Глава 1.

Я мыла посуду. Вода текла из старого крана тонкой, едва тёплой струйкой, порой вперемешку со страшными хрипами. Кран словно мечтал сдохнуть, а я несчастному не давала, заставляла работать. Я думала. Ни о чем и одновременно обо всем сразу. Быть может, даже мечтала – отличный способ отрешиться от паршивой реальности. Поэтому на золотой блеск отреагировала не сразу. Моё обручальное кольцо блеснуло напоследок, звонко ударилось о дно раковины и исчезло в дырке слива.

Я дёрнулась, пытаясь его поймать, но только уронила свою кружку. Кружка, любимая, с которой я не расставалась вот уже три года, разбилась. Две почти идеально ровные половинки, на одной из них ручка.

Я засунула палец в дырку, пытаясь подцепить кольцо, но ничего не вышло, я только поранилась о скол стекла. Вот тогда я поняла – все. Села на пол, посмотрела вокруг – кухонька в пять квадратных метров; поблекшие обои на стенах; стол, покрытый клетчатой клеенкой; окно, которое не открывалось из-за многочисленных слоёв эмали, наложенных друг на друга. Подумала, кольцо можно достать, если открутить сифон. Но как это сделать? И накатило отчаяние, безысходность. Накатило, пролилось слезами.

Говорят, слёзы очищают душу. Может, это и правда, я, после того как пореву, всегда яснее думаю. Вот сейчас вдруг поняла, что меня здесь ничего не держит. Что нечего уже терять. Не эту же съёмную квартирку, срок аренды которой заканчивается через две недели? Что надо что-то менять, пока есть ещё время и силы.

Анна Федоровна, моя последняя подопечная, скончалась два месяца назад. Я так привязалась к ней за тот год, что мы провели вместе, что горечь утраты не смогли смягчить ни внушительная премия от безутешных родственников, ни осознание того факта, что, по сути, милая старушка была чужим мне человеком. Поэтому я продолжала отвергать все предложения, которые поступали ко мне из агентства, в котором на меня уже косо смотрели, а мои сбережения медленно таяли.

Но сегодня я знала, чего хочу. И от этого на душе вдруг стало не радостнее, нет. Легче. На следующее утро я проснулась пораньше, от чего отвыкла за последние месяцы безделья, и отправилась в агентство, которое предоставляло мне работу.

– Вы хотите попасть именно в этот город? – удивилась Валентина Петровна, с которой я постоянно сотрудничала. – Почему?

– Хочу переменить… обстановку. Плюс море.

– Вы отдаете себе отчёт, что вы будете ухаживать за больным человеком и морем насладиться не получится?

– Отдаю.

Валентина Петровна задумалась. Пощелкала мышью, посмотрела на экран. Потом скептически на меня.

– Знаете, есть у меня предложение. Нужна девушка, отчего-то непременно москвичка, с образованием, возраст от двадцати пяти до тридцати пяти. С проживанием, мужчина подопечных парализован наполовину, ему шестьдесят семь лет. Этот вариант - единственный вам подходящий.

Вот так я получила эту работу. Собеседование проводилось по скайпу, рекомендации у меня были отличные, и через два дня я уже ехала в поезде. За окном тянулись степи, бесконечные, даже не верилось, что скоро им на смену придёт такое же бесконечное море. А душу щекотали предчувствия, томили, заставляли маяться без сна. Я понимала, что скоро все изменится. Но только вот в какую сторону? Хотя, хуже быть уже не может. Наверное…

