15. Усыпляющая философия Аквинского

Что чувствует человек, который вдруг понимает, что находится в длинном и сложном лабиринте? Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос. В тот миг, когда нашла в тайнике своего отца костюм, что видела на человеке в учебном корпусе, я ощутила себя так же. Странное непонимание того, что происходит вокруг, сводило с ума. Было страшно подумать, в чем на самом деле замешан папа. Дима уверил, что этот ужин был лишь поводом выведать информацию, но так ли это на самом деле? Что, если Смирнов располагает какими-то сведениями относительно моего отца? Теперь и подавно я не могла оставаться в стороне от расследования, более того, решила любым способом выведать, что известно ФСБшнику.

Несмотря на дикую усталость и позднее время, я никак не могла уснуть, размышляя, каким образом разузнать все, что есть у Индюка по делу. Мне нужно было найти его слабое место, но ничего не приходило на ум. Единственной его слабостью была философия, изучая которую, лжепреподаватель вечно клевал носом. Мысль усыпить Диму философией пришла сама собой.

Папа периодически страдал бессонницей, поэтому в его аптечке имелся целый набор снотворного. Разложив перед собой на кровати с десяток цветных баночек, я изучила в Интернете их действие, вкус и способ приема. Мне повезло, и у отца нашелся препарат без вкуса и запаха, который бы точно не навредил Индюку. Оставалось только выбрать подходящий момент и действовать. Такой момент выпал на субботу, когда полдня было в нашем с Димой распоряжении. Как обычно, наша встреча была запланирована на три часа, и до самого вечера мы собирались прозаниматься.

— Ты сегодня раньше, — удивился Дима. Я пришла к нему без пятнадцати три, потому что так волновалась, что не могла усидеть дома.

— Была свободна и решила прогуляться к тебе, но, видимо, слишком быстро дошла, — заходя в дом, ответила я, проклиная свои дрожащие руки, которые легко могли выдать мое волнение.

— Будешь что-нибудь? Чай, кофе? Хотя чая, кажется, нет, — он растерянно почесал затылок и направился к кабинету, а я снова поймала себя на мысли, что он чертовски красив.

— Ты не составлял список продуктов, чтобы тебе купили в городе все необходимое? — удивилась я.

— Составлял, но про чай забыл, — признался Индюк, и это вышло как-то виновато, словно он нашкодивший школьник.

— Я принесу в следующий раз, — улыбнулась я и поймала на себе удивленный взгляд лжепрофессора. — Что?!

— Хм… ничего. Спасибо.

Удивительный мужчина Дмитрий Смирнов. Такой сильный, серьезный, часто хмурый и суровый, но в то же время настоящий ребенок, который совершенно не может о себе позаботиться, и таким неоднозначным он мне нравился еще больше.

Мы зашли в кабинет, и я разложила на столе книги и конспекты. В понедельник нас ждал семинар по философии Фомы Аквинского, и я дала Диме достаточно большое домашнее задание.

— Ты сделал то, о чем я тебя просила?

— Имеешь в виду домашнюю работу? — уточнил Смирнов и протянул мне небольшую тетрадку, исписанную от корки до корки. — Можешь проверить.

Было приятно отметить, как усердно готовился мой ученик. Где-то его почерк становился размашистым, видимо, он уставал и злился на «дурацкую философию», где-то писал разборчиво, старательно, скорее всего, после небольшого перерыва или отдыха. Но самое главное, что Дима действительно старался, и хотелось верить, что не только из-за своей работы, но и учительницы…

— Вот, видишь, — довольно сказал Смирнов, развалившись в кресле, — я не безнадежен.

— Я так и не считала, — ответила я, — наоборот, если ты стараешься, то можешь многое.

— Лер, в понедельник у меня первый семинар, и мне понадобится твоя помощь, — снова заволновался он и посмотрел на меня с такой надеждой, что сердце сжалось в груди. — Я должен буду понимать, кто говорит верные вещи, а кто ошибается.

