Глава 4. Василиса

Он был неоспоримо мертв. Я даже видела рукоятку ножа, которая торчала в его животе чуть справа. Наверное, печень задели, сказало моё внутреннее я, которое почти поучилось в аспирантуре. Оно любило отмечать такие мелочи и констатировать безучастным тоном. Одна тапка у Лёши слетела, а вторая была безоговорочно моей. И халат тоже мой. На столе бутылка водки, две рюмки, порезанная на дольки помидорка и открытая банка шпрот. Одна шпротина лежала на надкусанном куске хлеба. Именно вид этого немудреного бутерброда и донёс на меня наконец мысль – Лёшка и правда мертв. Окончательно и бесповоротно.

А внутреннее я бесстрастно шепнуло – тебя посадят в тюрьму.

- С чего бы это? – возразила я вслух.

Ну, сама подумай, принялось перечислять моё я. Всё считают, что он тебя бросил. Поди объясни, что ты сама была рада от такого подарка судьбы избавиться. Куча человек сегодня слышала, как ты обещаешь его убить. Наконец, этот товарищ упокоился в твоём халате и даже тапочке. Дом полон твоих отпечатков. Я сползла на пол и заскулила.

- Не хочу в тюрьму, - простонала я.

Мигом вообразила, как начинается следствие. И сколько людей на меня будет давить. Я не смогу, сломаюсь. Я даже покушение на Ленина на себя возьму. Представила, и заплакала. Снова включился внутренний голос. Закопай его, сказал он. Он же одинок. Его никто не хватится. Мама три года назад умерла, сестра от него устала ещё больше, чем я. А пока про него вспомнят, про мою ссору с ним все свидетели позабудут.

Я заскулила – закапывать труп не хотелось. Но в тюрьму мне хотелось ещё меньше. И Лешку было жалко. Конечно, все шло к тому, что именно так он и кончит, но не на моей же даче! Я страдала ещё минут десять. Потом решилась. На Лешку не смотрела – и стыдно, и страшно. Прошла в сарайчик и взяла лопату. Лесок только подернулся свежей листвой, но видимость была почти нулевая – все заросло непроходимыми кустами. Я нашла уединенную полянку и решила копать. Популярностью сей лесной массив не пользовался, ибо никаких тут тебе достопримечательностей. Чахлые деревья да колючие кусты. Был шанс, что Лешку не найдут.

Земля была чуть влажноватой, рыхлой, припорошенной листвой и изрытой червями. Сначала казалось, что копать будет легко, но чем глубже я уходила, тем жестче становился грунт. Я погрузилась только по колено, а сил уже не было. Скоро темнеть начнёт, а быть в одном лесу с мёртвым Лешкой ещё страшнее. Я заплакала и удвоила усилия, в результате погрузившись в могилу почти по бедра. Больше я бы просто не смогла – камушки пошли с глиной, лопата скрежетала и вязла.

Я вернулась в дом. Идти с пустыми руками – двенадцать минут, я засекла. Хорошо, что наш домик крайний. Лёшка все так же лежал, никуда не делся, полиция не приехала, соседи, никого не было… я уже даже хотела, чтобы меня кто-нибудь остановил. Не верилось, что я и правда это делаю. Но останавливать меня никто не спешил.

На Лешку смотреть было страшно. Поднять я бы его не смогла, но он лежал на ковре. За ковёр меня мама убьёт, но так мне и надо… я схватила за концы ковра и поволокла. По гладкому полу и дело шло гладко. По каменной дорожке сада терпимо. А по заросшему травой, кустами и забросанному сухими ветками и листвой саду – убийственно.

- Вот донесу тебя, Лёш, - сказала я. – И рядом лягу. Пусть приходят, пусть делают что хотят. Хоть в психушку, хоть в тюрьму…

Волокла я долго и упорно. Вопреки собственным ожиданиям – дотащила. В могилу красиво опустить не получилось. Ещё и оказалось, что она коротковата – пришлось подогнуть Лешке ноги. Бросать землю на его лицо я бы не смогла, пришлось возвращаться домой и накрывать бывшего пледом. Когда я наконец начала закапывать уже стало темнеть. Закопала. Прямоугольник выделялся ярким пятном свежевскопанной земли. Надо закидать листьями, подумала я, но сил не осталось. Я села, обняла лопату и погрузилась в пучину отчаяния и самобичевания.