Та ночь была последней в пути, наутро я должна была прибыть в пункт назначения. Бессонницей я мучилась уже несколько дней, с тех пор как приняла решение. Это состояние выматывало, лишало покоя. Под глазами лежали тени, а завтра уже встреча с моим новым подопечным. Я решилась и тайком, когда мои соседи – пожилая женщина со своей взрослой дочерью – уйдут в вагон-ресторан, достала из сумки упаковку снотворного. Оно было сильным, я прибегала к нему только тогда, когда было совсем невмоготу, когда в петлю лезть хотелось. Мне хотелось сдохнуть, а я выпивала таблетку и ложилась спать. Потом просыпалась, заставляла себя принять душ, поесть хоть немного, хотя бы попить сладкого чая, и засыпала снова. Я спала так два месяца. К концу этого марафона у меня мутило в голове, руки-ноги дрожали и отказывались держать, а от таблеток была стойкая зависимость. Тогда я переломалась и даже снова научилась жить, но последнюю баночку с круглыми белыми таблетками так и не выбросила. Духу не хватило.

Сейчас я отломила от одной таблетку половинку и запила её водой из бутылки. Убрала все свои вещи под полку, чтобы не приехать ни с чем, свернулась под казённым одеялом, которое навязчиво пахло хлоркой, и провалилась в сон.

Мне снился сон, который в последние месяцы приходил все реже и реже. Он выворачивал мою душу, но я все равно ждала его, наслаждаясь болью, которую он приносил с поистине мазохистским наслаждением. Мне снился ребёнок. Я держала на руках его маленькое тёплое тельце, вдыхала сладкий, с лёгкой кислинкой запах, идущий от его волос, и растворялась. Целиком и полностью. Таяла. А потом вспоминала, что ребёнка скоро заберут. Что его уже нет, что сон – это ложь. Что я проснусь в суровой реальности, в которой у меня нет ни единой его фотографии. И пыталась убежать. Убежать, спрятаться, унести ребёнка с собой. И понимала всю безуспешность своей затеи. Бесполезно.

Просыпалась я всегда в слезах и с чувством невыносимой потери. Этим утром было вдвойне сложно – я спала на людях. Если бы позволяли финансы, выкупила бы все купе и не ловила бы удивленные взгляды попутчиц. Ничего, сейчас мы разойдемся и никогда больше не встретимся.

Я вызывала недоумение попутчиц не только своими кошмарами. Я ни разу не покинула купе одна. В ресторан я не ходила вообще, только на завтрак, когда вероятность нарваться на пьяную компанию в разы меньше. В туалет – только упав на хвост одной из попутчиц. К концу поездки они привыкли и даже сами звали меня с собой. Хотя вряд ли они поняли причину, а я не потрудилась её объяснить.

Просто я… не хотела внимания. В определённый период своей жизни я поняла, что смазливое личико и ладное тело – это зло. При условии, что у тебя нет мужчины, за которым ты будешь чувствовать себя, как за стеной. Поняла, учась на собственных ошибках и разбивая о грабли лоб. Теперь меня спасали скромные блузки, юбки по колено, косы и тёмные очки. В лучшем случае я сходила за серую мышь, в худшем – за студентку, едва достигшую совершеннолетия.

Я пряталась от внешнего мира настолько успешно, насколько у меня это получалось. Я работала сиделкой у старых, умирающих людей. Как правило, с проживанием. Это экономило и нервы, и деньги на съем жилья. Жить в квартирах, заставленных громоздкими сервантами с запыленными сервизами в них, слушать по ночам, как ходят старые часы, говорить со своими подопечными о старых и, разумеется, более светлых временах – все это казалось мне более привлекательным, чем тот мир, в котором царит жестокость и мужчины. Да, это было мне по душе. Только вот кольцо уплыло… и вытолкнуло меня из своей раковины навстречу всему тому, от чего я так старательно пряталась.

Я снова в сопровождении своей соседки дошла до туалета, отстояла очередь, привела себя в порядок. Светало рано, солнце уже светило в полную мощь. Я попросила у проводницы кофе и смотрела в окно. За ним проносился бесконечный грузовой состав, от которого рябило в глазах. Наконец он вырвался вперёд, и я увидела тянувшийся к морю посёлок. Море блестело меж деревьев, холмов, виднелось за остроконечными крышами. Наш поезд замедлил ход, прогудел и остановился у длинного перрона. Я посмотрела на часы – моя остановка, конечная, только через час. Ожидание казалось невыносимым. Но за окном царила кутерьма, показавшаяся мне занимательной, я даже окно приоткрыла, выпуская остуженный кондиционерами воздух, впуская взамен зной и людской гомон.

