Глава 4

– Мой архонт, прибыли монны, избранные тебя готовить, – прошелестел Лугус от двери.

– И кто это их избрал? – раздраженно рыкнул деспот, все еще погруженный в свои мысли.

– Э-э-эм-м, собственно, в основном асраи Алево, – промямлил брауни, явно не ожидавший его дурного настроения в такой момент.

– Ну кто бы сомневался. – Грегордиан мог поклясться, что сейчас перед ним предстанет его излюбленный ранее тип женских особей. Алево не поклонник полумер.

– Они готовы вымыть тебя как полагается и подготовить лучшим образом, – поклонился Лугус, и в купальню проскользнула первая девушка. Самовила, с прекрасными формами, светлыми волосами почти до колен и, естественно, почти без одежды. Когда она поклонилась ему, ее розовые торчащие соски, кажется, уставились на Грегордиана вместо глаз, посмотреть в которые он не потрудился.

– Я не младенец, чтобы меня купать! – грубо огрызнулся деспот и небрежно махнул рукой, давая знак всем убираться. – Я выйду, когда буду готов. Чаши с генной уже принесли?

– С минуты на минуту, мой архонт, – пообещал брауни, исчезая и настойчиво утягивая за собой явно недовольную самовилу.

Когда Грегордиан покинул купальню, самовила и не менее роскошная монна асраи, стоявшие у окна в ожидании его появления, мгновенно выпрямились, стараясь максимально выставить напоказ все свои и так очевидные достоинства. Ожидают, что если он прельстится последний раз поиметь кого-то, кроме будущей супруги, то вознаграждение избранной для этого окажется более чем щедрым? Деспот раздраженно поморщился. А ведь раньше он не находил это раздражающим и отталкивающим. Нисколько. Еще одна прелестница цепко наблюдала за ним, стоя поодаль от остальных у дверей балкона. Странно, что третьей Алево выбрал девушку расы фоет. Вот уж на кого Грегордиану не случалось польститься ни разу, в отличие от самого асраи. Лугус уже ушел, видимо стремясь охватить своим хлопотливым вниманием весь фронт приготовлений, но две одинаковые чаши размером чуть шире его ладони уже стояли в центре стола гостиной. Сделаны они были из покрытого искусной резьбой жамеро – абсолютно черного камня, часто используемого магами для создания ритуальных предметов. Идеально прозрачная густая маслянистая жидкость наполняла обе емкости до половины. При слиянии обязанность мужчины придать прозрачной генне цвета для обоих супругов, но только Богине известно, какими они будут.

Грегордиан решительно подошел к столу и поднял увесистую чашу, предназначенную для него. Самовила и асраи подступили ближе, с любопытством ожидая результата, и деспот бросил на них строгий взгляд, требующий соблюдать дистанцию, но тот натолкнулся на непрошибаемые соблазняющие улыбки. До чего же это отвлекало и раздражало! Осторожно коснувшись вязкой поверхности кончиками пальцев, деспот почти завороженно наблюдал, как прозрачная генна медленно стала приобретать цвет. Будто крошечный красноватый взрыв произошел от контакта кожи с маслянистой субстанцией, а потом стал распространяться, клубясь и приобретая вид жидкой бронзы. Так вот как он будет выглядеть к началу обряда. Словно одно из изваяний, столь любимых в мире Младших. Интересно, это понравится Эдне или позабавит ее? Стряхнув с пальцев краску, Грегордиан взял вторую чашу. Спокойное до этого сердце отчего-то зачастило в предвкушении, и Бархат нетерпеливо заерзал внутри. Сейчас он узнает, какой предстанет перед ним Эдна, и от этого деспот ощущал себя дико возбужденным во всех смыслах слова. Что, судя по вздохам и возне позади, не осталось незамеченным моннами. На самом деле ему плевать, каким будет цвет, главное, чтобы уже быстрее.

Коснувшись пальцами поверхности генны, деспот впился в нее глазами в ожидании нового цветового взрыва. Но ничего не случилось. Жидкость оставалась все такой же девственно-прозрачной. Нахмурившись, он вытащил пальцы и погрузил снова, уже глубже, доставая до дна чаши. Снова ничего. Обнаженных лопаток коснулось чье-то дыхание, и, оглянувшись, Грегордиан столкнулся с любопытным взглядом монны асраи, пытавшейся заглянуть через его плечо, и тут же взбесился.