Долго самобичеваться не вышло – захрустели кусты, кто-то шёл. Надо было, наверное, убежать, но я так устала, что сил не осталось даже встать. Ветки раздвинулись в разные стороны, и на полянку вышел… гигант. Тот самый мужчина, которого я видела днем. Одет он был иначе – водолазка, приглушенно серого цвета, которая обтягивала его тело, как вторая кожа, демонстрируя великолепную мускулатуру, потертые джинсы, на голове бейсболка. Без очков. Я не смела смотреть ему в глаза. Быть здесь мужчина не мог, но это точно был он. Я таких раньше вообще не встречала.

- У меня пёс сбежал, - вдруг сказал он абсолютно обыденным тоном. – Вы не видели? Такса рыжая. На ошейнике написано – Коржик.

- Нет, - ответила я осипшим голосом. – Коржика я не видела.

Мужчина пересёк полянку, намереваясь идти дальше. Я все сидела, обнимала лопату и смотрела на испачканные носы своих кроссовок. Уходи, думала я. Уходи, пожалуйста. Но он остановился.

- А что это вы тут копаете? – заинтересовался незнакомец.

- Трюфеля, - сказала я, сама порядком прифигев.

- А зачем? – вопрос удивлённый, вполне резонный.

- Они же дорогие. Цена на аукционах Европы достигает десяти тысяч долларов за килограмм, а у меня как раз денег нет.

Незнакомец остановился, обернулся ко мне. Я снова опустила взгляд. Мудрое внутреннее я шепнуло – не смотри ему в глаза, ни в коем случае не смотри!

- И много накопали?

- Ни одного. Но я не теряю надежды.

Я взмолилась – ну вот теперь то уходи! Я словно в спектакле участвовала. Красная шапочка и серый волк. Вместо пирожков труп. Декорации – лес, умеренно дремучий. Я помнила – Красная Шапочка кончила плохо. Но ей хотя бы повезло нарваться на храбрых дровосеков. Сомневаюсь, что мне так же подфартит.

- Может вам помочь? – любезно спросил мужчина. В сочетании с тихим вкрадчивым голосом звучало жутко. – Мне бы тоже деньги не помешали.

Я все не смела поднять глаз. Так и сидела, тискала свою лопату. Подумала вдруг, что сей садовый инструмент мог бы стать оружием. Стукнуть по голове и прикопать рядышком. Будут у мамы за дачей две могилки. Может, я бы и рискнула. Красная шапочка в моем исполнении могла бы выйти очень дерзкой. Но я понимала – если только в мечтах. В жизни я слишком забитая, к тому же измучена похоронами бывшего. А незнакомец – гигант. С ним бы и Тайсон не сладил, не то, что тихоня с лопатой. Оставалось надеяться, что он уйдёт с миром.

- Мне срочно нужен дровосек, - вырвалось у меня.

- Простите, что?

Я посмотрела на его кроссовки. Носы чуть потерты. Очень дорогие, мне явно не по карману. Виднеется резинка белых носков. Правильно, за красными шапочками нужно строго в белых.

- Я… все на сегодня, - выдохнула я. – Мне к бабушке нужно. Пирожки отнести. То есть, вскопать грядку.

- Удачи, - сказал незнакомец.

И… ушёл. Я даже поверить не могла. Сидела и прислушивалась к хрусту листвы под его ногами. Ушёл… Правда, ушёл? Я вскочила на ноги и понеслась сломя голову, два раза упала, споткнувшись, оцарапала колени и ладони. Боялась обернуться. Мне казалось, он идёт за мной. Спокойным шагом, а я бегу, бегу и не могу убежать.

Влетела на свой участок, хлопнула калиткой. Запирала её и увидела – никто за мной не шёл. Лес был тих и темен. Я бы сказала – очень зловещ.

- Коооржик, - донеслось издалека.