Соседки покосились неодобрительно, но мне было безразлично. Я буквально припала к окну, стараясь уловить обрывки слов, но бесполезно. Куча туристов, заполонивших перрон, заслоняли тех, кто был мне интересен. Несколько чёрных машин, отсвечивающих на солнце лощеным блеском, девочки, наверняка эскортницы, если судить по откровенной одежде, развязности, лёгкому алкогольному или наркотическому опьянению, в котором они пребывали. И мужчины. Именно такие, от которых я бежала, пряталась в своей скорлупе, пахнущей старостью и лекарствами. Сильные, жестокие. Беспощадные, ломающие чужие судьбы так же небрежно, как маленькое дитя свою игрушку.

Мужчины что-то живо обсуждали, спрятавшись за тёмными стеклами очков, забыв о своих дамах, курящих в сторонке, горячо жестикулируя, даже крича. Один из них стоял и курил, словно не прислушиваясь к разговору. Именно он и привлёк моё внимание.

Тем временем поезд загудел, мужчина отбросил сигарету, махнул на прощание рукой и запрыгнул в вагон. Не в наш. Я закрыла окно. Посидела несколько минут. А затем решилась.

– Я пойду перекушу, пожалуй.

– Одна? – удивилась соседка, привыкшая, что я хожу за ней хвостом.

– Да, – коротко ответила я и вышла из купе.

В проходе мешали люди, стоящие у окон, пытающиеся разглядеть море, которое отсюда не могло быть видно. Я протиснулась мимо них, потом постояла в накуренном тамбуре. Зачем оно мне нужно? Тем более сейчас? Но любопытство – порок, который я так и не смогла в себе истребить. Я подумала – до конечной час. Наверняка мужчина не пойдёт в купе. Сидеть там, знакомиться с пассажирами? Нет, он пойдёт в ресторан. Туда направилась и я. Сначала решительным, резким шагом, потом поймала несколько заинтересованных взглядов и напомнила себе – я студентка. Скромная, закомплексованная, возможно, даже неудачница. Чуть ссутулила спину – не привыкнуть бы так ходить – и зашла в ресторан.

Интересующий меня мужчина стоял у бара и разговаривал по телефону. Почти все столы были заняты, я села за ближайший свободный, уставилась в меню, стараясь не поднимать взгляд. Поэтому сказать, что я была удивлена, когда мужчина подсел за мой столик, это не сказать ничего. Сел, не спросив разрешение, с громким стуком поставил на стол стакан с плещущимся в нем алкоголем. Я вскинула взгляд – он смотрел на меня поверх солнечных очков, спущенных на самый кончик носа. И чуть улыбался. Я прокляла своё любопытство, постаралась съежиться, сжаться, не привлекать к себе внимания. Поздно.

– Тебя как зовут, деточка? – вдруг спросил он.

– Вера, – ответила я тихо.

– Как-как?

– Вера, – ответила я громко, привлекая внимание людей с соседних столиков.

– Верная, значит, – ухмыльнулся мужчина. – Это хорошо, что верная. Слишком много грязи вокруг, деточка, слишком много.

Залпом выпил содержимое бокала, достал смартфон и вроде как потерял ко мне интерес. Я отодвинула от себя так и не пригодившееся меню, встала и пошла прочь. У выхода обернулась – он смотрел мне вслед с той же едва заметной улыбкой. Стильная стрижка, чуть заметная в тёмных волосах седина на висках, ладно сидящий на подтянутом теле дорогой костюм. И уверенность, сквозящая в каждом жесте. Хозяин, блин. Ненавижу. Всех их ненавижу.

