Глава 2

У себя в комнате Адриан склонился над столом и старательно писал ответ. Ему больше некому было похвастаться полученным письмом — у него просто не было близких друзей, с кем он мог бы обсудить это. Он не был ни панком, ни музыкантом, ни футболистом — он просто был никем. Хорошо учился, любил читать, любил смотреть фильмы и фотографировать. Ему не было нужно признание в школе, но этот морпех... Когда Адриан впервые наткнулся на листовку Any Marine, что-то заставило его взять ручку и бумагу и написать письмо пехотинцу, которого он выбрал наугад. Может, это была неосознанная тяга к мужчине, более сильному и более зрелому, чем он сам, а может, ему просто был нужен кто-то, кто (хотя бы в письмах) заменит ему отца или возьмет на себя роль старшего брата.

Когда Адриан пробежал по листовке глазами, он долго сомневался, стоит ли вообще ему в этом участвовать. Он увидел строчку: «Поддержи наших героев!» и не мог сообразить, как он способен это сделать — поддержать кого-то, кто рискует жизнью. С другой стороны, решил Адриан, он ничего не теряет. Никто не узнает о том, что он написал письмо солдату, а надеяться на ответ он не будет, чтобы потом не разочаровываться.

Адриан решил, о чем будет писать, и его ручка запорхала над бумагой.

***

Я вспоминаю, как на прошлой неделе мы словили змею. Это была, судя по всему, эфа, и нам чертовски повезло, что у Винни при себе оказались нож и отменная реакция.

Мы сидели полукругом на песке и, как обычно, передавали друг другу фляжку с самодельным бухлом. Разговор крутился вокруг вечных тем: женщины, убийства, немного правительства, секс, оружие. Мы уже немного захмелели, и я решил лечь на спину. Я смотрел в небо, слушал, о чем болтают мои товарищи, и чувствовал, что Пустыня не принимает нас. Мы для нее были чужеродными частицами — она была бы рада избавиться от нас, но вот незадача — мы должны были защищать ее, и она понимала это. Но мне все равно было неуютно. На меня будто глядели тысячи глаз со всех сторон: она, Пустыня, осуждала каждое мое движение и каждую мою мысль.

«Вам здесь не место».

«Я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне».

«Ну и иди к черту», лениво подумал я и перевернулся на бок. Джархеды сидели на песке, скрестив ноги, перед их грубыми ботинками лежали фляги с водой, обертки от шоколада, пустые стаканы с остатками выпивки.

А потом среди всей этой потребительской дряни я вдруг увидел движение.

— Эй, Дон, — я тронул за ногу сидящего рядом парня. — Дон, слушай сюда.

— Чего тебе? — пьяным голосом спросил меня этот здоровяк из Техаса.

— Дон, в полуметре от тебя змея. Не ори и передай другим. Я не буду вставать. У кого-нибудь есть нож или типа того?

Дон побледнел и наклонился к уху сидящего справа от него Вика, а тот обратился к Денни, а Денни поговорил с Винни, и тот кивнул и бесшумно достал из голенища нож.

— Где, Марк? — мягко и почти шепотом спросил он.

Я глазами указал на песок перед собой. На нем, свернувшись в кольцо, лежала довольно крупная змея песчаного цвета. Эфа. Пустынная ядовитая тварь. Непонятно, зачем она подползла так близко к людям, но было ясно одно — она быстрее и смертоноснее всех нас вместе взятых.

«Вот так, мальчик. Я сильнее вас, хоть и не выставляю это. Вам здесь не место. Убирайтесь».

«Сука, долбаная сука», подумал я.

А Винни сделал резкий выпад, и песок расцвел багряным цветом.

