Глава 4
Я как в воду глядела, произнося вчерашним вечером ту пророческую фразу. Потому что уже сегодня утром порог дома буквально атаковали всевозможные курьеры из всех салонов, хоть мало-мальски связанных со свадьбами.
Многочисленные образцы тканей и букетов оказались наименьшим злом, самыми настырными оказались представители типографий, предлагающие сотни видов пригласительных.
Они без стеснения пытались пробиться ко мне в дом “для обсуждения дел”, оставляли дворецкому визитки, а самые наглые лезли через сад и стучались в окно столовой на первом этаже. Одного самого доставучего, не выдержав, я окатила водой из подвернувшейся под руку вазы с ромашками.
Несмотря на то, что в доме теперь было полно благородных цветов, названий половины которых даже не знала, на столе я до сих пор предпочитала видеть обыкновенные полевые растения.
Апофеозом происходящего абсурда стало нашествие кондитеров!
Если фирмы поскромнее просто присылали коробку с пирожными, в попытке растопить мое ледяное девичье сердце и склонить его к переговорам, то пекарная мастерская “Аморе-де-Виль” превзошла всех.
К моему порогу привезли торт. Самый настоящий. В три яруса, с кремовыми цветами, сахарными жемчужинами, марципаном и венцом творения – двумя фигурками брачующихся.
В блондинке я узнала себя, а в облаченном во фрак мужчине с тростью – Сакса!
– А вот это, пожалуй, оставь, – хищно сощурившись, попросила я Кати, которая показывая мне сие чудо кондитерской мысли, буквально умоляла не выбрасывать этот шедевр. – И принеси нож!
Она молнией метнулась на кухню, явно радуясь тому, что хоть что-то сумело вытащить меня из состояния равнодушной озлобленности, в котором я пребывала последние сутки. Получив в руки кухонный широкий тесак, я несколько мгновений взвешивала его в руке, примеряясь, с какого бока лучше зайти к торту, а потом без сожалений вонзила лезвие в Сакса!
Нож легко вошел в искусно слепленную фигурку, разрезая ее напополам, и я испытала мстительное удовольствие от происходящего. Правда, потом, все же не удержавшись, ковырнула пальцем немного мастики и поднесла ко рту кусочек бисквита, когда-то бывший частью фрака.
Сакс был мятным, как первая мелисса в начале сезона, и с легким привкусом вишневого ликера, а может, коньяка. И это при “сухом законе” в стране!
Странное сочетание, но почему-то вкусное.
– Кати, – я подняла растерянный взгляд на экономку. – Выбрасывать еду все же кощунство. Куда можно отвезти столько сладкого? В столице есть сиротские приюты?
От моего вопроса она вздрогнула и на мгновение отвела взгляд, но тут же нашлась с ответом:
– Не в столице. За городом. Вы вправду хотите отвезти торт детям?
– Да, – решительно заявила я. – Только вот это уберу, – и сковырнула ножом с верхушки свою импровизированную копию. – Не хочу, чтобы мне отгрызли голову. Если отправимся прямо сейчас, он не успеет испортиться. В приюте не будут против такого позднего визита?
Я скосила взгляд на напольные часы, которые показывали половину шестого вечера. Вряд ли дети уже спят.
– Нет, конечно, – всплеснула руками Кати. – Там всегда рады пожертвованиям, в любое время дня и ночи.
И все же насчет ночи я усомнилась.
– Тогда я сейчас переоденусь и мы поедем. Ты покажешь мне дорогу, – решила я. – Попроси дворецкого помочь перенести все сладости, которые сегодня привезли, в машину.
Экономка просияла улыбкой и унеслась исполнять. Я же поднялась в свою комнату и сменила платье на брючный костюм.
Параллельно меня занимали мысли о личности Кати Райт. Вестей из Арсамаза по поводу нее так и не пришло, а по местным каналам Артур не смог подтвердить, является ли она дочерью Виктории. Но судя по опросам, которые провел Франц у семей, где она работала, девчонка была работящей и добросовестной, а вот о причинах её увольнений распространяться никто не хотел.
Уже выезжая из столицы, я все же не выдержала и бросив взгляд на сидящую рядом Кати, поинтересовалась:
– Почему ты так отреагировала, когда я спросила о приюте?
Ее пальцы крепче сжали коробку с неизвестным содержимым, которую она забрала из своей спальни, и после недолгой заминки ответила:
– Я сирота. Дважды, – ее голос дрогнул и она сглотнула.
Моя бровь удивленно взметнулась вверх.
– Это как?
