таисия? – смотрела ей вслед с открытым ртом, но дверь захлопнулась, и я осталась без ответов. – Что это вообще было?!

Пожав плечами, снова взялась за ложку. Здесь у каждого свои тараканы, не поймёшь их, этих людей.

Но меня волновало другое. Когда уже Бекет закончит свои проверки и заберёт меня отсюда? Так, чего доброго, у этой Таисии переклинит там в голове, пристукнет меня своей шваброй.

И вдруг, как по щелчку, открылась дверь, и в палату вошёл Иван Андреевич.

– Приятного аппетита.

***

Да дадут мне сегодня съесть этот суп или нет?

– Здравствуйте… Спасибо.

Аппетит тут же пропал, и я с тоской посмотрела на тарелку.

– Как дела? – он улыбнулся мне, бросил какой-то пакет на постель и присел на стул напротив. – Да ты ешь, ешь. Не стесняйся. Я тебе, кстати, одежду принёс.

Я улыбнулась, снова взялась за ложку, но теперь кусок в горло вряд ли полез бы. Не могла я хомячить, когда он так смотрит.

– Дела хорошо, – всё же поймала картофелину, отправила её в рот.

– Что ж, я принял решение забрать тебя сегодня, – вот вроде и понимаю, о чём говорит, но ощущение какое-то странное. Будто двойное дно в его словах. А может, просто это я стала слишком подозрительной. В наше время, да ещё в том городе, где я выросла, доверять никому нельзя. Уже однажды моя доверчивость чуть ни завела меня в рабство.

– Мм… Это хорошо, конечно. Но мы с вами не обсудили ни мои обязанности, ни часы работы… – Хотела и о зарплате намекнуть, но постеснялась. Неловко как-то. Он и так мне очень помог. Другой бы вышвырнул или продал в бордель. А Бекет вот по-человечески так…

– Обсудим по ходу дела. Это всё чепуха. Главное, что ты теперь в безопасности. В моём доме тебе понравится.

Вот да. Безопасность – главное. А то я тут уже извелась вся. То и дело жду, что придёт кто-то из солдат и вытворит со мной невесть что. Так и до невроза недалеко.

– Ну, тогда я согласна, – сказала зачем-то. Как будто он спрашивал меня.

– Отлично. Доедай и пойдём.

Вот так просто? Не спросит, как я отношусь к детям, есть ли у меня опыт? Хотя, с другой стороны, зачем ему это? Я же в помощницы к няньке.

***

Она шагала осторожно, всё время дёргалась и оглядывалась по сторонам. Ивана аж передёрнуло от этого зрелища. Это как же девочку зашугали, что собственной тени боится?

Попались бы ему те ушлёпки, что в рабство её хотели сбагрить, убил бы на хрен. Вытащил бы на площадь и расстрелял бы прямо там. При всех. Чтобы больше ни у одной мрази не возникло желания торговать юными девочками.

– Ой, а вы здесь живёте, да? – Милана удивилась, когда обнаружилось, что его дом находится на территории резиденции. – Я думала, где-то в городе. Ну там, в центре где-нибудь, в фешенебельной новостройке… Но дом лучше, да. А там только вы живёте? Какой-то он очень большой для одной семьи.

Беззвучно усмехнулся в бороду, чтобы не обидеть несмышлёную.

– Мы и так в центре города, Милана. Осмотрись вокруг. А в доме живём только мы с дочерью и наша нянька. Вон там, – показал на гостевой домик, – обитает прислуга.

Она огляделась по сторонам, ахнула, увидев за высоким забором зеркальные высотки.

– Ого… Это что же, прямо в городе? А почему здесь так тихо?

– Потому что к моей резиденции никто не может подойти или подъехать ближе, чем на километр. Везде посты и вооружённые до зубов бойцы. Охраняют тебя, – не мог не залюбоваться её восхищённым личиком. – Ты высотки не часто видишь, да?