Все морпехи, как по команде, вскочили на ноги и подхватили Винни на руки. Они носились с ним на руках по лагерю, кричали что-то, а он тряс окровавленным ножом в воздухе и орал во всю глотку «Semper fi!» Тогда я подумал, что мы радовались тому, что хоть как-то можем бороться с Пустыней и ситуацией в целом, что не все еще потеряно и что мы чего-то стоим. Мы радовались этой крохотной победе, потому что других побед у нас пока не было и, возможно, не будет. Это было наше первое убийство в Пустыне, и пусть это была всего лишь змея против человека, мы все равно одержали верх. Для каждого из нас это была не змея, а кто-то еще: ненавистный инструктор, правительство, которое отправило нас сюда, арабы, Саддам Хуссейн. Эта змея стала всем, что мы ненавидели, и Винни запросто разрубил ее своим ножом. Она может сколько угодно теперь лежать на песке и пускать в него свой яд, но сегодня вечером на стороне победителей — мы.

***

Моя семья была типичной американской семьей. Это было настолько банально, насколько вы можете себе это представить. У нас было все: барбекю по выходным, семейные поездки на пикник, горячая кукуруза на заднем дворе и банки пива, которые мы делили с соседями, фейерверк на день Благодарения и вся прочая стереотипная мишура. Мама работала бухгалтером в офисе, отец работал в автомастерской. У нас в семье не было поколения военных, и потому, после смерти родителей, окружающие не поняли, откуда во мне взялось желание записаться в Пехоту.

И, в какой степени наша семья была типично американской, в такой же степени я отличался от вашего представления об обычном американском пацане. Я изредка играл в регби, но это не было моим хобби. Я умел стрелять, но в рамках летнего лагеря, куда ездил еще в возрасте десяти лет. Мне больше нравилось читать и (в этом я признавался только родителям) я хотел поступать на факультет журналистики в университет. Мои отношения с девушками складывались довольно вяло: у меня была всего одна постоянная подружка, с которой мы были вместе около полугода, а еще у меня несколько раз был петтинг с парой-тройкой девушек. Я не был спортсменом, красавчиком, звездой класса и даже гением. Я просто был собой: спокойный парень, любящий книги и хорошую музыку.

Телефон зазвонил уже в четвертый раз за минут двадцать, и я сдался. Трубка слегка исказила высокий голос моего дяди, брата мамы:

— Эй, парень, — он помолчал. — Как дела?

— Я записался в Пехоту, — спокойно ответил я. — Сбор на следующей неделе.

Трубка замолчала. Все мои родственники привыкли, что моя жизнь была чередой размеренных и обдуманных поступков, а очередь в потенциальную смерть явно выбивалась из общей картины. В трубке послышалось шуршание, шипение, приглушенные звуки спора, а потом мой дядя с преувеличенной радостью сказал:

— Передаю тете!

— Марк Холливел! — теперь трубка говорила визгливым резким голосом. — Ты что сделал?

— Записался в Морскую Пехоту Соединенных Штатов, во имя служения нашей доблестной и отважной нации, — ответил я и повесил трубку.

Я сам не до конца осознавал, что сделал. Просто я шел по улице, а когда выпал из своих мыслей, понял, что стою прямо перед призывной станцией Пехоты. В следующий раз, когда я очнулся, я стоял уже внутри, а мое имя вписали в список добровольцев-призывников.

Вербовщиком был жилистый мужчина с густыми усами и холодными, цепкими глазами. Он несколько раз назвал меня «сынок», пожал мне руку, рассмеялся, когда я ответил ему крепким рукопожатием, и торопливо записал мое имя и данные.

— А семья в курсе, что ты тут стоишь? — как бы между прочим спросил он.

— Они умерли, — ровным голосом ответил я. — Так что я стою тут сам по себе.

Он пожал плечами:

— Значит, Пехота станет тебе за мамку и за батю. Распишись.

Я послушно поставил подпись и, тем самым, определил свою Судьбу, или, по крайней мере, ближайшее будущее.

В следующие несколько дней телефон буквально разрывался. Если раньше, после похорон родителей, мне звонили буквально пару раз в неделю и то осторожно, словно боясь как-то задеть меня или еще больше ранить, то тут на меня обрушилась лавина звонков. Топ-вопросов составили:

1) Марк, ты в своем уме?

