6

Таиру было непривычно здесь после большого и шумного мегаполиса, ночной жизни в окружении полуголых девочек и разборок, что настигали его время от времени. Постоянный экстрим, драйв и движение, казалось, уже текут по его венам вместо крови.

Здесь было жутко. Более жутко, чем на «стрелах». Тихо и стрёмно. Женщины под покрывалами слоняются, словно привидения, иногда проезжает какой-нибудь абориген на лошади или старой коптящей раздолбайке. Собаки и те не лают, будто боятся, что их камнями забросают.

Иномарка Таира плавно остановилась у старых деревянных ворот, тут же привлекла к себе внимание босоногих пацанов, бегающих стаей за тощим кошаком.

Абаев вышел на улицу, поморщился от яркого солнца, что слепило даже сквозь линзы затемнённых очков. Жарко, душно, паршиво. Зачем он вообще сюда припёрся?

Словно в другой мир попал. Абсолютно чужой. Как мать здесь жила? Как она вообще узнала отца под таким вот покрывалом? Проводив косым взглядом женщину, укрытую чёрной плотной тряпкой, покачал головой. Нет, он знал законы этих мест и уважал религию, которую чтили его отец и мать. Но, как обычно, всё портили люди. Даже то самое светлое, что, казалось бы, невозможно изгадить. Женскую чистоту и девственность ценили во всех уголках мира во все времена. Эти же фанатики даже добродетель обратили против тех, кто ею владел, чем вызывали у Таира лишь глухое раздражение.

— Приехал, значит? — услышав скрипучий голос старика, повернулся к дому. Скрюченный в три погибели горбатый дед взирал на него своими маленькими белесыми глазёнками, торчащими из седых волос, которыми заросла вся его голова.

Таир плохо понимал их диалект, предпочитая русский или же наречие, на котором говорил отец. Тот вырос в городе, а городские, как известно, с деревенскими в этих местах мало общаются.

— Приехал, — специально ответил на отцовском диалекте, который этот старый упырь точно ненавидит. И не прогадал. Старика передёрнуло.

— И зачем? Что забыл здесь? — прокаркал, скривившись, будто его внук выглядел ещё хуже, чем он сам.

— Хочу забрать кое-что, что принадлежит моей матери.

— У меня этого нет.

— Ты даже не знаешь, о чём я.

— У меня ничего нет от твоей матери. Дом шлюхи не здесь, — несмотря на существенные преграды в общении, Таир всё же понял его, сжал кулаки, что вмиг зачесались от желания как следует отходить ими паршивого старика.

— Моя мать – не шлюха. Моя мать чистая женщина, всегда была ею и таковой останется! А ты мерзкий урод, искалечивший её! Как ты живёшь после всего столько лет?

Старик сощурил свои глазёнки, отчего они стали ещё меньше.

— Не тебе меня судить, сын шлюхи! Убирайся отсюда! — старик закашлялся, согнулся ещё ниже к земле.

— Отдай подвеску, которую сорвал с шеи моей матери, и я уеду. Я знаю, она у тебя, — Таир и сам бы рад уехать отсюда подальше, да ноги обратно не понесут. Он обещал матери и должен сдержать обещание.

— Нет у меня никакой подвески! А этой шлюхе скажи, чтобы ни её, ни её отпрысков поганых я здесь больше не видел! — злобный упырь захлопнул перед ним скрипучую калитку, а Таир, выдохнув, развернулся к машине. Не приставлять же ствол к виску старика. Хотя, честно говоря, за всё, что он сотворил с матерью, хотелось. Хотелось размазать его мозги по этому старому забору и под ним же похоронить долбаного фанатика.

Что-то заставило его остановиться. Застыть. Какое-то неясное ощущение, что за ним наблюдают.

На другой стороне испещрённой ямами старой дороги стояла мелкая девчонка. Из-под тяжёлого тёмно-серого покрывала выглядывала невинная мордашка. Совсем ребёнок ещё. Худосочная, перепуганная. Она смотрела ему прямо в глаза, при этом её рот смешно приоткрылся, а глаза расширились на пол-лица. Таир вспомнил, что линзы остались в гостинице, досадливо цокнул языком.

— Чего тебе? — видимо, слишком громко крикнул на неё, потому что девчонка вздрогнула и бросилась за свой забор, пытаясь там спрятаться. Дурная совсем. Нужна она ему сто лет…

Наверное, родители пригрозили ей сломать ноги, если ненароком посмотрит на мужчину. А может, глаз его испугалась. Да и плевать.

Сев в салон, с ненавистью посмотрел на ветхий домишко, где был в первый и последний раз ещё в раннем детстве. Тогда старик на его глазах сломал матери ногу большой кувалдой и вышвырнул её, вопящую от боли, вместе с сыном за порог. Таир тащил мать на себе до такси, а потом старенькая машина долго ехала до города. Отец же, увидев, что сотворил с мамой дед Таира, порывался убить старого ублюдка, но мать, как обычно, не позволила. Сильная всепрощающая женщина. Она любит даже тех, кто возвращает ей лишь боль.

Таир обязательно вернётся. Вернётся и заберёт подвеску, чего бы ему это ни стоило. Даже если придётся пристрелить старого подонка.