Глава 2

Влетев в кабинет, буркнул приветствие своему помощнику Василию и плюхнулся в кресло, строя мрачные коварные планы по избавлению от этой тощей обузы. Тихо постучали, и мадам Владислава появилась в дверном проеме во всей, так сказать, красе. Замеченный мною ранее свитер крупной вязки явно был ей не по размеру, или просто ее худоба была чрезмерной, но висел он на ней бесформенным мешком, достигая середины бедра. Разве сейчас еще такое носят? Из-под этого предмета одежды виднелись застиранные мешковатые джинсы. На ногах совершенно нелепые в такую погоду тряпичные балетки, явно видавшие лучшие дни. И причем, насколько мне видно, еще и промокшие. Твою же дивизию, так ведь можно все нутро застудить! Тоже мне, госпожа Влада. Что за нелепый вид? Разве ясновидящие не гребут бабки лопатой, одурачивая доверчивых идиотов, которым деньги девать больше некуда? Я молча размышлял, не спеша проявлять любезность, она же так и стояла, помощник тоже пялился, не говоря ни слова. Пройдясь снова взглядом от ее жалкой обуви до лица, я вдруг ощутил, будто меня от дикой перегрузки буквально вдавило в кресло, да так, что ни вздохнуть, ни шевельнуться. На фоне жутко бледной кожи ее худого лица огромные темно-карие глаза казались двумя провалами, наполненными такой беспросветной тьмой и болью, что аж до костей пробрало, а в глотке будто застрял кусок льда, перекрывая доступ воздуха. Это длилось, наверное, несколько секунд, но и их мне хватило, чтобы ощутить ужасающую близость чего-то совершенно чуждого, такого, от чего у нормальных людей волосы дыбом встают и случаются приступы беспричинной паники. У нормальных, но не таких, как я или эта женщина, стоявшая прямо сейчас передо мной.

– Вы по какому вопросу? – Василий, мой помощник, разрушил этот вымораживающий контакт наших взглядов, женщина моргнула, и жуткий морок исчез, позволяя мне вздохнуть свободно. Сейчас, когда эта Владислава снова смотрела вниз, она выглядела обычной, тощей, неряшливо одетой и причесанной женщиной, без малейшего налета какой-то мистики или вообще хоть какой-то необычности. Что за на хер? Это что, ее гребаные экстрасенские фокусы? Если так, то это она напрасно.

– Госпожа Владислава теперь будет с нами работать, Василий, – сказал я, недобро улыбаясь и уже решив, как я отвечу на это ее мистическое приветствие.

Василий недоуменно уставился на меня, но я пока ничего объяснять не собирался. Вскочив, обошел стол и придвинул даме продавленный стул, стоявший у стены.

– Извините, трона у нас нет. Но чем богаты. Чаек будете? С печеньем? – шутовски даже прогнулся, стремясь донести до дамочки свое отношение.

Владислава моргнула, искоса нечитаемо глянула на меня и молча кивнула. Она села на скрипучий стул и поджала промокшие ноги. Краткий стыд и сочувствие кольнуло в область сердца, но я их отбросил. Не колыхает меня ни разу.

Василий, все еще растерянно глядя на нас, организовал чай, и я, само собой, не забыл упомянуть, что это дешевый мусор в пакетиках, но от госпожи видящей реакции так и не последовало. Она пила почти кипяток, прикрывая глаза, похоже, от удовольствия, но к нашему засохшему печенью не прикоснулась.

От горячего на ее щеках появился едва заметный румянец, даже скорее лишь намек на него, и я вдруг непонятно почему завис, завороженный появлением и нежностью этого цветового акцента. От этого ее кожа из просто бледной стала какой-то прозрачно-перламутровой, такой, что глаз не оторвать. Но эффект пропал необычайно быстро, заставляя меня гадать, был ли он вообще, или это опять какой-то фокус.

– Итак, как мы с вами должны вообще взаимодействовать? – раздраженно встряхнув головой, спросил, едва скрывая вернувшуюся злость.