– Когда мне исполнилось четыре, меня удочерила одна женщина. Стала настоящей матерью. Я любила ее до безумия, а потом началась война и еще раз отняла у меня единственного родителя, – по щеке Кати скатилась слезинка, а губы поджались. Подбородок мелко задрожал от воспоминаний, которые явно нахлынули на девушку, но она продолжала держаться, чтобы не разрыдаться прямо здесь.
Мое сердце словно тисками сжало.
– Прости, я не хотела тебя расстроить, – искренне сожалела я.
– Ничего страшного. Эта боль давно утихла… Сейчас я, наоборот, очень рада, что мы едем в приют. После войны там все изменилось, сирот стало больше, а вот благотворители почти исчезли. Теперь все, что есть у приюта, делается силами бывших воспитанников.
Моя рука невольно сжалась на оплетке руля, я еще раз покосилась на коробку в руках экономки и в голове вспыхнула догадка:
– Ты везешь туда вещи.
Кати кивнула.
– Игрушки и куклы. Я сама их шью. Именно для этого я вчера попросила образцы ткани. Из белых кружев выйдут замечательные платья.
Теперь настал мой черед судорожно сглатывать. При упоминании белых платьев у меня начинался нервный тик.
Дальше ехали молча. Катерина указывала дорогу, которая чем дальше, тем больше становилась заросшей и глухой. Складывалось впечатление, будто в лучшем случае здесь проезжают машины раз в день, а недавно прошедший дождь не облегчал попытку пробраться через самые сложные места.
В какой-то момент я остановилась у показавшейся особенно глубокой лужи и вышла из машины. Загонять авто в грязь, чтобы в ней потом застрять, не хотелось. Поэтому я решила прежде чем набедокурить, лучше проверю глубину.
Обломала ветку у дикорастущей яблони у обочины, и пока очищала ее от листьев, продолжала расспросы Кати.
– Ты сказала, что у тебя была только мать. Но разве такое возможно. Насколько помню правила усыновления, до войны детей отдавали только в полные семьи?
Если девушка действительно дочь Виктории, то ответ я знала заранее. И все же, мне было важно его услышать от экономки.
– Моя мать была важной фигурой в старом обществе. Ей пошли навстречу, – девушка выбралась из машины, оставив коробку на сидении, и подошла ко мне помогать расправляться с веткой. – Что же касается отца… Мне и без него хорошо жилось. Из детства осталось только одно воспоминание, когда под новый год в приют приехали благотворители с подарками, среди них был один мужчина - врач, Деймон Стоун. Он привез лекарства. Тот доктор казался мне таким большим, сильным и высоким… До сих пор помню, как тянула к нему руки и просила, чтобы он и женщина рядом стали моими родителями. А они ответили, что не могут, потому что не любят друг друга, – с губ Кати слетел грустный смешок. – Представляете, я им тогда заявила, мол, что может быть проще. Возьмите и полюбите!
– Ты была ребенком, не понимала многого.
Ветка была почти оборвала, и Кати уже отряхивала руки, когда на ее запястье мелькнул браслет с ярко сверкнувшими красными камнями в закатном солнце. Девушка поймала мой удивленный взгляд и ойкнула.
– Наверное, не стоило надевать его, – смущенно пробормотала она, одергивая рукава ниже. – Просто он такой красивый…
– Это то, о чем я думаю? – я вспомнила вчерашнюю коробку, обитую бархатом.
Кати кивнула.
– Могу вернуть, если хотите.
– Вот еще! – взбрыкнула я и решительно пошла к луже измерять глубину. – Он твой. Носи где и когда хочешь!
Глубина, к счастью, оказалась не катастрофической. Больше пугающей со стороны, чем на самом деле.
Когда лужа осталась далеко позади, Кати нарушила молчание:
– Это ведь подарок от того, кого все называют вашим женихом – Деймона Сакса?
Мои губы невольно скривились, и ее вопрос я оставила без ответа.
– Выходит, в газетах врут, – продолжала расспрашивать девушка, – и никакой свадьбы не будет?
– Не будет, – сквозь зубы прошипела я, выжимая газ чуть сильнее, чем следовало. Покосилась на погрустневшее лицо Кати и, не выдержав, сказала: – Только не говори, что расстроилась.
Да и с чего бы. Ей по идее должно быть плевать на мою личную жизнь.
– Мне казалось, он хороший, – отводя взгляд, пробормотала она.
– Вот именно, тебе казалось.
– Вам виднее. Наверное, все дело в ассоциациях. Он похож на того самого Деймона Стоуна из детства. Имена одинаковые, да и типаж. Разве что, у доктора очков не было.