— Давай поступим так, ты будешь смотреть на меня, а я тебе буду подавать знаки. Если все верно — улыбнусь, если что-то не так, но ответ верный — дотронусь рукой до шеи, если человек будет говорить неверно — опущу взгляд.

— Секретный язык? — усмехнулся Индюк.

— Можно и так сказать.

— Как мне указать на ошибку, если я сам не пойму, где она?

— А ты и не указывай, — пожала плечами я, — попроси других студентов сказать, где заблуждается тот, кто ошибся.

— Я перед своими экзаменами так не волновался, — вздохнул Смирнов.

— Не стоит, — улыбнулась я и накрыла его ладонь своей. Смелый шаг, но он не убрал руку. — Выкрутишься обязательно. А теперь, пора за работу.

— Фома Аквинский … Я должен тебе рассказывать о нем?

— Нет, поступим по-другому. Я сделаю нам кофе и буду читать тебе «Сумму теологии». Самые важные моменты и комментировать их.

— Хорошо.

Я вышла на кухню и достала из кармана все необходимое для реализации моего коварного плана. Да, кофеин и снотворное — не самое лучшее сочетание, но у меня была идея на этот счет. Я принесла с собой кофе без кофеина. Он, правда, был растворимым, поэтому пришлось соврать Индюку, что кофеварка сломалась.

— Без кофе я как без рук, — грустно сказал Смирнов, отпивая глоток моего пойла.

— Не расстраивайся, я ее заберу и покажу Женьке Фролову. Он отлично разбирается в электронике.

Смирнов согласился, а я мысленно похвалила себя за сообразительность. Через пару дней верну кофемашину, а пока сама смогу ей попользоваться. А тем временем Дима выпил уже половину кружки усыпляющего кофе.

Я читала вслух с выражением, медленно и негромко, как сказку ребенку. Веки моего ученика становились тяжелыми, ему с трудом давалось не уснуть, но я делала вид, что не замечаю этого. В конце концов, Дима откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза.

— …следует сказать, что священная доктрина есть одна наука. Единство способности и навыка должно определяться объектом, но взятом не в его материальном аспекте, а в соответствии с формой постижения объекта … — прочла я и взглянула на мирно спящего ФСБшника.

Отложив книгу, я подошла к Смирнову и села рядом. Его дыхание было спокойным и размеренным. Он спал и даже не проснулся, когда я негромко позвала его. Можно было приступать к обыску…

Первым делом я стала осматривать рабочий стол. Ничего не обнаружив в верхних ящиках тумбы, я потянула ручку нижнего, но он оказался заперт. К счастью, это был не кодовый замок, а значит, мне был нужен ключ. Пробежавшись глазами по каждой полке всех шкафов в кабинете, я осмотрела все стоящие шкатулки, вытрясла каждую книгу, но ключа так и не нашла.

Оставалось только одно самое верное место, где Индюк мог прятать ключ — на себе. Я в нерешительности закусила губу и посмотрела на спящего мужчину. Казалось, его не разбудит даже пушечный выстрел… Аккуратно подойдя к нему, я села на корточки, чуть касаясь, провела руками по карманам спортивных штанов и в левом нащупала связку ключей.

Перебравшись на диван и устроившись рядом с мужчиной, который свел меня с ума, я почти нависла над ним, запустив руку в его карман. У меня почти получилось вытащить ключи, но Дима вдруг повернулся и зажал бедром мое запястье. Его горячее дыхание опалило шею, и на какой-то момент я забыла обо всем на свете, чувствуя нарастающее возбуждение. Смирнов чуть приоткрыл губы, а мне до безумия захотелось их целовать, но вместо этого я несильно оттолкнула мужчину свободной рукой и вытащила ключи.

На связке висел небольшой ключик, и им мне удалось открыть тумбочку. Но дальше ждало разочарование — вместо стопки бумаг, которую я надеялась увидеть, там был небольшой сейф с кодовым замком.