2) Тебе не нужен психолог, Марк? У моей знакомой отличный доктор.

3) Марк, ты решил покончить с собой? Только не смей отрицать, наверняка у тебя в матрасе наготове таблетки!

Было странно наблюдать, как все эти люди, которые, по сути, почти не общались со мной при жизни родителей, вдруг резко озадачились моим будущим. Им было все так же все равно, но какой-то долг — общественный или социальный — повелевал им волноваться, чтобы потом за чашкой чая пересказывать соседке, что «бедный мальчик с ума сошел от горя и подписал контракт на отложенное самоубийство, можете себе представить?» И это будет служить отличной темой для чаепития с соседями, а потом к этому прибавится коллекционирование моих писем (если я решу ответить), редкие газетные вырезки и непременные сердечные капли в присутствии гостей, потому что моя служба — то, что режет им сердце.

«Лживые ублюдки, — думаю я, — вам просто хочется стать частью драмы. Вам было мало смерти моих родителей, а сейчас к этому прибавится еще и потенциальная моя. У вас удвоится количество сплетен и материала для бесед, и вы будете как бы причастны к войне, и это почти то же самое для вас, что для меня— получить Медаль Почета».

По этой причине я почти оборвал все контакты с родственниками, и никто не провожал меня, когда я отбыл в тренировочный лагерь. У меня не было девушки, а мои немногочисленные друзья предпочли обойтись прощанием по телефону или электронной почте. Но меня это не особо волновало. Мне нужно было учиться выживать самостоятельно, и Морская Пехота казалась мне отличным вариантом, чтобы начать свое обучение.

***

Сабина доставала из духовки свое коронное блюдо — пастуший пирог — когда Адриан спустился на кухню со второго этажа.

— Эй, ты вовремя, — улыбнулась ему мать. — Разложишь приборы?

Адриан не ответил, и женщина заметила, что ее сын казался притихшим.

— Эй, — она взъерошила ему волосы, — что не так?

— Это глупо, но...Марк мне ничего не ответил. Я понимаю, что и так здорово, что я получил ответ, просто...я надеялся... а вдруг он тоже умер, мама!

Адриан неожиданно забился в судорогах плача, Сабина молча обняла его. Он редко показывал свои эмоции, и она могла только догадываться, как сильно он скучал по отцу и как его ранило то, что они остались вдвоем. Ей было приятно, что сын доверял ей настолько, чтобы плакать при ней, но в то же время ей было больно за этим наблюдать.

— Послушай, — спокойно начала она, — сейчас ведь пока не идет никаких военных действий. Они просто там сидят, в пустыне, и готовятся к тому, чего может и не быть. Иначе по телевизору давно бы объявили.

Он поднял на нее заплаканные зеленые глаза (точно как у отца, подумала она):

— Правда?

— Разумеется. Тебе ли не знать? Иди умой лицо и садись за стол. Я разложу приборы сама.

Он побрел в ванну, продолжая тихо всхлипывать. Сабина до боли сжала спинку стула.

«Давай, Марк, что тебе стоит ответить ему? Давай, ты же в самом деле не мог умереть там, на этом краю света».

***

«Эй, дружище,

Ха-ха, это будто наше тайное приветствие, да? Извини, если глупо прозвучало. Я был супер рад получить от тебя ответ! Я думал, вы ребята крутые и никогда не отвечаете, но ты ответил мне! Мама тоже обрадовалась. Просто знаешь, она не верила, что ты ответишь, а я показал ей конверт и она такая „Вау!“ Это круто, чувак.

Как там твои дела? Наверное, очень жарко. Я не могу представить. То есть, мне бывает жарко, но наверняка не так, как в пустыне. Ты уже видел иракцев? Они стремные? Из какого оружия ты стреляешь?

