2. Исчезнувшие города, исчезнувшие книги

В эпоху истребления исчезновение Шежама в горниле междоусобных войн прошло практически незамеченным. Надеюсь, чай из старой растрескавшейся посудины того стоил. В графе «причина исчезновения» даже люди написали правду — ликвидация дорожно-транспортного сообщения. Нет дороги — нет жизни.

Бусы, которые не наденешь ни на одну женщину, появились на востоке в эпоху единения. Их силу обменяли на Алысень, нелегальный поселок, так и не нанесенный ни на одну человеческую карту.

Седые не остались в стороне. Прапрадед Кирилла напоил из чаши жизни ведьмочку, ставшую впоследствии его женой. Живая вода, в которую посудина превращала жидкость, — единственное, что могло вернуть к жизни убитого на алтаре. Воскрешающая водичка обошлась северным пределам в Погыдино, по которому, судя по записям, никто особенно не скучал.

Спустя эпоху его потомок взял в руки часть зеркала ушедших и, не получив желаемого, расплатился за химеру. Вопреки ожиданиям, в чужих руках стекляшка не смогла убить демона, а вела себя ничем не лучше обычного ножа.

А мы остались без дома. Без нашей дороги. Без Юково.

На этом страшные истории об исчезнувших поселениях заканчивались. Совсем. Ни одна из ушедших стежек не вернулась. Никто больше не видел их жителей и не слышал о них. Ведьмы, нелюди, бесы и прочие твари сгинули в одночасье. Но больше страшило другое. Ни один хозяин никогда не пытался вернуть утраченное. В свете упрямства и жадности нечисти это наводило на нехорошие мысли.

Я снова взялась за книгу в желтом переплете. Хрупкие страницы исписаны от руки синими, чуть расплывшимися чернилами. Как и предполагала, это был дневник. Записи путешественника, бродившего пятьдесят лет назад по внутреннему кругу по стежкам. Подвий был бродягой, что само по себе странно, нечисть тяготеет к оседлому образу жизни. Он потратил жизнь на поиски налокотника доспехов кого-то из ушедших. Я заглянула в конец тетради. Не нашел, но побродить ему пришлось изрядно.

Лаконичные строки отправили меня на полвека назад, вместе с Туром Бегущим в горы, у людей носящих название Уральских. Он прошел немало дорог и сменил не одну дюжину стёжек ради своей неясной и недостижимой цели. И записал это.

Бумкнуло так, что вздрогнули стекла. Я подпрыгнула на месте, Пашка обросла чешуей меньше чем за секунду. Малыши замолкли, ученики постарше, наоборот, разразились ругательствами. Мы кинулись к окнам, не замечая, как падают стулья и шелестят страницами брошенные книги.

Снаружи был слышен лишь хохот. Четверо мальчишек лет восьми-девяти стояли на лужайке перед библиотекой, склонив друг к другу головы. На миг они замерли, а потом отпрыгнули в разные стороны так быстро, что человеческие глаза едва могли уловить смазанное движение. На траве остался лежать маленький красный цилиндрик с коротким шнуром запала. Раздалось еще одно зубодробительное «бум».

— Святые, — с облегчением выдохнула я, — думала, что…

— Знаю, — откликнулась стоящая на хвосте явидь, — я тоже.

Дети засмеялись. Всего лишь петарда, обычная новогодняя пугалка, которая заставляет таких «бабушек», как я, хвататься за сердце. Демоны стучали не в пример громче, заставляя содрогаться остров детей, но в первое безумное мгновение нас с Пашкой посетило одно и то же неприятное воспоминание.

Ворий уже был на улице, и через мгновенье трое хулиганов удрали через газон, бросив на прощание еще один цилиндрик. Четвертый отчаянно старался вырвать ухо из крепких пальцев стяжателя.

Дети и в нашей тили-мили-тряндии дети, пусть их шутки заставят поседеть человеческих учителей. Думаю, скоро пробуждение с красным цилиндриком под подушкой станет для местных реальностью.

Третий глубокий, пробирающий до костей, хлопок уже не произвел нужного впечатления. Скрипя ножками о каменный пол, поднимались стулья, шуршали страницы, собирались раскатившиеся карандаши. Пойманный мальчишка шипел, скаля клычки, безуспешно сопротивляясь втащившему его внутрь стяжателю. Кто-то засмеялся, кто-то вздохнул, им нравился бессильный злой страх пойманного, нравилось предвкушать чужое наказание.

