Глава 2

— Думаешь, она уже того? Дохлая? — Девчушка лет десяти опустилась на колени возле своей находки. С опаской, к которой примешивалось и любопытство, ткнула в незнакомку пальцем и тут же отдернула руку. — Брр, холодная!

— Правильней говорить мертвая, Эва. Мертвая, а не дохлая, — поморщилась мадам Леттис, с недовольством косясь то на падчерицу, то на не подающую признаков жизни девушку, имевшую наглость развалиться прямо посреди аллеи, пролегавшей через городской парк, в этот час абсолютно пустынный.

Если не считать труппы бродячих артистов, которые преспокойно спали себе в своих шатрах и продолжали бы в том же духе, не приспичь Эве отправиться посреди ночи на прогулку.

— Хорошенькая-то какая! Прям кукла. — Девочка с интересом разглядывала пришлую. Поборов страх, украдкой трогала ее наряд, хрупкую, безжизненно лежавшую на земле руку. — Только почему-то без туфелек. И платье порвала… — пробормотала расстроенно, отметив, что некогда белоснежному наряду не хватает одной бретельки.

— Нашла, где помирать, — проворчал подошедший к ним мистер Тауруш — руководитель труппы и отец непоседливой Эвы. Привлеченные шумом, за ним уже спешили еще двое. Остальных комедиантов, за день утомленных выступлениями, по-видимому, сейчас не разбудил бы даже пушечный выстрел. — А ты что здесь делала?! — накинулся мужчина на дочь.

— Гуляла, — девочка подняла на отца карие глаза и невинно захлопала ресницами. — Мне не спалось.

Мистер Тауруш опасливо огляделся. Занимался рассвет. Еще час-другой, и парк оживет. А у него здесь прямо под носом валяется какая-то девка. То ли еще живая, то ли уже мертвая. Последнее, что сейчас нужно было пожилому мэтру, — это пристальное внимание со стороны констеблей. Поди потом докажи вредным полицейским, что он и его ребята эту девицу никогда прежде в глаза не видели и знать не знают, что с ней произошло.

А если она возьмет сейчас и подохнет?! Конечно же, свалят все на бродячих артистов, лишь бы не утруждаться расследованием.

— Совсем бедняжку опустошили, — присоединился к «зрителям» мистер Хэймо — маг, хоть и довольно посредственный. Он был единственным, кого Тауруш мог себе позволить нанять для создания во время выступлений простеньких магических иллюзий.

Мужчина наклонился ниже, сквозь монокль на кожаном ремешке, издали напоминавший глазную повязку, внимательно разглядывая бледное, как будто слепленное из воска лицо с заострившимися чертами. Синяки, темным узором покрывавшие тонкие руки, разодранное в клочья платье… Маг недовольно причмокнул — похоже, для этой девочки одним опустошением все не обошлось.

— Вроде бы дышит, — со скучающим видом поделилась мнением Истер — любимица публики и прима их маленького коллектива, свято верившая, что рано или поздно ее заметит антрепренер какого-нибудь крупного театра и откроет ей двери в новый мир, которого такая красавица, как она, несомненно, была достойна.

— Па-а-а, — протянула Эва, заискивающе улыбнувшись, — а помнишь, ты мне обещал эту… как ее… ну ту самую… компаньонку! — радостно воскликнула девочка, вспомнив слово, однажды услышанное от отца. После чего решительно ткнула в иномирянку пальцем. — Я хочу эту. — Заметив, что родитель по-прежнему хмурится и с явной неприязнью, а может даже, с опаской поглядывает на девушку, бойко затараторила, подскочив с колен: — Хочу, хочу, хочу!

— Угомонись! Эва! — прикрикнула на падчерицу мадам Леттис и проворчала, обращаясь к мужу: — Опять концерт устроила… Говорила тебе, разбаловал ты ее. Какая к демонам компаньонка?!

— Как по мне, Эва права. Служанка лишней не будет. — Во взгляде примы появился интерес. Теперь Истер рассматривала пришлую оценивающе, как бы гадая, справится ли та с обязанностями, которые в мыслях актриса уже на нее возложила. — А также хорошая швея. Я все пальцы себе исколола, штопая это старье! Кое-кто ведь не хочет раскошеливаться на новые костюмы, — она многозначительно покосилась на мистера Тауруша.

— Это моя кук… — возмутилась было девочка. Поняв, что чуть не сморозила лишнего, сходу поправилась: — Моя компаньонка!

— Детка, это не кукла, это живой человек. И мы ее себе не оставим, — мягко возразил отец Эвы, мысленно проклиная тех, кто подбросил им это «счастье».

Больше всего на свете Тауруш любил баловать свою единственную дочь. Но ведь всему должен быть предел. Не дарить же ей живого человека!

