Глава 3

Через пятнадцать минут, отправив Памелу в свое спальню с дюжиной горничных, я стремительным шагом направляюсь в кабинет Энтони Морте. Врываюсь посреди личного совещания дона со своим консультантом и одним из отрядов. Уничтожающим взглядом окидываю мерзкий кабинет Энтони, провонявший знакомым, доводящим до тошноты, запахом сигар. Наконец, встречаюсь с пытливым взором дона своим и выпаливаю под воздействием мощных эмоций и выброса адреналина:

— Всем немедленно выйти! — диктуя свои правила прямо при главе клана, рявкаю я. — У меня важный разговор к дону, — обвожу каждого своим фирменным сталкерским взглядом для профилактики, чтоб поторопились, собрали свои дебильные папки и свалили скорее.

Все присутствующие солдаты смотрят на меня с выражением легкого ошеломления, а потом резко переводят свои взоры на Энтони Морте, в ожидании его ответа и позволения выйти. Пустоголовые роботы, иначе не скажешь. Есть конечно адекватные члены семьи, но в основном это неосознанная масса, которая жаждет денег и ощущения находится в закрытом, опасном, но привилегированном обществе.

Власть над мирными жителями, искусственно созданное ощущение себя особенным, уникальным, после вступления в cosa nostra — дешевый наркотик, на котором все здесь конкретно так сидят с первой дозы.

— Хорошо, мы как раз заканчивали. Я ждал Киану. Все можете идти, — взмахнув слегка скрюченной от нервного спазма, морщинистой кистью, дает повеление своим подчиненным Энтони Морте.

Каждая мышца в моем теле напряжена до предела, вся сила и кровь стекает густым свинцом в стиснутые до боли кулаки, когда смотрю на вальяжную походку дона, измеряющего длину своего рабочего стола короткими шагами, и количеством затяжек элитной сигары. Мы оба молчим, но ровно до тех пор, пока дверь с грохотом захлопывается за последним солдатом, капитаном и консультантом Леоном Гомез. Как только мы остаемся одни, Энтони останавливается в районе середины дубового стола и бросая тяжелый взор на меня, глухо отчитывает:

— Очевидно, ты принес мне очень важные новости, сын мой, раз позволил себе недопустимое поведение в присутствии моих подчиненных, — его скрипучий тембр напоминает звук скольжения мела по пластиковой доске. В солнечном сплетении затягивается очередной узел неприязни и ненависти к отцу, и у меня такое чувство, что очень скоро он разрастется до размеров диафрагмы и встанет глыбой поперек грудной клетки. — Еще раз позволишь себе нечто подобное, я не поскуплюсь на наказание одного из своих наследников. Я вообще, прощаю тебе многие вещи, Киан…наверное, потому что вижу в твоих поступках, даже в таких мелочах, как общение с поданными — твой характер. Я вел себя точно также в твоем возрасте. Непобедимый, но закрытый бунтарь, мечтающий о призрачной свободе…и о безграничной власти. Я разрывался между двумя гранями, двумя целями, и меня постоянно метало из стороны в сторону, потому что я боролся с тем, с кем никогда не стоит бороться. С самим собой, Киан. Я вижу себя в тебе так отчетливо, что признаться, все меньше рассчитываю на Стефана… — вслух рассуждает Морте, вновь окрашивая мой мир в черный цвет. — Я так понимаю, все прошло успешно? Мне сказали, что Памелла дома. Она будет под домашним арестом.

— Маячок на Амелии, — сухо отчитываюсь я, вспоминая об обручальном кольце на безымянном пальчике Амелии и то, какими огромными, полными удивления и шока глазами, смотрела на меня девушка. Голубые кристаллы в обрамлении черно-угольных ресниц…она космический магнит, моя ожившая фантазия, падающая звезда, озаряющая небосвод жемчужным бликом.

Черт. Когда женщине удается коснуться твоего духа, не так уж и стремно быть романтиком, хотя бы в своих мыслях.

— Что ж, это превос... — одобрительно кивает Морте, но я обрываю дальнейшие слова дона.

Резко делаю шаг по направлению к отцу и смотрю на него уничтожающим, требовательным, приковывающим к краю стола, взглядом и чеканю по слогам, не в силах больше терпеть отказов в своей просьбе.

— Дай. Мне. Поговорить. С сыном, — шиплю я, ощущая, как болезненно вибрирует каждая клеточка в теле. Меня бросает в жар от одной лишь мысли, что я могу увидеть Антея и удостовериться, что с ним все в порядке. Увидеть его глаза, отражающие мои. Простое счастье любого отца…просто посмотреть, на то, как он вырос с момента нашего последнего разговора.