– Убирайтесь! – рявкнул он так, что обе девушки в испуге шарахнулись от него. – Пошли прочь! Я не без рук и сам могу нанести эту проклятую краску!

Две девушки в испуге вылетели из его покоев, с грохотом захлопнув двери, а вот их крылатая товарка даже не шевельнулась. Она по-птичьи склонила голову набок, продолжая наблюдать за ним невозмутимо и даже нахально.

– Ты не слышала мой приказ? – зарычал Грегордиан, вкладывая в свой тон максимум угрозы, но это не заставило фоет даже отвести наглые шоколадные глаза.

– Слышала, но кто сказал, что у тебя есть право отдавать мне приказы? – усмехнувшись, она продемонстрировала ему крошечные, но острые передние клыки, и деспот вдруг не смог сделать новый вдох, так, словно неодолимая сила стянула его грудную клетку.

– Шоколадные… твои глаза… – прохрипел Грегордиан, понимая, кто перед ним.

– Ну да, у настоящих фоет они зеленые, подзабыла уже, – улыбнулась Дану еще шире и подошла к нему. Теперь все его тело ощущалось обездвиженным и онемевшим.

– Приветствую тебя, великолепная и устрашающая, – выдавил из себя Грегордиан. Как следует действительно приветствовать Богиню? Кто же мог это сказать, если она несколько поколений никого не удостаивала общением с собой? Ему же «посчастливилось» уже дважды за один лунный цикл.

Дану ткнула в его пальцы, все еще погруженные в чашу с генной, и ехидно спросила:

– Что, не работает? – когда он промолчал, она объявила: – И не сработает, пока я не захочу. А причин захотеть я не вижу, мой непокорный дини-ши.

Грегордиан готов был рухнуть на колени перед Богиней, но его тело по-прежнему ему было неподвластно. Все что он мог – это взмолиться взглядом и прохрипеть:

– Дану, прошу тебя…

– Замолчи! – оборвала его Дану, и Грегордиану показалось, что мистический захват на груди стал дробить его ребра, а рот оказался запечатан.

– Разве с этой женщиной тебе следовало соединиться? Разве она может дать тебе наследника? Разве ты получил от меня позволение прервать на себе свой род? Я разрешала тебе сделать расу дини-ши еще более малочисленной с твоей смертью? Которая весьма приблизится, если ты пройдешь слияние с человеком.

В собеседнике Богиня, очевидно, не нуждалась, как и в его возражениях, иначе не заткнула бы ему рот. Поэтому все, что оставалось Грегордиану, – это ждать и надеяться на то, что все свое недовольство Дану выместит на нем и решит не вмешивать в это еще и Эдну.

– Ты ведь даже не слушаешь меня, глупое высокомерное дитя! – Такая острая боль прострелила деспота от макушки до пяток, что только наложенная Богиней немота удержала позорный вопль.

Как любая женщина их Богиня умеет добиваться полнейшего внимания, когда ей нужно. Грегордиан намертво прилип глазами к хрупкой фигурке, безмолвно извиняясь за все, в чем бы ни провинился. Он повинится в чем угодно, только бы унять раздражение Дану и отвести удар от своей женщины. Дану выхватила из его обездвиженной руки чашу и почти швырнула ее обратно на стол. Потом, буквально взлетев, уселась между двумя сосудами на столешницу, поджав под себя ноги, и, опустив тонкие пальцы в жидкость, стала ими задумчиво вращать.

– Ты ведь не изменишь своего намерения соединить себя именно с этой женщиной, – Богиня не спрашивала, а утверждала, говоря скорее с собой, нежели с Грегордианом. – И кем я буду, если стану требовать этого любой ценой? Богиня – жестокая сучка? Бессердечная стерва? Так она меня называет?

Сердце снова замолотило, стократно усиливая боль в стиснутых невидимыми тисками ребрах. Дану не принято было считать обидчивой или ранимой, а вот мстительной – безусловно, и ничего не прощающей.