– Неа, – обиженно оттопырила нижнюю губу, а Бекет подумал вдруг, что было бы интересно узнать, какие они на вкус, эти сладкие губки. – Наш город во время войны почти полностью разрушили. Отстраивали, конечно, своими силами, но сами понимаете, какие там высотки… Так, четырёхэтажки в основном. Ну, и лачуги всякие. А таких огромных зданий, как ваша резиденция или дом, нет, конечно.

Он нагло пользовался тем, что девчонка отвлекалась, и пялился на её маленькую, упругую грудь, соски которой выделялись сквозь светлую бежевую блузку. Немного худощавую, но очень женственную попу обтягивали простые джинсы, а волосы её были собраны в пучок на затылке. С курткой он как-то прогадал. Схватил слишком маленькую, и теперь все её прелести выглядывали наружу. И всё равно она ему нравилась. Свежесть и чистота соблазнительны, даже в скромной, простой одежде. Уж этого у малышки не забрать. Нет, он заберёт скоро, конечно. Но от этого она не станет грязной. Она для него.

– Дааа, – мечтательно протянула Милана, отвлекая его от идиотских мыслей. – Классно тут у вас.

– Это ты ещё в доме не была. Пойдём, – слегка подтолкнул её к калитке и сжал руку в кулак, чтобы не скользнуть ею на задницу девчонки. Не время вроде как. Потом.

***

Я обалдело уставилась на большой двор с детскими качелями, гирляндами на зелёных ёлках и красивыми фигурками оленей, деда Мороза со Снегурочкой и прочих новогодних персонажей. Захотелось вдруг залезть в большие сани и… А у меня, оказывается, ещё играет детство в одном месте…

Но я помнила своё страшное, полуголодное, холодное детство. И это не от того, что родилась в неблагополучной семье. Вовсе нет. Просто я была ребёнком войны. Страшной и беспощадной войны. Такой жестокой и кровавой, что до сих пор в голове звучали фантомные взрывы и выстрелы. У меня не было качелей и игрушек. Не было ничего из того, что должно быть у ребёнка. И детства, в общем-то, не было.

Думаете, завидую этой девочке? Дочери Бекета? Да, завидую. Не по-чёрному, конечно, не со зла, но завидую. Мои родители были интеллигентными, честными и добрыми людьми. Не их вина, что так всё сложилось… Папа не смог взять в руки оружие, чтобы защитить свою семью. Испугался или что-то другое. Мне уже этого не узнать. А мама… она была слабой женщиной. Что она могла?

– Что с тобой, Милана? Плохо? Голова кружится? – моего лица вдруг коснулась слегка шершавая, сухая рука Бекета, и я часто заморгала, прогоняя непрошенные слёзы.

– Нет, я… – громкий всхлип вырвался из груди, и проклятые слёзы хлынули из глаз рекой.

Бекет ничего не сказал, не удивился. Взял меня за затылок и привлёк к своей груди, утыкая сопливым носом в пахнущий парфюмом вязаный свитер. Парфюмом! Где я, а где парфюм и дорогой свитер? Интересно, он кашемировый? Такой мягкий, приятный. Сумасшествие какое-то.

И запах его мне нравился и успокаивал. Даже слабость в коленках появилась. Я, наверное, ещё не выздоровела окончательно, но говорить об этом побоялась. А то, чего доброго, снова отправит меня в тот жуткий изолятор. А мне здесь понравилось. В дом этот шикарный хотелось. На качели хотелось. Чтобы вот так стоять ещё долго-долго и вдыхать его запах. Мне так не страшно. Мне так хорошо. И боли, будто не бывало…

Может, я ошибалась насчёт Бекетова, и он никакой не убийца и диктатор? А может, его также вынудили обстоятельства? Он просто защищает свою дочь, окопавшись в своём городе. И он добрый… Кажется.

Но долго наслаждаться уютными объятиями мне не дали. Оторвал от себя, вытер с моих щёк влагу.

– Всё, девочка. Отставить слёзы и сопли. Давай, успокаивайся. Теперь твоя жизнь изменится. Ничего из того, что было раньше, не будет. Я позабочусь о тебе.