Глава 6

Это единственное место, где я могла укрыться, спрятаться от самой себя, от людей, от Марко. Моя мастерская, наполненная скульптурами, кувшинами, вазами и маленькими статуэтками. Все эти годы я находила отдушину здесь, наедине с глиной, гипсом или воском, когда мои руки ваяли, а мысли витали где-то далеко…где-то в прошлом, где-то, где нет боли и страданий.

Когда-то, более десяти лет, назад я увидела, как посреди площади мастер в старой одежде, оборванном фартуке ваяет скульптуру парня. Я долго смотрела за ним. Приезжала туда и наблюдала, как постепенно комок глины приобретает человеческие черты, как из нее появляется лицо, туловище, руки и ноги, как губы статуи изгибаются в улыбке. Она оживает. Она напитывается душой художника.

Мастера звали Джузеппе Веацо, и он согласился дать мне уроки по лепке. На самом деле он согласился не умирать от голода, так как жизнь в его маленьком сарае скорее походила на медленную смерть. Около трех лет он жил в нашем особняке и учил меня лепить…Но я лишь мяла глину, но не пыталась что-то создать. Мне казалось, я не сумею.

Пока однажды не увидела сон…Как будто наяву, я прочувствовала каждое мгновение этого сна, каждую секунду. Я еще была Вереском, мои волосы заплетены в две косы, у нас дома на заднем дворе живет волк и по ночам я вылезаю из окна, чтобы стрелять из рогатки по бутылкам из-под пива, расставленным Верзилой вдоль бревна.

– Спорим ты не пройдешь по краю забора, зассышь, малая.

– Спорим ты дурак, Верзила, и ты мне проиграешь.

– На что спорим?

– На что?

– Упадешь с забора – поцелуешь жука.

– Фуууу…А если не упаду, то ты залезешь на макушку вон того дерева и спрыгнешь оттуда.

Улыбка не сходит с его чувственных губ, наоборот в глазах появляется блеск озорства.

– Сорвусь оттуда и весь переломаюсь.

– Ну в этом весь смысл. Если я не струшу, то и ты не струсишь. Или струсишь, Сальваторе ди Мартелли?

Глаза юного дьявола сверкнули, и я поняла – вызов принят.

– Давай, малая, полезай на забор.

Я сама вскарабкалась наверх… а потом шла по узкому поребрику, переставляя босые ноги, и думала о том, что не упаду. Я сто раз здесь ходила вот так и представляла себя гимнасткой из русского цирка, на который мы ходили смотреть зимой. Но если я не упаду этот дурак полезет на макушку дерева и свернет себе шею. Падать с забора не так опасно, как с дерева. Нарочно споткнулась и полетела вниз, чтобы ощутить, как сильные руки схватили меня за талию, не дав упасть, как подхватил, прижимая к себе. Как же близко сейчас его черные глаза с золотой каймой, как сильно пахнет от него лаймом, как ветер треплет его волосы…касаясь там, где мечтала коснуться я. Плохой ветер, ворует его у меня. Трогает то, что мне тронуть нельзя. Я ревную его даже к воздуху, которым он дышит.

– Ты чего, малая?

Потянулась и чмокнула его в щеку.

– Ты что сдурела? – рявкнул и тут же выпустил меня из рук. А я расхохоталась.

– Паууууук. Ты – Паук. А я должна была поцеловать жука! Ты вполне подходишь!

Он гнался за мной, я бежала так быстро, как могла, а когда догнал вдруг очень серьезно сказал.

– Когда-нибудь ты будешь целовать меня, Вереск. По-настоящему.

Какие темные у него глаза, какую сладкую муку они обещают и как же я хочу узнать, что значит быть любимой этими глазами.

– Скорее небо упадет на землю!

– Значит, оно упадет!

Я проснулась с этим цветущим чувством в груди, с этим ощущением полета, жизни и …любви. Чистой, нежной и дикой. Из глины начал рождаться ОН…Мастер помогал мне ваять лицо, помогал лепить тело, подсказывая и направляя, изучая со мной анатомию человека…Но зачем мне анатомия, если перед глазами стоит тот самый образ с развевающимися волосами, которые нельзя трогать.

Марко, в очередной редкий визит в мастерскую, вдруг задержал взгляд на скульптуре и задумчиво спросил:

– Кто это?

– Не знаю. Просто скульптура.

Быстро ответила и завесила работу покрывалом.

– Она на кого-то похожа…, – задумчиво сказал он и хотел сдернуть покрывало, но я не дала, завезла скульптуру в подсобку и прикрыла дверь.

– Да? Не знаю. Просто леплю из головы, а Джузеппе мне помогает.

– Молодец Джузеппе. Когда закончит давать тебе уроки, я поищу для него работу.

– Он может остаться у нас. Например, работать садовником или дворником, а? Он хороший и очень добрый. Мы ведь можем забрать его к себе?

– Я подумаю об этом.

Потом Джузеппе исчез…Просто испарился. Я искала его, Марко искал и его люди, но мастер пропал. Люди моего мужа предполагали, что он утонул в реке, когда рыбачил. Именно так и было. Его тело нашли по весне. Обглоданное рыбами с веревкой на шее. Полиция сказала, что Джузеппе покончил с собой. А все статуи, которые он лепил были реинкарнациями его умершего от пневмонии сына. Джузеппе так и не смирился с утратой. А я ужасно горько оплакивала мастера. Мне было до безумия его жаль, я тосковала по его добрым глазам, косматым седым волосам и надтреснутому голосу, который слышался мне в пустой мастерской, мне казалось, что я брошена одна и больше не смогу тронуть глину, не смогу ваять без него…ТУ скульптуру.

Марко предложил очистить мастерскую от художеств Мастера, вывезти глину и сделать там оранжерею…Но именно в тот день я вернулась к лепке сама. У меня получилось…Моя первая ваза появилась в прихожей особняка, наполненная полевыми цветами…