Мы говорили по видеосвязи около года назад.

И я не видел сына в реально жизни около шести лет.

Сердце обливает агонизирующим пламенем, бросает его в пекло и я ощущаю острую боль в области грудной клетки, от которой невозможно избавиться. Ни таблетки, ни убийственная доза морфия не убрала бы эту горечь. Только глаза сына способны остановить испепеляющий ад внутри.

— Я сделал все для тебя сегодня. Я готов был выстрелить этой наивной дуре в голову. Да, я знал, что револьвер не был полностью заряжен, но проверив его я обнаружил один патрон в барабане, — намеренно обесцениваю Мию в разговоре с отцом. — На прошлой неделе я решил все вопросы с этим дурацким портом и именно благодаря мне, доходы семьи в очередной раз выросли. Мы прекрасно знаем, отец. Что ты уже отвык от беготни и реальных дел, тебе нравится играть в Короля и поданных, отсиживаясь в особняке. Если я прямо сейчас пущу себе пулю в лоб, ты ни черта без меня не сможешь, а Стефан в том состоянии, в котором он находится сейчас, потянет весь клан на дно. То, что создавалось годами и поколениями будет разрушено, а Энтони Морте войдет в историю мафии, как дон, который все потерял. Ты этого хочешь, отец? Я знаю, что я прав, не смотри так на меня!

— Ты забываешься сын мой. Забываешь о том, что за твою дерзость, может пострадать Антей, — вновь тянет на себя манипуляторный рычаг Морте, но я не намерен сейчас вестись на словесные провокации.

— Ты отнял у меня жену. Почти отнял сына. Если ты отнимешь его у меня, если ты причинишь ему хотя бы сотую грамма боли, я живого места здесь не оставлю, — озлобленно рычу я, не выдерживая эмоционального накала, хватаю дона за ворот пиджака, заглядывая в глаза Смерти.

— Я не убивал Ванессу, — безжизненно оповещают его иссушенные губы.

— Виновного в подрыве машины, где она находилась, установить невозможно. Очень удобно, ничего не скажешь. Но сейчас меня волнует не прошлое, а настоящее, Морте. Я не позволю тебе способствовать тому, чтобы Антей забыл меня! Три дня назад у него был день рождения. Ты не дал поздравить. Мне нужно поговорить с ним, — меня трясет вместе с пиджаком и Энтони Морте, заключенного в мою хватку. Наконец, я отпускаю его, прекрасно понимая, что перешел черту.

На несколько долгих минут пространство до краев наполняется густой, давящей тишиной, которая изредка нарушается моим тяжелым дыханием.

— Она будет в тебе излишнюю эмоциональность. Эта puttana открывает твое сердце, Киан, — голос Энтони разрезает пространство, подобно взмаху заточенной сабли.

— Она тут не при чем. Весь мой мир вертится вокруг Антея, и ты это, к сожалению, знаешь. Все, о чем прошу — это поговорить с ним прямо сейчас, — разрушительное чувство зависимости и унижения перед доном вновь овладевает меня.

Я почти готов умолять его о том, чтобы он позволил увидеть сына. Это ужасно.

Но я больше не могу так.

Не могу засыпать в настоящем аду, с мыслью о том, что даже не поздравил его с днем рождения. Он думает, что мне плевать на него, он забывает меня, я в этом уверен, черт подери.

Он ненавидит меня. Маленький человечек, который до пяти лет рос на моих глазах, был нашим с Ванессой миром, считает меня самым дерьмовым отцом на свете. Я не могу смириться с этой ядовитой мыслью. И просто…скучаю до жуткой рези в груди.

— Открытое сердце — это прекрасно, Киан. Но открытое сердце так легко ранить, — Энтони Морте качает головой и берет со стола одно из лежащих в витиеватой корзине, красное яблоко. Из внутреннего кармана пиджака дон достает швейцарский нож и быстро разрезает фрукт пополам, и вгоняет острие в сердцевину яблока, образно олицетворяя произнесенные им слова.

Кожа в зоне затылка мгновенно покрывается инеем, хотя внешне я даже бровью не веду, наблюдая за кровожадной демонстрацией Морте.

— Хорошо, сын мой. Ты поговоришь с моим внуком. Ты заслужил, — его губы раздвигаются в неискренней улыбке, и дон хлопает меня по плечу.

Я стараюсь не думать, каким образом мне достался разговор с сыном. Ещё бы чуть-чуть и пришлось бы умолять.

По телу разливается приятное тепло от предвкушения нашей видео-встречи и это все, что имеет сейчас значение.