Глава 4
— К сожалению, мы говорим правду. Сегодня к вам придёт психолог. Что насчёт вас… вам повезло. Можно сказать в рубашке родились. Даже переломов нет. Лишь незначительное сотрясение. Порезы, ссадины. Но удар больше всего пришёлся на брюшную полость. К сожалению, плод спасти не удалось. Вам сделали чистку. Дальнейшее зачатие и вынашивание плода под вопросом. Но медицина не стоит на месте, как вы знаете, — пытается подбодрить.
Да какая к чёрту дальнейшая беременность!
Конец. Всему конец. У нас с Женей было раз и навсегда.
— Просто убейте меня, — качаю головой, закрывая глаза. Дрожу. До такой степени, что зубы стучат друг о друга. — Влейте мне яду в вашу сраную капельницу. Пожалуйста. Не хочу больше ничего. Не хочу. Просто уйти позвольте. К ним. Туда. Я должна быть там. Почему их забрали, а я здесь? Почему нас разделили?
— Успокойтесь, пожалуйста. — Игорь Владимирович касается моей руки, гладит её. Но я ничего не чувствую, кроме кошмарной боли.
Ничего не хочу. Ни-че-го.
Ублюдки! Ненавижу!
Распахиваю глаза, рыча:
— Кто? Кто эта мразь, которая отняла у меня жизнь?
У меня. У меня, в первую очередь. Потому что без Жени и малыша я чувствую себя мёртвым мешком с кровью и костями.
Врачи думают, что я жива. Внешне — да. Но внутренне — я рассыпалась на осколки. Их больше не склеишь. Не восстановишь. Если и соберёшь, то идеала не будет. Останутся уродливые шрамы. На месте раскола.
— Простите, мы пригласим к вам следователей чуть позже. Пока отдыхайте, восстанавливаетесь.
— Я слышала выстрелы! Там была перестрелка! Мы с мужем ехали очень осторожно, не больше сорока километров в час! В нас кто-то врезался — большой, чёрный джип с яркими фарами, а потом... градом посыпались жуткие выстрелы.
Я успеваю заметить, как быстро меняется лицо главврача. Как его тонкие губы опускаются вниз, а кривой нос морщится в отвращении.
— Вы ошибаетесь. С вами произошёл несчастный случай, Ангелина Сергеевна. Авария. Просто авария. К сожалению, никто, кроме вас не выжил. И те пациенты, которые в вас врезались. У них что-то с машиной произошло. Тормоза отказали.
— Нет! Вы что-то скрываете! — я поддаюсь вперёд, задыхаясь от истерики, впиваюсь пальцами в запястье врача, начинаю его трясти. — Говорите! Кто их убил?! Какая тварь?
Слёзы умывают бледное лицо раскалённым ядом.
Я реву. Реву. Реву. Не могу остановиться.
Боль меня заживо съедает.
— Успокойтесь, сейчас же! — командует упырь в белом, вырываясь из хватки, — или мне придется вызвать неотложку и отправить вас в психушку!
Игорь Владимирович даёт знак медсестре коротким кивком, а та, в свою очередь, делает мне укол. По прозрачной трубке лекарство вливается в колотящееся тело. Я опять начинаю тонуть в слабости, улетая в бесчувственный сон.
Так и знала. Они что-то скрывают.
Нелюди! Твари проклятые!
Их купили. Да? Купили, ублюдков!
Ненавижу этот жестокий мир. Ненавижу подлую суку судьбу.
Какой-нибудь местный депутат, или сынок высокопоставленного мажора?
У кого есть деньги, тот и управляет планетой. Захочет — украдёт, захочет убьёт. Всё равно откупится, следы заметёт. Таким мразям всё сходит с рук. Виновники аварии даже не будут наказаны за содеянное. Их не найдут. Мне сказали, что они мертвы. Но я не верю.
***
Если бы меня не накачивали успокоительными, я бы сошла с ума от горя. Сердце бы точно не выдержало и лопнуло, захлебнувшись в крови.
Этой ночью мне приснился Женя. Он обнимал меня, нежно шептал на ушко, что всё будет хорошо, чтобы я не отчаивалась, хваталась за жизнь дальше. Ведь я сильная. И если бог дал мне второй шанс, оставив в живых, значит моё время не пришло, значит я должна им воспользоваться. Значит так надо.
Женя спас меня. Любимый отдал за меня жизнь, закрывая собой. Если я наложу на себя руки, значит его жертва будет напрасной. Значит, я перестану его уважать. Наплюю на всё, что он сделала ради меня. К такому выводу я пришла, когда очнулась после сна, взбодрившего меня, а после пообщалась с психологом.
Пока я нахожусь в больнице, я получаю необходимые дозы успокоительных и лишь благодаря этому держусь.
Время идёт. За окном хлещет ливень, барабаня по стеклу. Гремит гром. Я просто смотрю в окно, лёжа в постели, не моргая, ни о чём не думаю, натянув простынь, пахнущую хозяйственным мылом, до самого подбородка. Скоро меня выпишут. Не хочу возвращаться домой. В холодную, пустую квартиру. Лишь вещи и наши с ним фото буду напоминать мне о человеке, которого я любила больше всего на свете, и которого теперь просто нет.
Позади слышится всплеск воды — санитарка моет полы, постукивая ведром.
— Доченька, ты ведь молодая ещё, — воркующим тоном обращается ко мне. — Сколько тебе? Двадцать пять?
Киваю, натягивая простынь ещё выше.
— Ну вот. Нарожаешь еще. Не отчаивайся. Крепись.
Смертоносная буря ненависти резко закручивается в груди.
— Вон, — шепчу, еле-еле сдерживаясь.
— Ась? — старая идиотка косится на меня, выжимая грязную воду из тряпки.
— Вон пошла! — подушку в неё швыряю. — Да что ты знаешь о любви, о детях?! У нас настоящая любовь была. Одна, единственная. Больше не будет такой никогда! Его больше никогда в моей жизни не будет. Моего Жени.
— Батюшки! Совсем уж умом тронулась, окаянная! — санитарка грохает ведром, вылетая из палаты.
А я реву, как проклятая, утыкаясь носом в подушку.
Без слёз.
Их нет.
Выплаканы на год вперёд.