На которого у них нет ни права, ни средств.

— Но почему? — надула губы Эва и капризно крикнула, топнув ногой: — Па!

— Мне неприятности не нужны, — снова оглядываясь по сторонам, словно опасаясь в предрассветных сумерках обнаружить спешащих к ним полицейских, нервно проронил мистер Тауруш. — Вдруг это беглая рабыня.

— Знака на ней нет, — осторожно повернув девушку, будто та действительно была игрушкой, хотя и уже, скорей всего, поломанной, сообщил Хэймо, смахнув с ее плеча пожухлый листок.

— Значит, тем более! — еще больше заволновался мужчина и безнадежно вздохнул, обращаясь скорее к самому себе, нежели к бодрствующим членам труппы: — Придется все-таки вызывать патруль. — Вздрогнул, услышав, как девушка слабо шевельнулась и издала не то стон, не то всхлип.

— Давайте хотя бы занесем ее в шатер. Бедняжка вся продрогла, — сжалился над незнакомкой маг. Его любимым хобби было создание простеньких лечебных снадобий и магических зелий. При помощи некоторых он сбивал температуру, другие помогали спасаться от мигрени. Они особенно выручали мадам Леттис, которая ни дня не могла прожить без его чудодейственных настоек. С помощью бальзамов собственного приготовления Хэймо помогал зализывать «боевые раны» любившим покутить в кабаках артистам, и сейчас ему не терпелось заняться нежданно-негаданно свалившейся им на головы пациенткой. Хоть чуть-чуть облегчить страдания несчастной до прихода полиции.

Легко подхватив почти невесомое тело, мужчина понес девушку в свой шатер, который делил с двумя братьями-иллюзионистами, не так давно примкнувшими к труппе.

Истер, зевнув, отправилась к себе досыпать. Дальнейшая судьба незнакомки была ей неинтересна. Раз уж девчонку не захотели оставлять в качестве служанки. Мадам Леттис тоже не стала задерживаться, ведь завтра, а вернее, уже сегодня им предстоял еще один суматошный день в столице.

Эва поспешила за отцом в шатер, безустанно повторяя:

— Па, ну пожалуйста, давай оставим ее себе. У меня же завтра день рождения. Я тоже хочу себе компаньонку! Ты ведь сам говорил, что я ничем не хуже этих рас… расфиференных… Тьфу ты! Ну, короче, леди! А у всех леди есть свои ку… компаньонки.

Постепенно в парк, раскинувшийся на самой окраине Морияра, вернулась тишина. Только из шатра с синим выцветшим пологом доносились слабые стоны незнакомки, которые то и дело заглушало плаксивое:

— Ну, па!

***

Четыре месяца спустя

— Да, и еще это, это и, наверно… это. — Истер нагнулась в очередной раз, порылась в своем бездонном кофре и, выудив оттуда нижнюю льняную юбку, небрежно швырнула ее мне. И снова попала по лицу. — Фух! — Подув на упавшую на глаза смоляную прядку, довольно заключила: — Ну, кажется все.

Я покачнулась под тяжестью одежды, едва умещавшейся в руках, но устояла. С тоской подумала, что знакомство с местными достопримечательностями сегодня отменяется. Пока смотаюсь к ручью, пока постираю, настанет пора готовить нашу приму к выступлению. Или играть с Эвой, или выполнять мелкие поручения мадам Леттис.

А может, все сразу.

— Уверена, что ничего не забыла? — не сдержалась я.

— На сегодня, пожалуй, хватит, — не уловив в моем вопросе иронии, смилостивилась работодательница.

Наверное, не стоило спрашивать, потому как уже в следующую секунду лицо Истер приобрело столь не свойственное ей задумчивое выражение. Не желая испытывать судьбу, я хотела уже ретироваться, но актриса меня окликнула:

— Да, Ива, и еще корсет почини. — В меня полетело кожаное нечто, щедро украшенное цепочками и застежками на тоненьких ремешках. Благо успела пригнуться, иначе бы этот шедевр портняжного искусства точно бы сбил меня с ног. — Там шов сбоку разошелся, — проинформировала актриса и махнула рукой, отпуская. Сама же принялась сосредоточенно изучать в зеркале свое отражение, проверяя, не появилась ли где на лице за ночь морщинка.

Ритуал, который Истер исполняла каждое утро.

Прихватив с собой корсет, я закинула его в наш с Эвой шатер, а сама отправилась к ручью. Потому что тратиться на прачечную актриса категорически отказывалась.

День хоть и выдался солнечным, но по-прежнему было прохладно. Весна только-только вступила в свои права, и уже через каких-то пару минут полоскания блузок, юбок и ажурных чулок в холодной воде мои руки заледенели. Попытка отогреть их дыханием немного улучшила положение. Но ненадолго.

