Глава 5. Отчий дом, тайны прошлого

Захожу в комнату. Задыхаюсь от смрада. Такого привычного. Кажется, никуда и не уходила. Прошлое ожило. Из настоящего только огромного размера растрепанная тетка в замызганном халате. Смотрит на меня, буравит маленькими заплывшими глазищами. Они смотрятся до жути уродливо на распухшем лице.

- Фрида! Идем, здоровье поправим! – раздается их кухни кряхтение отца.

Огромная туша поднимается с треногой кровати. Проходит мимо. Толкает меня в плечо с такой силой, что невольно к стенке откидывает. Мне бы бежать, пока они заняты. Пока водка не закончилась. Не могу пошевелиться. Приросла. Грязь держит. Лапы ко мне проспиртованные тянет. Сползаю по стене вниз. Задыхаюсь. Рыдания душат. Беззвучные. Тихие. Надсадные. Душу вырывают. Терзают ее. Головой в прошлое окунают.

Чем я думала, когда пришла в этот дом? Ответ до жути наивный. Я все равно люблю папу. Даже такого. И дочь во мне тянется к нему, ищет отцовской заботы. Надеюсь всё же любовь в проспиртованных глазах разглядеть. Когда плохо, мы ищем утешения у родных. А у меня никого нет, кроме него. Меня обидели. Прежняя жизнь разлетелась на осколки. И я ищу утешения там, где никогда его не найду. Глупо…

Я прекрасно осознаю, что от человека в нем мало что осталось. Беспробудное пьянство сделало свое дело. Только не могу вычеркнуть его из жизни. Не могу перестать любить. Хоть и на долгие годы забыла дорогу в этот дом. Но я все же старалась помочь. Раз в две неделе заказывала продукты в магазине и отправляла с курьером. Оплачивала счета. Окончив институт и устроившись на работу, с первых зарплат начала собирать на реабилитационный центр. Оплатила лечение. Папу забрали. Но он сбежал. Потом были еще попытки. Безрезультатно. Он сделал свой выбор. И ничего не хотел менять.

После всего долго не решалась переступить порог. Глупо искать защиты у того, кто имя мое с трудом вспомнит. Алкоголь – единственная и неизменная любовь отца. А я все надеюсь на чудо. До сих пор…

Так было всегда. Сколько себя помню. Только в детстве еще была мама. Они пили вместе. Вначале еще работали. Мать в замызганном баре. Отец – разнорабочим на заводе. Когда-то, еще до моего рождения он был мастером цеха. Потом спился. Из жалости его оставили выполнять самую грязную работу за копейки. Так мне мама рассказывала. Когда я родилась, отец уже несколько лет был безработным. Как и где он брал деньги на выпивку – загадка. Но спиртное в нашем доме не переводилось.

Позже и маму уволили из бара. За постоянные недостачи. Тогда в доме закончилась еда. Больше нельзя было воровать объедки из бара. А алкоголь все пребывал. Нескончаемым смрадным потоком. Вместе с грязными пьяными дружками родителей. Ни одного дня их трезвости не могу припомнить. Вечный алкогольный дурман. Запах, которым пропиталось все вокруг. Смрад сопровождал долгие годы. Чистый воздух – немыслимая роскошь для меня в то время.

В школу мама меня все же отдала. Тогда она еще работала в баре. И в ее сознании теплились остатки разума. Учеба стала отдушиной. Уже тогда я понимала, что знания – мой шанс вырваться. Билет в другую жизнь, вдали от алкогольного дурмана.

Учеба давалась легко, я усваивала все на лету. Но было невыносимо тяжело учиться в обстановке непрерывного кошмара. Я могла весь вечер делать домашние задания. Заснуть от усталости. А наутро обнаружить, что кого-то из родителей вывернуло прямо на мои тетрадки или учебники. Или же они могли залить их чем-то мерзким и липким. Использовать как туалетную бумагу. Никому не было дела до моих стремлений и желаний.

Питалась я только в школьной столовой. Там меня бесплатно кормили, как ребенка из малоимущей семьи. Иногда подкармливали соседи. Но это было редкостью. Район у нас бедный. Каждый думал в первую очередь о себе.

С одноклассниками тоже были проблемы. У меня практически не было одежды. Лишь обноски, которые разваливались прямо на мне. Никто мне не стирал. С малых лет научилась сама. Не было даже расчески для волос. Вместо нее у меня были только собственные пальцы. Ножом я постоянно обрезала волосы, чтобы они не путались так сильно. И хоть в школе нашей были тоже дети из неблагополучных семей, я все равно выделялась на их фоне.