Я вернулась в купе, чувствуя, как горят щеки, достала свой рюкзак, прижала к себе и так просидела оставшиеся сорок минут, словно на иголках, не в силах дождаться остановки поезда, чувствуя себя в ловушке.

На перроне царила толкотня. Толпы загорелых, уже отгулявших отпуск людей готовились уехать, многие из них были навеселе, раздавались шутки, щелкали камеры. На смену им из моего поезда вывалилась толпа бледных, измученных городами и работой людей, которым предстояло трижды обгореть, прежде чем достигнуть нужной кондиции загара и загрузиться в обратный поезд. Я со своим чемоданчиком с трудом проталкивалась через эту сутолоку и с тоской вспоминала тишину и уют квартиры Анны Фёдоровны, и ещё почему-то оставшееся в сифоне далёкой съемной квартиры обручальное колечко, которое не снимала столько лет.

– Такси, девушка, такси! – зазывали мужчины из окон.

Я уверенно шла мимо, я знала, что дешевле сюда доехать из Москвы, чем с вокзала до места. Я сказала своему будущему подопечному, что доберусь сама, и теперь сжимала в ладони бумажку с адресом, который и так знала наизусть. Сначала пять остановок на трамвае, а потом на пригородную маршрутку, вполне себе понятно. Я уже подходила к трамвайной остановке, когда меня окликнули из проезжающей машины.

– Эй, верная! – Я остановилась как вкопанная, едва не попав под машину – уже загорелся красный. – Тебя подвезти?

Я добралась до остановки, которая символизировала для меня островок безопасности. Посмотрела – едет трамвай. Уже неважно, какой номер. Знакомый мне мужчина смотрел на меня из приоткрытого окна очередного дорогого автомобиля. В руке вновь сигарета, на лице скука. За рулём был кто-то другой, я вдруг подумала, что, если меня сейчас засунут в автомобиль и увезут, никто даже слова не скажет, не успеет. Шагнула назад, мужчина усмехнулся.

– Нет, спасибо, – предельно вежливо отказалась я. – Я сама, мне недалеко.

– Ну как знаешь, – откликнулся он. – Прощай.

– Прощай, – ответила я, хотя машина уже скрылась за поворотом, а ко мне подъехал грохочущий старый трамвай.

Через полчаса я уже ехала на маршрутке вдоль морского побережья. Море то скрывалось за деревьями, то показывалось вновь. Я уже успела забыть, насколько оно красиво, и сейчас не могла отвести жадного взгляда.

– Ваша остановка! – крикнул мне предупрежденный заранее водитель.

Я передала деньги, вышла и осталась один на один с морем. Нас разделяла автомобильная дорога, а мне так к нему хотелось, что я едва не бросилась наперерез, до пешеходного перехода было слишком далеко. Наконец я перебралась на нужную сторону, спустилась к морю нахоженной тропой. Пляжа здесь практически не было. Тонкая полоска песка вдоль берега. Но я сбросила туфли и ступила голыми ступнями на раскалённый песок. Колесики чемодана вязли в нем, я бросила его на тропе. Несколько шагов, и мои ноги уже омывает морская волна. А мне так радостно, что даже щекотно на душе и смеяться хочется. Удивительно – не помню, когда смеялась в последний раз, а сейчас засмеялась легко и с удовольствием, побежала вдоль линии прибоя.

– Барышня!

Я обернулась и увидела дедушку. Он опирался о посох и смотрел на меня с улыбкой. У его ног стояла коза и меланхолично жевала.

– Вы не заблудитесь тут? И смотрите, чтоб чемодан не спёрли, здесь всякие ходят.

– Мне Алексеево нужно, – улыбнулась я.

– Так и я туда иду. Берите чемодан, проведу, а то заплутаете.

