Глава 5. Бабушка Есфирь (часть 3)

Есфирь Исааковна обняла меня. По моим глазам нетрудно было догадаться, особенно ей, о чём я сейчас думаю.

— Не бойся старости. Она к тебе придёт не скоро, — и поцеловала в щёку своими сухими губами. — Каждая моя морщинка — это год моей жизни. Я не отдам ни один мой год за целую новую жизнь в молодом теле. Это будет предательство к тем, кто меня любил, и кого любила я. Память о них я не предам забвению

— Расскажи, — попросила я.

Мне ужасно захотелось послушать воспоминания Есфирь Исааковны. Рядом с ней я забыла о своём горе. Я была в безопасности. Мне было хорошо в её хатке.

— Расскажу, раз альбом достала, — грустно улыбнулась она. — Я родилась в далёком тысяча восемьсот шестьдесятом году. В другом государстве, но в этом городе. Моего отца звали Исаак Самуилович Фридман. Он был довольно успешным купцом. Имел лавку и, даже склад. Лавки, правда, теперь нет. Снесли. Склад, посей день, используют. Дом наш тоже стоит. Только его разделили и живут там две семьи. Моя мама — Сара Адамовна, как и все женщины того времени, занималась исключительно семьёй и домом. У меня были два младших брата. Моисей и Зелик.

Сенненская еврейская община была очень закрытая. Чтобы сохранить чистоту крови браки заключались между родственниками. Меня сосватали за Яшку, двоюродного брата. Ох, как мне он был противен. Долговязый. Худой. Вечно шмыгал носом и вытирал его рукавом. За это его все звали «Сопля». И я так называла. Только от этого мне не было лучше. Замуж за него я всё равно должна была выйти. Отец считал, что любовь в браке не нужна. Главное, достаток. А у дядьки в Полоцке было побольше добра. Как старшему сыну ему отошла львиная доля наследства. Вот и сговорились они поженить старших детей, чтобы всё в семье оставалось.

Я, наверное, и замуж бы пошла, но не вышло. Чему и безмерно рада.

Дочка шляхтича Бельского замуж выходила. Домой приехал со службы сын с другом. Перед самой свадьбой друг молодого пана зашёл к нам в лавку табакерку купить в подарок старому пану Бельскому. За радушие, так сказать. В лавке тогда никого не было, только я. Столько лет прошло, а я до мельчайших подробностей помню все эмоции, что охватили меня. Он только посмотрел своим голубыми глазами в мою сторону. Волна смятения накрыла с головой. Меня бросало, то в жар, то в холод. Мои ладошки вспотели. А он ещё попросил и белый шёлк посмотреть. Я дрожала, разматывая перед ним рулон ткани. Вечером того же дня, друг шляхтичей Бельских гарцевал на своём коне по площади за мной, прося свидания. Я назначила на берегу озера в полночь. Я легко сбежала на свидание. Мать после настоек крепко спала. Отец с братьями был в Полоцке. Препятствий не было. Да и кто бы меня удержал. Через несколько дней Серж Вольсков уехал и забрал меня с собой. Я сбежала из дома в одном платье. Не знаю, что чувствовали мои родители, когда не нашли меня в комнате. Только записку на столике: «Простите. Не ищите». Я опозорила свою семью втройне. Бежала с русским. Вышла замуж за русского. Приняла другую веру.

Мы недолго были счастливы. Семья Сержа тоже не принимала этот брак. Они считали, что еврейка не подходящая пара. Но, нам было всё равно. Мы не расставались ни на минуту. Его полк отправили на Балканы. В семьдесят шестом году Россия начала войну с Турцией. Мой муж служил в Дунайской армии, а я помогала в полевом госпитале. Там я познакомилась с военным врачом Сорокиным. Он заметил во мне талант к медицине и определил к себе в помощницы. Я даже ассистировала ему при операциях. В то время — это что-то нереальное. Женщин и близко к операционному столу не подпускали, а я ассистент хирурга. Он выбрал меня среди десятков претендентов мужчин. В этом же госпитале я и узнала, что стал вдовой. В семьдесят седьмом году турки начали наступление под Кацелево. Их отбросили. Радость сменилась горем. На моих руках умер Серж. Он даже не пришёл в себя, когда Сорокин начал операцию. Меня оттаскивали от окровавленного мужа. Я всё кричала и кричала, а потом потеряла сознание, — она стёрла со щёк слёзы. — На похоронах меня не было. Я болела. В тот день я потеряла не только любимого. У меня случился выкидыш. В семнадцать лет я стала вдовой. Его семья меня не приняла. Моя прокляла. Я была в полной растерянности. Не знаю, что со мной бы приключилось, если бы не Сорокин. Матвей Валентинович сделал мне предложение. Я согласилась и стала его женой, но постель мы никогда не делили.

— Он вроде не был стар, — перебила я, вертя в руках фотокарточку Сорокина.

— Ооо, — она засмеялась. — Он не стар, конечно. Только женщины его не интересовали. Мы были хорошими друзьями в браке, но не супругами. Ему нужна была ширма для начальства. Гомосексуализм не в чести. Ты можешь быть прекрасным врачом, военным, меценатом, но если об этом изъяне узнает общество, всё пиши, пропало. Подозрения с него снялись сразу, как только он женился на мне. Я могла иметь любовников на стороне, но не афишировать свои связи, — она засмеялась снова, но уже повеселее. — Я всегда говорила своим поклонникам, что мой супруг очень ревнив. Он прекрасно играл роль ревнивца. Матвей настаивал на моём образовании и сам учил меня. Я работала с ним в Голицынской больнице. Это было прекрасное время. Как ведущего специалиста Матюшу приглашали на все приёмы и балы. Но, всё хорошее, как и плохое, заканчивается. В тысяча девятьсот третьем году я стала вдовой во второй раз. Когда не стало Матвея, меня уволили. Много недругов он себе нажил за время своей практики в больнице. Больше по причине либеральных взглядов. Он поддерживал женщин в их стремлении к независимости от мужчин, ещё и революционеров. Трогать его никто не смел. Слишком хорошим хирургом был. Но, как только Матвей умер, на мне отыгрались сполна. Замуж в том возрасте я уже выйти не могла. Бывшие любовники разбежались, а кто и покинул этот мир. Пришлось вернуться в Сенно и оно встретило меня холодно. За десятки лет про меня не забыли. Мой народ не забывает предателей, а твой народ всегда ненавидел свободных. Сбежав из-под венца я доказала, что оковы традиций лишь у нас в голове. Никто не вправе решать за тебя твою судьбу. Это твоя жизнь. И только ты за неё в ответе.

Как же она была права. Есфирь Исааковна прожила интересную жизнь. И пусть она вернулась в Сенно на склоне лет, но никто не похвастается такой насыщенной на события судьбой. В тот вечер она о многом мне рассказывала. Всю её жизнь невозможно пометить на листок бумаги. Её надо прожить. Она любила. Она была на войне. Она лечила людей в больнице. Она была причиной дуэлей. По её вине чуть не распались несколько влиятельных семей. Она жила и дышала полной грудью воздухом свободы от традиций и нравов. И никто не вправе её судить.

Как-то Есфирь Исааковна сказала мне: «Женщине можно всё простить. Измену семье, мужу, родине, воровство, мошенничество, ложь. Единственное, что нельзя простить, это убийство собственного ребёнка. Это прощению не подлежит».

Я ушла на рассвете. Теперь, я точно была уверенна, меня не сломить. Моя жизнь только начиналась и все невзгоды в ней проходящие.