Глава 2 Роберт

Америка. Калифорния.

- Я же сказал тебе Вероника, что можешь розсчитивать только на секс. Или ты думаешь что способна на что то большее. Посмотри на себя... Из всех твоих достоинств кароночка - это минет. В этом нет тебе равных. Так что собрала свои лахмотья и беги пристраивать свою беременность Берту или наивному Стивену. Со мной такой фортель не прокатит. И это я ещё добрый. Пошла вон. Быстро.

Задолбали. Надоели. Все мать твою за.б.ли.

Срываюсь на Нике, дочери знакомого моего отца. Шлюха редкостная. Решила в наглую подкинуть мне левого ребенка. Захожу в ванную чтобы не видеть её фальшивых слёз.

- Ну и пошел ты нахрен придурок. Ты думаешь кому-то нужен. Да ты посмотри на себя... Урод... Рожа твоя хуже чем у обезьяны. До ужаса страшный... - орет мне ванную из комнаты и быстро старается убежать, ведь знает что я такого ей не спущу. Вылетаю голый и в ярости с ванной комнаты, молнией настигаю идиотку возле двери, хватаю за белобрысые патлы. Если бы не был уверен на сто процентов что она действительно беременна, то уеб..л бы её головой об стену. Я конечно не образец достоинств и праведных чеснот. Но на женскую особь руки не подымаю. А вот эту блядину сейчас готов растерзать.

На шум в комнату вбегает Эдик. Сразу бросается нас рознимать. Он берет Нику за локоть и так как она была в нижнем белье в руках держит платье, босоножки и сумочку выталкивает её в коридор. Там её перехватывает охранник и направляется с ней на выход из дома. Ника пытается хотя бы натянуть на себя платье потому, что эта еба..тка позвала журналистов чтобы показать отца своего ребенка и по совместительству её жениха Царёва Роберта. Которого никто не видел в лицо никогда вот уже несколько лет с тех пор как появился вот этот самый Роберт Царёв в моем лице. А теперь пусть сама объяснить писакам свой вид и всё остальное. Я уверен она меня больше не вспомнит. Даже если я буду последней надеждой на её спасение.

Ополаскиваюсь в душе холодной водой. Стою перед зеркалом в ванной, смотрю на себя в отражении зеркала и понимаю что Ника права. Я страшный урод. Обгоревшая кожа на спине, груди, бёдрах, ногах. Уродливые шрамы от лица до самых пят по всему телу - большие, маленькие, длинные, глубокие и не очень. На лице от правого уха через щеку до подбородка змеёй вьется тонкий но глубокий шрам. Вообщем Франкенштейн нервно курит в стороне.

Это все последствие ужасной автокатастрофы. В которой погибла моя мать. Я помню всё... Помню как мы с мамой заехали за тётей Лилей, матерью Эдика. Помню как ехали к нему чтобы забрать из спортзала, потому что его машина была в сервисе. Помню как шутили, помню кто и что говорил в машине по дороге в спорткомплекс. За рулём сидела мама. Она была прекрасным водителем, ведь по-другому не могло быть у единственной дочери автомеханика. Все готовились тогда к юбилею моего отца и хотели сделать ему сюрприз. На перекрестке загорелся красный. Мама остановилась на светофоре. Вдруг все услышали шум. Но в сторону источника звука обернутся не успели как в нас врезался КамАЗ. Ето потом выяснилось, что в последствие перегруза калеса лопнули и водитель потерял управление. Я помню всё что чуствувал. Удар, боль, адская боль по всему телу, хруст костей и не только моих, как в моё тело врезаются осколки стекла и железа, языки огня по телу, запах запечённой кожы, металлический вкус крови во рту, удар головой об что то и темнота. Потом свет и я понимаю что нахожусь в помещении, скованность во всем теле и боль, сплошная боль. По началу я ничего не видел но современем зрения вернулось. А вот дела у мамы и тети Лили гораздо серьезнее. В последствие прямого удара в водительское сиденье, где сидела мама за рулём, её травмы полученные при ударе не оставляли ей шансов на жизнь. Отец дал согласие на пересадку маминого, чудом уцелевшего, сердца тёти Лили. И всё. Как оказалось потом, мама единственный человек который действительно меня любил. Даже девушка которая клялась мне в вечной любви отказалась от меня узнав о моих увечьях. Тогда я узнал, что физическая боль - это не боль по сравнению с душевной. Встряхиваю головой прогоняя воспоминания.

Выхожу в халате с ванной. В комнате меня ждёт мой друг, мои глаза и уши, мудрый, хитрый, изворотливый Эдуард, котый стал мне братом, ведь его мама осталась живой хоть и в инвалидном кресле но ей пересадили мамино сердце и благодаря этому она выжила. Мне кажется что мы с Эдуардом не просто друзья а именно братья. Он единственный кто по человечески поддерживал меня все время. Хотя и ему было очень тяжело. Но мы с ним вместе справились.

- За этот год, эта - уже шестая беременная от тебя. Ты у нас получается многодетный отец. Надо оформить тебе соцыальную помощь от государства как многодетный папа. Ещё немножко и станешь отец-герой. - не удержывается чтобы не прикольнуться надо мной друг, да ещё и ржёт во все зубы.

- Не смешно друг мой, не смешно.

Наливаю себе хенесси а Эдику его любимый бурбон. Поддаю ему стакан с выпивкой и сажусь в кресло напротив него.

- Какие новости? Чем обрадуешь? - начинаю разговор с другом после глотка терпкой жыдкости.

Он смотрит на меня и прищурив глаза спрашивает:

- Тебе как в двух словах или розложить все по полочкам?

- Слышь, Кораблёв, а у тебя в роду евреев случайно не было? С каких это пор ты отвечаешь мне вопросом на вопрос?- начинаю опять закипать, хотя понимаю он не созла.

Эдик всё же лыбитса дальше. Словно тот кот что сметаны нализался. Вольяжно встаёт и подходить к бару, наливает себе ещё алкоголь. Понимаю, что тянет он кота за яйца, но всё же жду когда Эдик соизволит слово молвить.

- Эдик, блядь, не ломайся как девка на сеновале. Моя психика и так розшатана.

Вижу инфу имеет важную.

- Ии-ии..? Кораблёв ты друг или кто?..

- Ладно.- наконец-то произнес он.

- Скажи Роберт. Компания СтейВестСолюшынс тебе очём то говорит. Или может слышал когда-то, либо может пересекался с таким себе Немковым Станиславом Вдадимирочем...

Я мать твою завис. В моей памяти всплыло воспоминания о том как этот самый Немков открывает ей дверь машины а она улыбается ему и что-то радостно говорит.

  Ненавижу тварь лживую. Она ответить за своё предательство. Обязательно ответить. Роберт Царёв никогда и нечего не прощает.