Я обулась, подхватила чемодан и пошла следом за дедом и его козой. Он жаловался, что остановка далеко, что продукты подорожали, что туристы плохо берут Катькино молоко, а уж поверьте, у неё лучшее молоко на побережье. Я слушала его и наслаждалась покоем, благодатью, которая тут разливалась буквально в воздухе. Тропинка вильнула, и мы оказались у посёлка, раскинувшегося у самого берега. Я показала бумажку с адресом.

– Тебе туда, где новые русские живут. Скупили тут все и дворцы строют.

Он махнул рукой, и я пошла в указанном направлении. Вскоре кривые улочки и дома с цветастыми палисадниками сменились асфальтированной дорогой и особняками вдоль неё. Я прошла вдоль улицы, мне нужен был самый первый дом. Она вильнула, вернулась к морю, дома стали ещё богаче, а я уткнулась в кованый забор. Табличка на нем гласила, что я достигла конечного пункта своего маршрута. Я прижалась лицом между железными прутьями, но не смогла разглядеть ничего, кроме выложенной камнем дороги, поворачивающей куда-то в сторону многочисленных деревьев.

– Да уж, – проворчала я и нажала на кнопку на домофоне.

Потекли гудки, я приветливо улыбнулась в глазок камеры.

– Кто? – спросил грубый мужской голос.

– Вера. Архипова, – дисциплинированно отозвалась я.

– Ждите.

Я осталась ждать и глазеть по сторонам, благо поглазеть было на что – впереди песчаная бухта, исковерканная торчащими тут и там пляжными зонтами, по обе стороны расходящаяся лесистыми кряжем. Сзади, за поселком, тоже горы, по которым вьется едва заметный издали серпантин. Горы, море и посёлок, зажатый между ними. Пьянящий воздух, шум моря и десятки дорогущих вилл вокруг. Идиллия.

Через пару минут раздался рокот мотора, и из-за поворота выехала забавная машинка, словно из американского фильма про гольф-клубы. Маленькая и комичная. Я улыбнулась. Ворота открылись, я села на пассажирское место возле пожилого мужчины.

– Иван, – представился мужчина. – Садовник и охранник по совместительству. Видеться мы будем нечасто, но, если что, обращайтесь.

– Вера, – ответила я.

Деревья расступились, мы выехали на свободное пространство. Я ахнула – передо мной был настоящий средневековый дворец. Конечно, уменьшенных масштабов и буквально каждым кирпичиком кричащий о своей новизне, но тем не менее впечатляющий.

– Я точно по адресу? – поинтересовалась я, разглядывая свою бумажку.

– Точно, – усмехнулся Иван. – Слазьте, приехали.

Я спрыгнула на мощеную камнем площадку, прошла к широкой террасе. Из серого камня и теплого дерева, с кадками цветов, такая красивая, что хотелось просто остаться на ней, присесть на кресло качалку и смотреть на виднеющееся сквозь сосны море.

Иван уехал, передав меня в руки крепкой, не старой ещё женщины в униформе, которую звали Натальей. Я не знала, кем она здесь работает, но понадеялась, что мне униформу носить не придётся. Мы прошли анфиладой комнат, поднялись на второй этаж. Наталья толкнул одну из дверей.

– Ваша комната. Можете привести себя в порядок, потом спускайтесь к обеду, я познакомлю вас с хозяином.

Я закрыла за ней дверь. Чужое богатство кололо глаза. Широкая постель, застеленная бельем, за стоимость которого мне пришлось бы работать пару месяцев. Антиквариат, шёлковые обои. Я чувствовала себя бедной родственницей, а это мне не нравится. Когда-то я тоже была богата настолько, что на сумму, которую тратила в месяц, могла бы купить не самый плохой домик в этом посёлке. Богатство – тлен. Так же, как и счастье. Сегодня есть, завтра нет. Гораздо проще жить одним днём, так, по крайней мере, можно обманываться, считая себя свободным.