Я не уверен, интересно ли тебе, но расскажу о себе. Я люблю читать и хочу стать журналистом. Моя мама очень красивая, ее зовут Сабина,я потом покажу тебе фото. Она часто грустит (потому что мой папа умер), поэтому мне надо быть мужчиной, верно? Хотя, если я вступлю в Пехоту, я могу умереть, и она этого точно не вынесет. Но я уже начал тренироваться (я бегаю и отжимаюсь) просто так. Я хочу стать сильнее.

Эй, Марк, держись там, ок? Пиши мне. Я верю, что ты надерешь зад любому.

Твой друг,

Адриан»

За день до того, как я получил второе письмо от Адриана, у нас в лагере случилась Большая Драка.

Чтобы вы лучше понимали, о чем речь, позвольте мне немного рассказать вам о лагере, полном джархедов.

Корпус Морской Пехоты США считается «кулаком дяди Сэма», ее спецназом, ее ударной силой. Нас тренируют действовать за пределами своей Родины, и именно поэтому морские пехотинцы считаются силами быстрого реагирования. У нас великолепное обучение, а наши снайперы способны выбить вам глаз, будучи от вас в километре. Это о морпехах гуляют легенды, в которых фигурирует море выпивки, обнаженные шлюхи-красотки (не всегда красотки, будем честными) и всякие героические подвиги. Вьетнам? Были. Вторая Мировая? Это отметьте тоже. Мы — элита вооруженных сил США. Мы надежда и гордость нации. На нашей эмблеме, в багрянце и золоте, гордо реет орел, а под ним расположены земной шар и якорь. Наши вербовщики пообещают вам жизнь, полную приключений, секса, наркотиков и крови. Все, что вам нужно сделать, — поставить тут подпись, большое спасибо.

На деле все немного более прозаично.

Типичный джархед — это обычный парень, возможно, ваш сосед, который от нечего делать (или у него была судимость, или он не смог поступить в колледж, или у него семья — сплошь поколение военных) вступил в ряды Пехоты. Он поверил в сказку, которую ему рассказал вербовщик, он раз двадцать пересмотрел Цельнометаллическую Оболочку, гудел себе под нос «Полет Валькирии» и мечтал указать черномазым ублюдкам их место. Он приехал в тренировочный лагерь, ему выдали снаряжение и форму, в лицо ему теперь будет регулярно плевать инструктор (и дай бог, если только плевать), и он вскоре научиться мастерски материться, ненавидеть Пехоту и выпивать столько алкоголя, сколько не пил за всю свою жизнь.

Перед вами стоит представитель джархеда обыкновенного. У него ленивый тяжелый взгляд, который моментально станет цепким, как только ваша голова попадет в перекрестье прицела. У него на шее болтается один, или два, или пять жетонов, причем на одном может быть выбито атеист,а на другом-христианин. Он стоит небрежно и расслабленно, потому что ему надоели тренировки или вы слишком скучный собеседник. Он отвратительно сквернословит и отпускает мерзкие пошлые шутки (в которых главным героем выступит ваша матушка). Он-гордость страны и лучший боец нации.

Такой парень похож на щепотку пороха в помещении, где трещит костер. Представьте, что будет, если собрать с пару десятков таких парней вместе, запереть их на краю света, лишить секса и выпивки, а единственным способом спустить пар для них будут изнурительные тренировки. Бам, драка.

Но я не собирался рассказывать вам о наших обычных дружеских стычках в духе «я сейчас так двину тебе в рожу, урод, что ты выплюнешь зубы через жопу». Это была необычная драка и отличалась она тем, что Генри правда спятил и хотел навредить нам.

Генри был угрюмым здоровенным техасцем. Но, в отличие от Дона, который только строил из себя сурового великана, Генри был по-настоящему отмороженным. Говорили, он пошел в пехотинцы, чтобы иметь возможность безнаказанно убивать. Говорили, его с возраста 5 лет брал с собой на охоту папаша, и там Генри в первый раз попробовал свежей горячей крови. Но, какими бы лживыми (или правдивыми?) не были эти слухи, Генри был совсем не обычным солдатом. Он был убийцей в форме и ждал возможности выпустить пар по-своему.