Потерпев фиаско в кабинете, я решила воспользоваться случаем и обыскать спальню Индюка. Конечно, я понимала, что самое главное хранится в сейфе, но усмирить свое любопытство (скорее женское, чем деловое) не могла.

Спальня псевдопрофессора была небольшой, но уютной. Первое, что бросилось в глаза — красиво убранная двуспальная кровать с раскиданными у изголовья декоративными подушками. Рядом, на прикроватной тумбе, лежала стопка книг по средневековой философии, те самые, что я рекомендовала Диме. А подоконник украшали глиняные горшки с пожелтевшими цветами, которые не поливали уже много недель. Меня насторожило то, как была аккуратно застелена Димина кровать. Он не был похож на человека, тщательно следившего за порядком. Неужели ее застилал кто-то другой? Я глубоко вдохнула, чтобы успокоить сердце, болезненно бьющееся от неожиданной ревности. Было невыносимо думать, что мой любимый мужчина спит с кем-то из Оболенки.

Я уже наплевала на обыск и хотела уйти из спальни, как заметила в конце комнаты разобранную софу, со скомканным одеялом и подушкой. И тут на смену слезам, которые успели навернуться на глаза, пришел смех. Получается, Дима настолько нехозяйственный, что даже не пользуется кроватью! Что это — лень или непритязательность? Настроение резко поднялось, и я решила все же осмотреть комнату, но так ничего интересного не обнаружила. Димина спальня по большей части была покрыта слоем пыли, словно он ей совершенно не пользовался. Хотя в этом не было ничего удивительного, ведь Индюк действительно почти все время проводил за работой в кабинете.

Осматривать столовую и кухню я не стала, ведь не раз там хозяйничала, а Смирнов этими помещениями пренебрегал, как и спальней. А вот гостиную решила осмотреть. На полках, под столиком, в диване и под ним — ничего интересного не отыскала. Самая обычная преподавательская гостиная. Но тут мое внимание привлекло большое зеркало в углу: оно было точно таким, как у отца в комнатке за камином.

Зеркало туго крепилось к стене, и мне не хватило сил его отодвинуть. Тогда я стала ощупывать массивную деревянную раму и вдруг наткнулась на какой-то бугорок. С силой надавив на него, я почувствовала, как зеркало дернулось, а потом часть стены сдвинулась. Здесь был еще один тайный ход, такой, как в доме у отца.

Как и в папином тайнике, рядом со входом лежал фонарь. Щелкнув им, я осветила небольшое помещение, в конце которого начиналась узкая лестница вниз. Но прежде чем ступить на нее, я посмотрела на черный плащ и белую маску, висевшие на стене, правда, они были покрыты толстым слоем пыли. Костюмом явно не пользовались год, а то и больше. Значит, не один человек устраивает весь этот маскарад. А если еще у кого-то есть подобный плащ, может быть, ночью в учебном корпусе был не папа?

Спустившись вниз по лестнице, я снова наткнулась на запертую железную дверь, но даже не предприняла попытки ее открыть и вернулась в гостиную. Было очевидно, что плащ и маска не принадлежали Дмитрию Смирнову, более того, он не знал о существовании тайного хода, а это означало, что хозяином костюма был прежний жилец дома. А до Димы здесь жил Филипп Александрович Дрейфус, преподаватель истории, скончавшийся полтора года назад. С тех пор дом пустовал. Дрейфус был очень строгим, я бы даже сказала, деспотичным преподавателем. Он никому и никогда не давал спуска, поэтому слабо верилось, что такой серьезный человек мог устраивать подобные маскарады. Но кому, как не ему, мог принадлежать костюм?