Гигант искал песика. Меня ужасно волновало, существовал ли вообще пёсик? В совпадения верилось с трудом. Как и в то, что такой гигант может меня преследовать. Что ему могло быть от меня нужно? Я заперлась, зашторила окна. Посидела поскулила в углу. Потом вспомнила – завтра мать приедет. Придётся как-то объяснить ей куда делись ковер и плед. А вру я так себе… надо уехать.

Выглянула в окно – уже темень. А где-то в ней гигант. Выйти я не рискну – трусиха. Нужно прибраться. Вошла на кухню, увидела пресловутый бутерброд со шпротами и накатило… Лёшка умер. Я его закопала. Бог мой, взяла и закопала, своими руками! Я села на пол возле уже посохшего пятна крови и разревелась. Руки тряслись, ноги заплетались, в голове набатом – преступница!

В руки я себя взяла лишь к утру. Заставила себя отмыть посуду. Пятно крови, икая и всхлипывая. Когда рассвело решилась выйти на улицу. Тихо. Трава мокрая от росы. И невскопанные парники под огурцы. Я сумасшедшая. Я преступница. Но я же хорошая девочка! Мама за грядки меня убьёт. И лопату я в лесу забыла.

И… я пошла в лес. Нашла свою лопату. А потом плакала в голос и копала грядки. В город вернулась заплаканной, растрепанной и грязной. Моя коммуналка показалась самым лучшим местом в мире, и плевать на перфоратор, на то, что ванная опять занята.

У двери ванной стояла табуретка. Я сама её поставила. Сажусь и жду, когда же наконец щелкнет, отрываясь, шпингалет. И сейчас села. Подожду. Тем более, здесь все так прекрасно и нормально – звук молотка из соседней комнаты, шум душа, занятого не мной, запах варящейся капусты с кухни. Всё хорошо. Так и должно быть.

Дверь открылась и в коридор вывалилась Машка. Босые ноги, ярко алый халат, жиденькая косичка и свежий синяк под глазом. Зато в самих глазах счастье, правда, замутненное алкоголем.

- Что, горячая ночка выдалась? – окинула она взглядом мои оцарапанные после пробежки в лесу руки и ноги.

- Ага, - вяло ответила я, прислушиваясь к происходящему в ванной. Вода выключилась, скоро должна выйти, если повезёт. – Горячая.

- Понимааааю, - протянула Машка. – Я тут со своим помирилась. Ну и подумаешь, что дерётся. А кто не дерётся? Наташке вон последние зубы повыбивали. А она терпит, судьба говорит. Зато работает.

Я вздрогнула. Вспомнилась цыганка, линии на ладони снова словно огнём обожгло. Даже руку подняла, стремясь разглядеть, что же такое происходит. Да, вроде, ничего… несколько царапин, свежая мозоль от лопаты, под ногтями – каемка земли. Позорище. А линии лежат себе, как всю жизнь лежали. Нет никакой судьбы. Человек сам её творит. Но все же… как она сказала? Забыть его не смогу? Признайся, Васька. О чем ты думаешь все эти часы? Даже занимаясь другим, то и дело возвращаешься мыслями к серому волку. Но он не судьба. Волки едят несчастных, заблудившихся девочек, а вовсе не играют с ними в любовь. Я его боюсь. Я даже не смотрела ему в лицо. Зато руки помню прекрасно. Сильные пальцы, россыпь маленьких родинок на тёмной от загара коже. Так и представляю, как они сжимается на моем горле, и хрустит, переламываясь позвоночник… бррр!!! Я даже вздрогнула. Машка понимающе подмигнула.

- Эх, мне бы твои годы… сколько мужиков было, да и зубов поболее… - Машка с удовольствием потянулась, едва не продемонстрировав свою грудь в вырезе халата. И ушла на кухню. Оттуда ещё долго доносился её удовлетворенный голос: - Ягода малина, нас к себе манииила…

А я думала о том, когда уже несносная девчонка выйдет из ванной. Опять наверное маминой косметикой втихаря пользуется. А ещё – Лёшка умер. А на самом уголке сознания вертится надсадная, словно надоевший комар мысль – интересно, какого цвета у него глаза?