– Вы будете работать как обычно, – хриплый голос был тихим, но отнюдь не робким. – Я ничем не буду вам мешать. Все, что я стану делать, это ходить с вами повсюду и смотреть. Если увижу что-то важное – сообщу. А вы уже сами решайте, использовать это или игнорировать.

Звучало без всяких эмоций, так, словно ей глубоко плевать, стану ли я к ней прислушиваться. Хм-м… разве не должна она пытаться обратить меня на свою темную сторону, заставить поверить во всякую мистическую хрень и убедить в собственной незаменимости? Хотя, может, это все еще впереди.

– Ну, раз считаете, что должны ходить повсюду, и закончили с чаем… – пробормотал я, уже предвкушая гадость и поднимаясь. – Идемте.

Она встала, и ее мокрая обувь издала тихий, но от этого не менее противный чавкающий звук. И опять мне на секунду стало стыдно, но я запихнул эту эмоцию куда подальше. Мы вышли на улицу под мелкий дождь и пошли через двор к зданию морга. Ну что же, сейчас проверим вас, госпожа Владислава, на способность следовать за мной повсюду.

– Ну, что я могу тебе сказать, Чудо, – пробубнил наш патологоанатом, тыча одной из своих железяк в труп перед нами. – Как и упоминал раньше, смерть наступила где-то за 48 часов до обнаружения тела.

– Это, выходит, 22-го. Опять в полнолуние, – нарочно уточнил я и покосился на свою нежеланную спутницу, ожидая реакции на обезображенное тело и жуткий запах. Чаек наружу не просится, а, госпожа экстрасенс?

– Я же тебе уже… – недовольно начал Санек, но быстро понял, что я затеял, и осекся.

– Ну да, в полнолуние, – ухмыльнувшись, продолжил он. – Следов связывания, гематом, переломов, указывающих на длительное насилие до смерти, нет. Резали и калечили ее так же непосредственно перед убийством. Спермы нет, но половой контакт у нее был за несколько часов до смерти. Считать его насильственным можно только условно, потому как естественной смазки не было, но это весьма несерьезный показатель. И был ли он с убийцей или кем-то другим… Ну, короче, сам все понимаешь, при нынешних нравах все возможно. Сопротивления она не оказывала, похоже, совершенно, как и предыдущие жертвы, но, как и у них, следов наркоты не нашел.

– Но не могла же она добровольно позволять иметь себя и одновременно практически заниматься вырезанием по коже? – не сдержавшись, повысил голос я, не зная, что злит меня сильнее: отсутствие хоть единственной новой детали в убийстве или ноль эмоций у стоявшей вместе со мной у трупа госпожи Влады. На ее лице не отразилось ни страха, ни омерзения, ни возмущения тем, что я притащил ее сюда без подготовки. Она даже не отводила глаз в ужасе или отвращении от лежащего на прозекторском столе растерзанного тела, а как будто смотрела поверх него куда-то за плечо Александру, нашему патологоанатому. Причем так пристально и сосредоточенно, что он то и дело нервно косился туда и сам, перехватывая ее взгляд.

– Слушай, Антон, ну чего ты из-под меня хочешь? – не выдержав, повысил он голос. – Говорю тебе, никакой известной нам наркоты не нахожу! А по поводу вырезания… какой только ху… ерундой сейчас народ не занимается. Советую порыться в сети и поискать про любителей хардкора в сексе. Может, чего новое для себя откроешь! А то застрял в своей ванильке!

– А ты, я так понимаю, уже расширил свои горизонты! – огрызнулся я, отмечая чрезмерную нервозность Санька.

– Чудинов, ты по делу пришел или моей личной жизнью озадачен?

– Ладно, – примирительно поднял я ладони, хотя он сам первый начал. – Что еще?

– Да ничего особо! В желудке только семечки, сырные чипсы и газировка. Алкоголя за последние сутки ни капли, но есть следы, может, за сутки до смерти.

– Ясно. Что с орудием?

– Да то же, что и раньше. Похоже на обычный нож, достаточно острый, без зазубрин или других узнаваемых признаков. Ранения нанесены явно без всякой суеты, значит, время его не поджимало. Единственное, что могу сказать, это то, что все поверхностные надрезы нанесены немного раньше, чем глубокие раны, вызвавшие непосредственно смерть, временной разрыв не слишком большой, но достаточный, чтобы сильное кровотечение из порезов прекратилось.