— Низшие, а где книги? — растерянно спросил Мартын, возвращаясь к столу. — Кто взял? — Парень отодвинул стул и заглянул под стол. — Вы? — Он посмотрел на вория.

Глаза хранителя зажглись, рука опустилась, и мальчишка, потирая красное ухо, шмыгнул в раскрытую дверь. Стяжателя больше не волновали шалости.

Я посмотрела на стол, стопка листов с инописью, которую сутки переводила явидь, лежала на прежнем месте. Ни желтого дневника, ни пары томов по истории пределов, что листал целитель, не было.

Тихий библиотекарь, передвигавшийся среди стеллажей неспешными шаркающими шагами, вырос рядом с нами в один удар сердца. Взмах рукой — и стол оказался отброшен в сторону. Листки с инописью взлетели в воздух белыми неуклюжими птицами.

— Мои книги, — прошипел собиратель. — Мои!

Хранитель шаг за шагом наступал на Мартына. Глаза мужчины разгорались малиновым огнем, пока стекла очков, треснув, не осыпались на пол. Пол, потолок и стены исчезли, на краткий нереальный миг библиотека стала тем, чем была на самом деле — глубокой пещерой в агатово-черной скале. Смех стих.

Я поняла, кем был ворий на самом деле. Увидела за оболочкой среднего неприметного человека нелюдя, собирателя и охранника сокровищ, того, кто жил в пещере, пуская в ее нутро желающих посмотреть на блестящие камушки, дотронуться до толстых переплетов. Стяжатель. Гигантский ящер с малиновыми глазами и чешуей, на которой играли блики. Люди назвали их драконами.

Не благородные и мудрые создания, а воры, вымогатели, испытывающие болезненную страсть к предметам, не брезгующие убийством и шантажом, чтобы получить желаемое. Одна из истин обоих миров звучит так: никогда не воруй у дракона. Все. Ни вариантов, ни двояких толкований.

— Мои книги, — повторил ворий, рыча и подступая к Мартыну.

— Не пойдет. — Целитель нахмурился, в глазах парня засверкала зелень. — Я все еще воспитанник, и если ускорить сердцебиение, то хранительница будет здесь…

— Остынь, Картэн. — Появившаяся из воздуха Мила положила руку на плечо библиотекарю. — Остынь, он не вор.

Целитель поставил стол обратно, стяжатель закрыл дверь за последними посетителями, библиотека временно перестала работать.

— Итак, пропали книги? — оглядывая зал, спросила Мила.

— Да. Книги, которые я выдал им. — Стяжатель снял бесполезные очки и убрал в карман.

— У нас их нет, — ответил Мартын.

— Мы не выходили из зала, — добавила явидь и принюхалась.

— Он это знает, — сказала хранительница.

— Находясь в этих стенах, я чувствую каждый том и знаю, когда мои вещи пытаются вынести, — собиратель выделил голосом эпитет «мои», — но я вышел на минуту и двадцать семь секунд.

— То есть книги не затерялись на полках? — спросила я, — и это не шутка мальчишек, которые слишком заскучали?

Ворий отвернулся, не считая нужным отвечать.

— Что со следами? — спросила Мила.

— С ними все хорошо, — Мартын выдохнул сквозь зубы, — здесь отметилась половина острова — от первоклашек до выпускников. Так что можно начинать повальные обыски у каждого второго, по жеребьевке.

— Или нужных следов нет вообще. — Стяжатель сжал кулаки и посмотрел в мою сторону. — Демон в закрытии.

— Опять двадцать пять, — сморщилась Пашка. — Зачем это демонам? Папочка любого из них прикажет — сам в зубах принесешь.

— Значит, у нас вор, — резюмировала Мила.

— Раньше такого не случалось? — спросила я.

— Как же! — рассмеялся Мартын. — Когда у той же Лили началось созревание, она полкорпуса учебных пособий в логово перетаскала.

— Картэн не единственный ворий в filii de terra, — пояснила хранительница.

Библиотекарь шумно выдохнул и сел на ближайший стул. Градус общего напряжения стал падать, злость, исходившая от уязвленного стяжателя, чуть утихла.

— Если у кого-то из младших началось созревание, — мужчина достал очки, скорее, по привычке повертел оставшуюся без стекол оправу и убрал обратно в карман, — ему нужен наставник, иначе, — он посмотрел на хранительницу, — все может выйти из-под контроля.

— Значит, обойдем всех потенциальных стяжателей, и, дадут высшие, найдем пропавшее. — Хранительница кивнула и растворилась в воздухе.