Я резко резко нажала на тормоз, остановила машину и обернулась к Кати.
– Давай прекратим эту беседу, – мой голос прозвучал хрипло и грубо. – При мне никаких разговоров о Саксе в любом проявление. Ничего не хочу о нем слышать!
Девушка от неожиданности моей реакции вжалась в спинку сидения. Ее и без того большие глаза стали еще огромнее, а в следующий момент она согласно дернула головой.
Меня это удовлетворило.
Дальше, до самого приюта, ехали молча.
К большому и обветшалому зданию мы прибыли затемно. Оно стояло здесь, словно нелепый элемент пейзажа. Буквально посередине поля. Ни забора, ни живой изгороди вокруг. Разве что несколько хозяйственных пристроек и теплиц виднелись в отдалении.
– Здесь живут сироты? – при взгляде на эту унылую картину душу выворачивало наизнанку.
– Да, но все не так плохо, как кажется, – оптимизм в ее голове показался мне напускным. – Дети спят в основном корпусе, там довольно тепло и удобно. Чуть дальше есть небольшой сад с фруктовыми деревьями и огородик, где днем все работают. Так что обычной еды в принципе хватает, и что-то даже остается на продажу в городе. До войны здесь стоял еще и коровник, но в него попала бомба.
Я вздрогнула, а в ушах будто наяву загудел мотор приближающегося самолета перед авиаударом.
– Я считала, что пригороды столицы почти не бомбили, – совладав с собой, произнесла я. – Разве у Макении была авиатехника?
– То, что было у одной стороны, очень быстро появлялось и у другой. Так что лучше уж в коровник, чем в детей.
– Лучше бы вообще в никуда, – пробормотала я, и мы вышли из машины.
Вблизи здание оказалось еще в более ужасном состоянии, чем издали. Многочисленные трещины испещрили стены, образовывая причудливую сетку изломов. Кое-где их замазали, но разве можно бесконечно пытаться склеить то, что разрушено временем.
В нескольких окнах на втором этаже горел свет, а за шторами виднелись силуэты высоких фигур взрослых.
– Штат работников небольшой. Всего трое. Наверное, поэтому они к нам не вышли. Все заняты укладыванием детей спать, – пояснила Кати. – К сожалению, мы припозднились, но это на самом деле не страшно. Так даже лучше. Утром все встанут, а на завтрак будет сладкое.
Она взлетела по ступеням, подошла к дверям и тихонечко постучалась. Трезвонить в видавший виды колокольчик сейчас не хотелось.
Я же пребывала в странном оцепенении. Знала, что делаю благое дело, но стояла у порога, не в силах сделать даже шага на первую ступень. Меня обуревали противоречивые чувства. Потому что передо мной был еще один дом, в котором могла бы вырасти я. Если бы не Аластар и Тори.
Страшно представить, какой могла бы стать моя жизнь, не забери они новорожденную девочку к себе. Ведь в это место отвозили всех сирот, которые по каким-то причинам остались без родителей… Интересно, нашелся бы кто-нибудь в моей жизни, подобный Виктории, кто смог бы удочерить?
Начавшуюся было дрожь в коленях я пресекла, больно ущипнув себя через брючину! А потом сделала первый шаг вперед, и второй дался намного легче.
Хватит! Настрадалась!
У меня не было права считать свою жизнь ужасной, потому что всегда были те, у кого она еще хуже! Что же касалось моего положения потерявшей дар суккубы…
Да и черт бы с ним.
Правильно сказала Лиза: миллионы женщин живут без магии, значит, и я выживу. А дети… Мой материнский инстинкт в текущей ситуации вечно натянутых нервов крепко спал, ожидая лучших времен, и если когда-нибудь потом он решит проснуться – у меня всегда останется вариант пойти по пути Виктории. Главное, сейчас его было не будить и не тревожить.
У судьи Райт был дар, но даже это не помогло ей встретить настоящую любовь и завести детей от плоти и крови своей. И тем не менее, передо мной стояла выросшая девочка Кати, которая стала ей прекрасной дочерью.
Быть может именно поэтому она, несмотря на все опасности, которые несло родство с опальной суккубой, оставила себе фамилию Вики?
А впрочем, сейчас это было не столь важно.
Потому что для себя я поняла одну вещь – сладости передам и по возвращении обязательно поговорю с Артуром, на предмет перевода пожертвования на счет сиротского приюта. А вот самих детей я бы сейчас видеть не смогла. Поговорю с воспитателями, узнаю, что здесь необходимо, а потом уеду. Моя личная рана все еще болела, и мне обязательно нужно дождаться, пока она заживет, чтобы жить дальше.