В тот день мы только закончили наш комплекс упражнений BUD/S, когда Генри задел Джеба плечом.

— Эй, полегче, ковбой, — проворчал Джеб, но не обратил на толчок никакого внимания, но тут рожа Генри нависла над ним, как неоновая табличка «Осторожно, опасность!»

— А то что? — жадно спросил Генри. — Что ты мне сделаешь, педик?

Джеб пожал плечами. Даже самый тупой понял бы, что это была провокация, причем из разряда самых дешевых. Морпехам не интересны такие штучки. Мы заняты тем, чтобы не сдохнуть, и не собираемся вестись на простой развод от наших же товарищей по оружию. Но Генри не унимался.

— Ты думаешь, ты крутой? Да мы тут все крутые, мы все варимся в одном и том же дерьме! Хочешь хлебнуть моего? Твоя мамаша вчера брала за обе щеки и просила добавки!

Джеб мягко развернулся и молча ударил Генри в челюсть. Удар вышел смазанным, Джеб не хотел по-настоящему причинять Генри боль, но этого было достаточно, чтобы дать понять: пора было кое-кому закрыть рот.

Мы с парнями одобрительно загудели, но собирались уже идти мимо, когда Генри, который стоял сгорбившись, вдруг выпрямился, одной рукой схватил Джеба за горло, а второй начал бить его под ребра. Я, Винни и Дон кинулись к Генри, а Денни побежал за Митчеллом, командиром нашего взвода. К тому моменту, как мы отцепили руки Генри от шеи Джеба, тот уже посинел и еле слышно сипел, а когда Генри отпустил его, Джеб рухнул на землю. Мы заломили Генри руки, а Дон, не удержавшись, вмазал ему по лицу. Винни помог Джебу подняться, и к нам наконец подбежали Митчелл и Денни.

— Отпустите его, — запыхавшись, проговорил Митчелл. Он был мужчиной средних лет, с редкими усами над тонкими губами, с острыми чертами лица и колючим взглядом. Многие считали Митчелла говнюком, но я вам скажу — он был честный парень и всегда решал по справедливости. И то, что он попытался и на этот раз разобраться в ситуации, обернулось против него.

— Какого хрена, Генри? — спросил он, быстрым шагом подходя к тяжело дышавшему морпеху, — Какого хрена ты устраиваешь тут выступление рестлеров, сукин ты сын? Ты понимаешь, что тебе...

Он не успел договорить. Генри, здоровенный техасский ковбой, кажущийся слепленным из глины големом, с быстротой кошки нырнул рукой в голенище ботинка и кинулся на Митчелла. Командир, широко раскрыв рот от изумления, отшатнулся. Из его бедра торчала рукоятка ножа.

Мы стояли, остолбенев. Да, иногда джархеды переходили рамки. Паре человек из нашего взвода снизили премии, еще одного деревенского дурачка отправили на гаупвахту. Но никто и никогда не нападал на собственного командира. Это было... неправильно. Да, мы пускаем в живых людей пули, да, мы породили явление «розовой мглы». Но, какими бы злыми псами мы не были, мы не кусаем своих. Мы морпехи, а не убийцы. И Генри не был одним из нас.

Дальше все случилось буквально за минуту. Мы с удвоенной силой накинулись на Генри и скрутили его. Денни провел Митчелла в лазарет, вместе с Джебом, который уже пришел в себя. В тот же вечер Генри увезли из лагеря, и мы больше не слышали о нем. Кто-то скажет: как можно было проглядеть потенциального убийцу при наборе на службу? А я отвечу: это все пустыня. Она делает что-то такое с каждым из нас и, помоги нам Господь, если хоть в ком-то будет сидеть Чарли Менсон.