Меня называли: «Вошь» «Грязнуля», «Вонючка» и тому подобное. Я была предметом вечных насмешек. Учителя сторонились. В нашем районе не было жалости и сострадания. Тут выживали. С каждым днем крепло мое желание вырваться. Я научилась игнорировать оскорбления. Быстро бегать, если меня хотели побить. Я впитывала знания и одновременно училась выживать.

Когда мне было девять, мамы не стало. После очередных непомерных алкогольных возлияний она не проснулась. И я скорбела и оплакивала. Она ведь дала мне жизнь. Моя мама. Любимая. Другой я не знала.

У меня остался только отец, который, кажется, и не заметил потерю жены. С ним по-прежнему рядом спала бутылка – это главное.

А я с еще большим остервенением мечтала вырваться. Искала подработки. Ночевала в подвалах. Мыла посуду. Драила полы. Иногда меня пускали переночевать в подсобных помещениях баров или магазинчиков, где я подрабатывала.

Но неизменно я возвращалась к отцу. Покупала продукты. Справлялась о его здоровье. В ответ он отбирал деньги (если я не успевала припрятать) и бежал за выпивкой.

Окончив школу, поступила в институт. Сама не знаю, как удалось. В какой-то степени помогло одержимое желание учиться, вырваться. Изменить свою судьбу. Я получила стипендию и место в общежитии. Вот он, казалось бы билет в счастливое будущее. Вырвалась из ада. Меня окружали студенты. Преподаватели. Тут была жизнь. Настоящая. Другая. Никто более не оскорблял. Я могла свободно дышать. Впервые.

Институтская жизнь оставила двоякие впечатления. С одной стороны – это довольно дружелюбный коллектив. Интересная учеба. Чистота. И пусть тут тоже не обходилось без алкоголя. Но все было иначе. Не было дна. Лишь беззаботное веселье молодых людей. Я все же оставалась в стороне. Мне надо было учиться, подрабатывать.

Но теперь я была хозяйкой своей жизни. Меня уважали. Посмешище осталось в прошлом. Я его с наслаждением похоронила.

С другой печальной стороны – трагическая любовь. На третьем курсе мое сердце познало первые чувства. Острые. Необычные. Все было в новинку. Даже букет цветов воспринимался как нечто запредельное. Мной восхищались. Говорили комплименты. Носили на руках. Во мне впервые увидели девушку. Чем все закончилось, стараюсь не думать. Страх. Боль. Ужас. Все это навсегда останется на задворках памяти. Будет приходить в кошмарах.

Скорее всего, и любви-то между нами не было. Студенческое увлечение. Но это неважно. Уже сейчас не имеет значения. Первые чувства навсегда останутся для меня еще одним трагическим происшествием в жизни. Этого не изменить. Я вновь справилась и пошла дальше. Пусть не сразу, но нашла силы двигаться вперед. Перебороть страхи. Пусть и не до конца. Даже через годы, на меня порой накатывает леденящий ужас.

И опустошающее чувство вины. И вопрос, на который уже никогда не получить ответа. А если бы я среагировала раньше? Возможно, удалось бы все предотвратить? Понимаю, бессмысленно. Ведь прошлое никому не подвластно изменить.

Нечто неподвластное гложет изнутри. Пускай едва заметно. Так что порой и вовсе забываю. Но этот гадливый червячок живет в душе. И осознание – все могло быть иначе. Не так чудовищно.

Закончила учебу я без происшествий. Оставшееся время до получения диплома прошло гладко. Я погрузилась в учебу и работу. Тем более что один крупный банк предложил мне стажировку, как одной из лучших студенток. А впоследствии предложили постоянно место работы. Там мы с Джеком и познакомились. Он красиво ухаживал. Был нежен и терпелив. Я влюбилась. И искренне полагала – нашла свое счастье. Именно о таком муже мечтала. Что ж… очередная неудача моей жизни… Должна бы привыкнуть. Не могу. Все еще не верю. Больно, Когда вспоминаю его слова, обидные, жгучие. За что?

Мне всего двадцать пять, а ощущение, что испила чащу горя на все сто лет вперед. И ведь ничего не закончилось. Я снова тут, в родительском доме. Надо искать силы начинать все с нуля. Снова карабкаться вверх.

- Чего расселась тут?! – на пороге стоят отец и его… мадам… - Пришла к папаше, а гостинцев не принесла.

- Я принесла… - говорю тихо. Инстинктивно отползаю. Боюсь ее. Страшная тетка.

- Это так, раздразнила и все. Ты давай быстренько метнись нам за угощением. И стол накрой, не скупись. Отпразднуем на славу, - командует скрипучим голосом.

Спорить с алкоголиками в таком состоянии опасно. Правила выживания тавром высечены в памяти. Теперь только понимаю, насколько ошиблась, приехав в этот дом. Лучше на улице. Сейчас дам денег, они про меня забудут. А я улизну.