– А то, что кровь вся смазана, это от пленки?

– Ну да. Ее порезали сверху, потом завернули в ту пленку, на которой ее и нашли, доставили на место, там распаковали и уже добили ударом в печень. Померла от внутреннего кровотечения. Рану тщательно заткнули, и кровь осталась вся внутри, кроме той, что она потеряла через предварительные надрезы.

– Все так же, как и у трех первых жертв, – пробормотал я.

– Именно так. Из различий могу только отметить, что эти надрезы на теле с каждым разом все меньше напоминают хаос и все больше какие-то знаки или рисунки даже. Будто ублюдок набивает руку, практикуясь. Сам посмотри.

– Прекрасно! Предлагаешь его искать среди шизиков от искусства, которые предпочитают голых баб разрисовывать?

– Это боди-арт называется, чурбан. И почему же сразу баб? Ты немного отстал от жизни, друг мой! Сейчас голых мужиков расписывают с не меньшим энтузиазмом!

– Крюков, пока это никак не касается моих дел, кто кому и чего мажет краской, меня вообще ни разу не трогает! Ты мне как доктор, хоть и не совсем по профилю, скажи. Это направление может быть перспективным в этом деле?

– Ой, ладно, нетолерантный и негибкий ты наш! Но если серьезно, то я и правда бы понюхал в эту сторону. Но только осторожненько, чтобы не оскорбить своими солдафонскими манерами ничью тонкую душевную организацию. Художники – натуры нервные и мнительные.

– Ты меня еще нюхать поучи! – огрызнулся я.

Все время нашей беседы госпожа Влада продолжала невозмутимо смотреть в одно место, изредка моргая, что явно все сильнее нервировало Саню.

– Не хочешь познакомить меня с твоей загадочной спутницей? – наконец не выдержал он.

Не знаю уж почему, но я не хотел. Но поборол это глупое, невесть откуда взявшееся сопротивление.

– Да, пожалуйста! – сделал широкий жест рукой. – Знакомься. Госпожа Владислава Арифеева, наш отныне штатный экстрасенс и все такое.

– Я не экстрасенс, – покачала головой женщина. – Просто видящая.

– Да ладно? Значит, это правда? – обалдело выкатил глаза Санька. – Ну и что, прямо так с разбегу скажете нам, кто, мать его, убийца?

– Нет, – жестко ответила женщина, не настроенная на веселье.

– А что так? – Вот теперь за тоном Саньки слышалась откровенная издевка. – Способностей маловато? Может, какой-нить дух Мерлина призвать? У-у-у-у!

Он поднял, скрючил руки и покачался, как долбаный зомби, делая тупое лицо, и мне неожиданно захотелось ему двинуть. В конце концов, эту Владиславу мне повесили на шею, так что, если кому и глумиться, то только мне.

Я покосился на ее лицо, ожидая увидеть поджатые в обиде губы или даже выступившие слезы, но, однако же, она так и продолжала смотреть куда-то за спину Сани. Потом она очень медленно перевела глаза на него, отчего он реально съежился, а потом на меня.

– Вы тут закончили, господин Чудинов? – безразлично спросила она.

– Ну, в принципе да, еще только пару слов, – ответил я и заметил, как она переступила в своих тряпичных балетках и поджала пальцы. Сто процентов ей здесь в морге в мокрой обуви было реально холодно. В этот раз приступ стыда не был мимолетным.

– Я могу подождать вас снаружи?

– Ах-х… хм-м, в этом нет необходимости. Все подробности нам все равно перешлют в отчете, – хмуро пробормотал я и указал ей на выход.

– Ваш коллега, там, в морге, очень отважный человек, – сказала она, когда мы шли через двор.

– Потому что трупов не боится? – хмыкнул я.

– Нет. Потому что после того, что с ним там случилось, находит в себе мужество продолжать там работать. Не многие способны вернуться туда, где с ними произошло что-то действительно плохое.