Глава 2

Правда уже в универе, когда брат подбил меня все-таки записать песню, я доработала композицию. Оформила все на диск, размножила и подарила самым близким: брату с подругой, племянникам, каждому по одному, и последний в коробочке и с памятной надписью маркером – Давиду.

Я четко помнила, когда именно дарила ему диск. А еще я помнила, как он ухмыльнулся тогда. И даже руки не протянул к моему самодельному презенту. Но я по глупости и по неопытности, скромно положив диск на его рабочий стол, призналась, что песня – для него написана. А он молчал. И я молчала. А потом я решилась и, собрав всю храбрость, рассказала, что люблю его, брутального и нелюдимого, именно его, а не образ, который еще в школе нарисовала себе. А он слушал и не перебивал. И только к окну подошел, даже не смотрел на меня. А только руки в карманы брюк спрятал. И молчал, молчал. А я все говорила и говорила. А потом и я замолчала. И только спустя пять минут, он, повернув голову, бросил на меня темный колючий взгляд и ухмыльнулся:

—Это все?

Я кивнула, плакать не собиралась, но слезы все же навернулись на глаза.

—Отлично, у меня совещание через десять минут.

И Дава кивнул на дверь, а сам вновь отвернулся, не сказав больше ни слова. И я поняла – это конец. Он больше не придет к брату в гости. И что самое страшное, мы, скорее всего больше не увидимся.

—Костя не знает, и не говори, — прошептала я уже на пороге его кабинета.

Слышал ли он? Не знаю. Но его колючий взгляд и кривая полуулыбка мне еще долго снились. Все два года. А Дава и вправду больше не приходил в гости к Костику.

—Голодна? – отвлек вопрос Давида меня от воспоминаний.

—Нет, спасибо, Давид Сергеевич, — постаралась не выдать своего состояния. — Мне только кофе с молоком и…

—Без сахара, — не позволил договорить Дава. — Я помню.

Его широкая ладонь легла но мою спину, подталкивая к высоким барным стульям. Не вырываться же мне. Поэтому послушно вскарабкалась на стул, отчего юбка немного задралась, открывая кружево чулок.

—Поражаешь, малыш, — разобрала его голос, но удивиться не успела, передо мной на столе уже появилась чашка с молочником, вазочка со свежими аппетитными булочками. А напротив меня уселся хозяин дома, вальяжно так уселся. И даже не предпринимал попыток накинуть на себя более приличную одежду.

— А вы пугаете, Давид Сергеевич, — пробормотала я, схватившись за молочник, как за спасательный круг и плеснула в чашку молока. Кофе был изумительным. К этому напитку я всегда испытывала слабость. К тому же, сорт кофе мой любимый, тонкий аромат и умеренная горечь.

— Даже так, Полина Аркадьевна? – Дава продолжал полуулыбаться, и весь вид его говорил о расслабленности, словно мы сто лет вот так сидим по утрам.

Давид пил чай, крепкий и из большого бокала. Я точно знала, что в нем пол-литра. Сама его ему дарила. И полдня бегала по рекламным агентствам, поскольку мне либо цвета не нравились, либо кружки, на которых фирмы наносили печать, либо дизайн. В итоге я нашла то, что искала. И подарила мужчине кружку. Четыре года назад.

Появилась мысль: Давид кофе варил, а сам его не пьет. А пьет чай. Да и сварено всего на одну кружку. Странно как-то.

—Сколько на самом деле стоит квартира в том доме? – спросила, глядя на мужчину. Он промолчал. И поймала себя на мысли, что смотрю на него и словно заново вижу. Он изменился. Нет, не постарел. Просто изменился. Волосы такие же короткие, но немного посеребренные сединой на висках. И пара морщинок появилась вокруг глаз. А ему ведь скоро тридцать шесть. Он старше Костика, а у брата уже дети подростки. А с другой стороны, мы не виделись два года. Кто знает, может быть Дава уже и жениться успел.

Замерла и застыла. Появилось чувство, что кто-то должен выйти из глубины дома. И непременно женщина. Не тот Дава мужчина, чтобы в одиночестве жить. И кофе он варил не для меня. Да и кухня выглядела так, словно для хозяйки построена. Для женщины. Плитка в светлых тонах, шкафчики на уровне, удобном для человека среднего роста. Не для Давы.

—Можно я пойду? – словно в школе, отпросилась я. Понимала, нужно срочно уходить, убегать. Не смогу я видеть, как он счастлив с другой. Как улыбается ей. А я ведь только-только успокоилась и начала радоваться жизни, каждому дню. И, кажется, даже брат ничего не заметил.

—Нет, — Дава качнул головой. А за спиной раздались шаги. И я приготовилась, собрала все силы в кулак. И принялась отсчитывать секунды. Нужно, нужно просто пережить этот момент. И квартира мне не нужна, мне уже ничего не нужно. Только бы убежать отсюда, исчезнуть, забиться в дальний угол.

—Хочу тебя кое с кем познакомить, — и голос Давида был мягким, именно так представляют близких людей, — Поля, это Бродяга.

Моей руки коснулся мокрый нос. И я поняла, что даже на миг зажмурилась, готовясь к худшему. Но худшего не произошло. Я невольно улыбнулась, глядя в черно—белую мордочку пса.

—Бродяга, это Поля, — Дава наклонился, и потрепал пса между ушами. — Я тебе о ней рассказывал, — это уже сказано тише, вроде бы не для меня, но и с расчетом, что я расслышу.

— Не верь ему, малыш, там правды и наполовину нет, — попросила я, поглаживая собаку. В ответ он принюхался к моей ладони и лизнул ее, — приятно познакомиться.

Я ворковала над псом, а он послушно сидел и вилял хвостом.

—Уууу, бессовестный, — погрозил псу Давид, когда тот улегся у моих ног и голову на лапы сложил, словно бы охранял.

—Ничего подобного, — возразила я, — он милый.

Я вернулась на свой стул, допила кофе, а Дава все молчал и смотрел на меня. Нетронутая папка с документами лежала между нами, словно напоминая о причине моего приезда.

—Я передумала покупать квартиру, — вдруг решилась я. - Только Костику позвоню, чтобы не отвлекался от работы и ….

—Поздно, — Давид отпил из кружки, и бросил взгляд через окно, входившее на улицу. Крыльцо четко просматривалось. Значит, Дава знал о моем приезде еще до того, как я вошла в его дом.

—Вот ведь черт, — пробормотала я.

На кухне появился брат. Подошел, привычным жестом взъерошил мою идеальную прическу, над которой я половину утра пропыхтела.

—Дава, — поздоровался брат как-то напряженно.

—Костян, — в тон ему ответил мужчина. И какое-то напряжение сквозило между ними. Минута молчания показалась мне часом.