Обыск занял довольно много времени. Пора было возвращаться в кабинет и продолжать комедию с Димой. Бедняга Индюк, что его сейчас ждет…

Когда я вернулась кабинет, Смирнов сладко спал на диване. Невольно им залюбовавшись, я чуть не забыла, что нужно было вернуть на место ключи. Пришлось проделать сначала все свои нехитрые инсинуации. Смирнов так и не проснулся. Теперь можно было будить псевдопрофессора, но меня словно что-то останавливало. Я подвинулась к нему ближе — так, что почувствовала тепло желанного мужского тела. Хотелось воспользоваться моментом безмятежного сна возлюбленного, чтобы как следует рассмотреть черты его лица. Всегда мужественный, во сне Дима был похож на мальчишку. И таким он нравился мне не меньше. Не удержавшись, я провела кончиками пальцев по его щеке и ниже — по шее до грудной клетки. Мои губы сами потянулись к его. Легкий поцелуй. Язык скользнул по его нижней губе, словно это кусочек сочного персика. Я отстранилась, но только лишь за тем, чтобы снова посмотреть на возлюбленного. Он был где-то далеко, в мире грез, оставив мне свое тело, чем я бессовестно пользовалась.

Вдыхая его аромат, я целовала волевой подбородок, шею, грудь… Внизу живота дико тянуло, бесстыдно влажное белье говорило о моем желании, но все, что я могла — это ласкать бессознательное тело любимого мужчины. Главное не разбудить! Главное не разбудить! Я чуть прикусила мочку его уха, а моя рука нагло пробралась под его толстовку. Гладкая кожа на тугом прессе окончательно свела с ума, и я снова стала целовать его шею. Но в этот момент Смирнов шумно выдохнул и протяжно с наслаждением простонал. Эта реакция вмиг отрезвила. Еще чуть-чуть, и я бы разбудила Диму. Резко спрыгнув с дивана, я дала Смирнову звонкую пощечину.

— Я распинаюсь перед тобой, читаю Аквинского, рассуждаю, а ты просто так берешь и засыпаешь?

— Я спал? — удивился совершенно сбытый с толку Дима. — И долго?

— Это я у тебя хочу спросить. Майор Смирнов, вам не стыдно? Я же так стараюсь. Зачем ты вообще просил моей помощи, если предпочитаешь спать.

— Прости меня, Лер, я, правда, не знаю, как так вышло.

Индюк выглядел таким виноватым, что мне стало стыдно за свой спектакль. Я слишком переигрывала, а он, при всей своей наглости, не заслужил подобного.

— Тебя усыпляет философия, — вздохнула я. — Хорошо, будем заниматься по-другому, чтобы тебе не было скучно.

— Тебе надо быть преподавателем, — усмехнулся Смирнов и неожиданно взял меня за руку.

— Я подумаю над этим…

И время словно остановилось. Все мое существо вмиг сконцентрировалось в ладошке, которую держал Смирнов. Он чуть сжал руку, а я подалась вперед. Между нами были какие-то считанные сантиметры, его взгляд упал на мои губы. Еще немного… Но нет. Индюк отстранился, отпустил меня и надел маску каменного безразличия.

— Тебе пора. Я действительно хочу спать. Достала меня своей нудятиной, — он, не дожидаясь меня, вышел из кабинета и махнул на дверь. — Исчезни до завтра. Придешь после завтрака, и продолжим на чем остановились, точнее, на чем я уснул.

— Твоя галантность, как всегда, выше всяких похвал, — обиженно пробормотала я, но он услышал.

— А из-за твоей философии мне уже снится всякий бред! — в тон мне ответил Смирнов.

— И что тебе снилось? — спросила я, надеясь, что мужчина не обратит внимание на то, как я покраснела от его слов.

— Неважно. Тебя это касается в последнюю очередь.

Я могла ошибаться, но мне показалось, что мой вопрос смутил Диму. Могла ли я надеяться, что он сквозь сон чувствовал мои ласки и принял их за грезы? А была ли в его подсознании я? Очень хотелось в это верить.