В такие моменты, как сейчас, становилось особенно горько, накатывали непрошеные воспоминания. О первых неделях в Эльмандине — странном мире, в котором мне не повезло очутиться. Не сразу сумела привыкнуть к новой жизни. К незнакомым людям.

Смириться.

Осознать, что это не сон, не ночной кошмар. И что я никогда не смогу вернуться обратно. И что все, кого любила, кто был дорог мне, остались в прошлом. А в будущем… О том, что могло ждать меня впереди, старалась не думать.

Порой я начинала ненавидеть эту свою жизнь. Жизнь Золушки, девочки на побегушках. Думала ли о том, чтобы покончить с таким существованием? Не раз. Но дальше мыслей дело пока не шло. Я не хотела умирать. Наверное, где-то в глубине души не теряла надежды, что когда-нибудь все изменится.

Нет, о встрече с прекрасным принцем (боюсь, здесь такие не водятся) и знакомстве с феей крестной я даже не мечтала. Но раз возможны путешествия между мирами, существует магия, то почему бы не поверить в то, что однажды и я смогу обрести некое подобие счастья.

Такое самовнушение являлось моим ежеутренним ритуалом. Это помогало держаться, не сойти с ума.

Для меня так и осталось загадкой, кому и зачем понадобилось вырывать меня из родного мира. Хорошо помню свой последний день там, один из самых радостных и волнующих. Мое первое выступление в роли Мари из «Щелкунчика». Дебютный сезон — и уже главная роль. Тут было чем гордиться.

Что и делали мои родные. Мой любимый. Которого я больше никогда не увижу.

Я часто задаюсь вопросом, оправились ли от удара мои бедные родители. Как воспринял исчезновение невесты Игорь. Возможно, уже нашел себе девушку и успокоился. И мама с папой… Хотя нет, они уж точно не смирились.

От этого становилось еще больнее.

Помню, с замиранием сердца считала секунды до выхода на сцену. Боялась, радовалась, не верила, что все происходит на самом деле. Со мной. А дальше… Внезапная тьма и такой манящий далекий свет, струящийся точно из ниоткуда. Он словно приглашал последовать за собой в неизвестность. Я сделала шаг, потом другой. Не заметила, как сорвалась с места, побежала…

В себя пришла в трясущейся повозке, под заботливым надзором мистера Хэймо.

Когда шок прошел, смогла отвечать на вопросы, слушая вкрадчивый голос мага, его объяснения, которым не желала верить. Тогда все это казалось мне бредом, и первые дни я даже ловила себя на том, что начинаю отчаянно щипать руку в тщетных попытках проснуться.

Не помогло.

Радовало, что я хотя бы понимала их речь. Оказывается, это первое, что делают трапперы, заманив человека в свой мир. При помощи чар вкладывают в его сознание элементарные знания, как, например, владение языком, чтобы избавить покупателя от лишних хлопот. Намного ведь удобнее, когда игрушка понимает твои приказы и не приходится утруждать себя объяснениями на пальцах.

Покупатели… Маги, или, как их здесь почтительно величают, высшие — это отдельный разговор. Хэймо считает, что выманили меня для того, чтобы сделать фавориткой одного такого высшего. Ведь я подхожу по всем параметрам для роли рабыни: молода, красива, плодовита… Уж не знаю, при помощи каких таких чар они определяют последнее. Но главное — мои эмоции. Маг утверждает, что они у меня очень яркие, сочные, имеющие свой неповторимый вкус. Мне это непонятно. И когда он начинает так говорить, сразу же представляется какой-нибудь бифштекс с хрустящей корочкой. Или блинчики, политые клубничным вареньем. Но никак не эмоции.

Видимо, я оказалась недостаточно хороша для высшего, кем бы он ни был, раз предпочел от меня избавиться. Может, не понравилась на вкус? Или запах моих чувств оказался ему неприятен. Кто знает…

А вот Хэймо не брезгует и время от времени понемногу тянет из меня эмоции. Хоть и ворчит потом, что я то горькая, то кислая. Ему, видите ли, больше по душе положительные переживания. Увы, в моем меню нет ничего, кроме тоски по дому и страха перед неизвестностью.

Обычно после таких сеансов эмоционального вампиризма у меня появляются апатия, безразличие. Жаль, ненадолго. Я не против делиться с магом чувствами, ведь это единственное, чем могу отплатить ему за заботу.

До сих пор не верится, что меня угораздило оказаться в мире эмоциональных торчков. У которых своих чувств с годами становится все меньше и которым для поддержания жизни нужны чужие.

Постоянно.