– Так что, я должна позволить это слияние? – И снова вопрос, адресованный себе или вселенной, но никак не ему, прямо заинтересованному лицу. – Возможно. Но не просто так!

Содержимое чаши с его генной стало бледнеть, а вот прозрачная густая жидкость, предназначенная для Эдны, наоборот, приобретала цвет, будто он перетекал через тело Дану из одного сосуда в другой.

– Ладно, непокорное дитя, ты получишь человека в вечные супруги. И раз уж я в это вовлечена, то собираюсь принять в вашей судьбе непосредственное участие. Вы получите от меня дар. Она будет жить столько же, сколько ты, но и твое время от этого не сократится. – Грегордиан не торопился радоваться, так как знал, что ничего не бывает просто так. – Но все это станет возможным только в том случае, если ты выполнишь одно условие. Мелочь, что займет лишь краткое мгновение из вашего общего времени. Разделишь ее тело с другим. Хотя бы единожды. Случится это весьма скоро, и препятствовать ты этому не смеешь.

Несмотря на онемение и дикую боль, Грегордиан неистово забился в магическом захвате, буквально раздирая собственные мышцы и надрываясь во внутреннем вопле.

«НЕ-Е-ЕТ! Не бывать этому ни за что и никогда!» – орала каждая клетка и каждая капля сознания деспота.

Когда-то, целую вечность, кажется, назад он сам толкнул Эдну в руки своих воинов, желая увидеть оскверненной чужой похотью и так избавиться от того влечения, что сжигало его с самой первой встречи. Но с тех пор все полностью и безвозвратно изменилось и в нем, и между ними. Эдна его, больше ничья, разделить ее немыслимо, противоестественно! Пусть Богиня требует чего угодно другого!

Дану поднялась и отряхнула пальцы, и в этот момент генна в чаше деспота стала снова цвета благородной бронзы, а вот в чаше Эдны сверкнула ослепительной белизной и приобрела яркий перламутровый отлив.

– Итак, решено! – довольно провозгласила она, совершенно не обращая внимания на его дикие попытки возражать. – Ты получаешь, что хотел, а я то, что нужно мне. И посмотрим, что из этого выйдет.

Нет! К проклятым созданиям слияние! Грегордиан найдет другие способы продлевать жизнь Эдны, но на условия Дану не пойдет ни за что.

– Нет-нет-нет, хитрое дитя! – будто угадав его мысли, покачала головой Богиня, плотоядно ухмыляясь. – Процесс запущен, и отказаться и повернуть назад ты не можешь! Отменишь слияние – и я отберу назад каждую частичку моей искры, которой ты делился с этой женщиной! И ты ведь знаешь, что тогда случится?

Сердце окончательно вскипело и оглушительно лопнуло, оставляя его опустошенным. Если Дану отменит действие собственного дара, которым он исцелял Эдну, то она умрет. Мгновенно. Неожиданно сила, удерживающая его тело одеревеневшим, исчезла, и Грегордиан повалился на пол кучей бессильной плоти. Дану же, мягко спрыгнув со стола, пошла в сторону балкона, покачивая бедрами.

– Дану, умоляю, отмени свое условие! – Горло казалось изодранным в кровь, каждая кость ощущалась сломанной, каждая мышца сотни раз пронзенной, но какое это имеет значение? Ноги отказывались держать, и Грегордиан пополз за Богиней, готовый молить сколько потребуется, но Дану небрежно отмахнулась.

– Нет! Решение принято, и я намерена наблюдать, к каким последствиям оно приведет. Причем весьма внимательно! – она раздраженно обернулась: – И вообще, чем ты не доволен, неблагодарное дитя? Ты получаешь эту женщину навсегда, как и хотел, всего лишь за то, что совсем недолго поделишься ею с другим. Неужели эта цена для тебя столь неподъемна?

– Да лучше бы ты моим телом так распорядилась! – рявкнул Грегордиан, на что Богиня звонко расхохоталась.

– Интересная мысль, но нет, это веселье было бы чересчур даже для меня! Так что смирись!

И прежде чем Грегордиан мог еще возразить или начать униженно просить, Дану истаяла.