- Да, конечно, – киваю. Тянусь к сумочке.

- Ого, – свистит, – Какая цаца. Ты только погляди, сколько добра с собой приволокла.

Тянет грязную, опухшую руку к моему чемодану.

- Тут просто вещи, – делаю слабую попытку отобрать назад.

- И это отдай. Не жлобься, – вырывает у меня сумочку.

- Верните! Я вам деньги отдам! – тяну за лямку.

- Рот прикрой! – фыркает. Толкает меня. Отлетаю. Головой об стену ударяюсь. В глазах темнеет.

- Папа, – тяну руку. Прошу помощи.

Отец при всем своем образе жизни ни разу руки на меня не поднял. Он мог не замечать. Тихо обокрасть. Но вот так – никогда.

- Дамы, разбирайтесь сами, – кряхтит. А глаза алчно смотрят, на последние деньги, которые Фрида вытянула из моей сумки.

- Да тут целый клад. Налички мало. Но столько всего продать можно, - говорит восторженно, осматривая мои вещи.

Объяснять – это все, что у меня есть, нет смысла. Они видят водку. Другие мысли и человечность в целом уже отключились. Надо спасаться. Пусть напьются, и я сбегу. Эта бабища подмяла под себя отца. Испортила то, что казалось, хуже уже быть не может.

Смотрю с болью, как она потрошит сумочку и чемодан. Слезы невольно катятся по щекам. Вижу перед глазами, как эти лапищи кромсают все, что осталось от прежней жизни.

- Что у тебя еще есть? Где остальное? Где еще деньги? – жирная вонючая субстанция надвигается на меня.

- Это все… у меня больше ничего нет, - говорю едва слышно. Губы немеют. Детский страх возвращается. Расцветает во мне, подобно уродливому ядовитому цветку.

- Брешешь, – кривит губы. – Ничего сейчас уму-разуму научу, раз папка не смог. Займусь твоим воспитанием, - хохочет. Безумно. Пьяно. Так что кровь застывает в жилах.

- Отойдите, – лихорадочно осматриваю пространство вокруг. Ищу пути отхода.

Фрида проворно хватает меня. Пальцы, как кандалы, обивают руку.

- Папа… папочка… - шепчу умоляюще.

Он пятится назад. Смущенно качает головой. Тоже ее боится.

Раздается треск в прихожей. Тяжелые шаги. Через мгновение в комнату протискивает огромная фигура в черном костюме. Такой громадный, что с трудом втискивается в дверной проем. Костюм трещит по швам, от выпирающих мышц. Лицо грубое. На голове короткий ежик темных волос. Человеком его можно назвать условно.

Безразличным взглядом окидывает обстановку. Подходит к Фриде и отшвыривает ее в сторону, как тряпичную куклу. Безразлично кивает огромной головой:

- На выход.

Слушаюсь. Даже мысли не возникает сопротивляться и перечить. Выбегаю. На пыльной дороге стоит огромный черный лимузин. У открытой дверцы еще один громила. Как две капли воды похож на предыдущего. Приглашающий жест рукой.

- Не-е-ет… спасибо… я пешком… – пытаюсь обойти длиннющий лимузин.

- Садись, – за спиной возникает первый громила.

Не притрагивается. Не угрожает. Просто надвигается. Загоняет в машину. Пытаться бежать бессмысленно. Догонит.

- Зачем? – не могу высказать вопрос дальше. Страх, беспорядочные мысли в голове. Все смешалось.

Гора наступает. Все больше к машине оттесняет. Вздохнув, забираюсь внутрь. Кожаные мягкие сиденья. Комфортно. А у меня паника. Уже не знаю, что хуже. Остаться в том доме или оказаться во власти этих странных мужиков.

За мной захлопывается дверь. Ощущение – дверь клетки закрылась. Попалась.

Громилы тоже усаживаются внутрь. На меня не смотрят.

- Там… мои документы… вещи остались, – страх страхом, а без паспорта остаться совсем не хочется.

- Понял, – сухая фраза. Выходит. Через две минуты возвращается. Кидает мне сумочку на колени.

- А другие вещи?

Вопрос остается без внимания. Лимузин трогается с места. И меня больше не замечают.

Они сидят поодаль от меня. Как воинственные каменные статуи. Не люди. Оборотни. Человеческого в них разве что оболочка.

Вот сейчас слова Джека уже не кажутся выдумкой. Все равно пытаюсь найти логическое объяснение. Не нужна я оборотню. Зачем ему я? Бессмыслица какая-то. В душе еще теплится слабая надежда – меня выпустят.