Глава 1

МИЯ

Я чувствую себя безвольным зверьком на коротком поводке, которого постоянно тянут из стороны в сторону. И с маниакальным наслаждением наблюдают за тем, как подопытная мышка беспомощно перебирает лапками, не в силах избавиться от тугого ошейника, наброшенного жестокими наблюдателями эксперимента.

Я устала быть этим беззащитным созданием, устала!

И с этой секунды, я официально заявляю, что сделаю все, чтобы стать сильной, независимой и свободной.

Я начинаю путь к лучшей версии себя, ступаю на тропу своего истинного пути, и больше мне чужие слова — не указ.

Настало твое время, Мия. Как долго ты еще будешь позволять всем манипулировать тобой?

Ощущение постоянного морального давления заводит меня в тупик. Как жаль, что зачастую нужно довести себя до точки невозврата, до крайности, упасть на дно, пробить его…чтобы осознать, что больше терпеть это все нельзя, и стоит начать реагировать на повторяющиеся ситуации в жизни по-другому.

Мне будет очень непросто выйти из позиции жертвы обстоятельств, но я это сделаю.

Шесть долгих лет я была заложницей фобий, страхов, овладевших мной, после смерти родителей. Я будто потеряла свой голос, свою уверенность, свою опору в жизни, и причалила к берегу, который меня временно принял, но никогда не был моим.

Я не смела перечить правилам дяди, не проявляла настоящий характер и не давала себе вольного слова в его присутствии, прекрасно понимая, что на все у него будет один ответ: «Нет, Амелия, мы ничего менять не будем, и в нормальный колледж ты не пойдешь, потому что, моя дорогая, это может быть слишком опасно для тебя. А больше всего на свете, я боюсь тебя потерять тебя, моя девочка. Ты же мне как родная дочь».

Примерно так обычно отвечал Доменик Ди Карло в те моменты, когда я в голос, заявляла о том, что хотела бы жить обычной жизнью. Мне было страшно выбираться из зоны комфорта, а редкий выезд на уроки вокала мог доводить до панических атак, потому что я не сразу и не всегда принимала присутствие посторонних людей в своем пространстве.

Психолог говорила мне, что это связано с тем, что я слишком рано столкнулась с обрыванием совсем молодых жизней, прочувствовала горечь от самой страшной потери близких, что навсегда поселил в моей душе страх смерти. Мы работали с этим страхом, но порой он был настолько силен, что психолог сделала вывод о том, что я буду соглашаться с текущим положением вещей и жизнью под надзором дяди, до тех пор, пока не избавлюсь от страха говорить, проявлять себя настоящую миру, и не буду готова к нестандартным ситуациям.

Она говорила что-то о новых нейронных связях, которые формируются в человеческом мозге не просто так, а исключительно за пределами зоны комфорта и ломают сценарии привычного поведения, перепрограммируя выбор реакций человека на обыденные вещи.

И кажется это произошло со мной, после похищения. Мои реакции изменились, и я вряд ли смогу вновь стать прежней — робкой, закрытой, подавляющей в себе боль и обиду, смиренно склоняя голову перед взором Небожителей в лице дяди и брата.

Это прозвучит странно, но мне даже теперь дышится гораздо легче, словно в груди испарились свинцовые камни страхов.

Теперь я понимаю, что моя встреча с Кианом Морте была неслучайна, и даже многое мне дала. Разбила мой кокон, в котором я так долго пряталась, скрывалась, выстраивала свой призрачный, но пустой мир, лишенный многообразия эмоций и права выбора.

Я больше не боюсь смерти.

Morte…

Я смотрела ей в глаза, я прикасалась к ней губами…и вдруг поняла, что страшна не сама смерть, а отсутствие реальной жизни в живом и здоровом теле.

Отсутствие эмоций, отсутствие развития, отсутствие движения — вот, чего действительно стоит бояться. И куда больше, чем смерти, я боюсь состариться в особняке Доменика Ди Карло. Остататься старой, одинокой, так ничего и не предпринявшей.

Невольно вспоминается низкий и глубокий баритон Киана, пульсирующий в висках и отдающийся гулким эхом в сознании:

«— Деньги это свобода, Амелия. А свобода — это жизнь.»

И я начинаю действовать:

— Дядя любит меня, Сандро. Он не сможет так поступить со мной. Он обещал мне дать гораздо больше свободы к моему совершеннолетию, разве он не человек слова? Он строг, он всегда гнет свою линию и любит держать все под контролем, — стараюсь рассуждать логически и тем самым успокаиваю себя, нервно заправляя спутанные волосы за ухо. — И особенно свою семью. Но я ему важна, и он не посмеет разрушить мою жизнь, отдав в руки человека, которого я не выбираю. Я же ему, как дочь. Он не желает мне такого несчастья. Разве он бы поступил бы так с Аннет или Мерседес? — Алессандро бросает на меня насупленный взгляд исподлобья, переполненный откровенным скепсисом и подтекстом «сними свои розовые очки, детка».

— Может, ты что-то путаешь, Андро? — вновь настаиваю я, прекрасно понимая, что Алессандро не несет ответственность за планы Доменика. — Вы оба запутали мою жизнь и возомнили себя ее Богами. Я больше не намерена это терпеть, Алессандро, скажу сразу: с этой секунды все изменится. Вы поили меня ложью все эти годы! Но ладно, Доменик…он всегда был для меня строгим дядей. Ужасно строгим, но великим человеком, который создал свою империю и держал на своих плечах большую семью. Мне казалось, его бизнес помогает людям, а не наоборот. К тому же, я не верю, что человек, жертвующий миллионы долларов на спасение редких животных, может быть плохим. И ты — человек, которого я считала своим лучшим другом и защитой по жизни, не удосужился открыть мне правду на то, что вся видимая деятельность нашей семьи — это постановка, театр, иллюзия…и к чему это привело? К тому что меня взяли в плен и чуть не угробили! Вы этого добивались?

Все-таки знание истинных обстоятельств мне бы здорово помогло. Я бы не стала сбегать на тот бал, определённо…но с другой стороны, жалею ли я о своем проступке?

Нет.

— Прошу, Алессандро. Расскажи мне хоть что-нибудь. Все, что знаешь, — едва ли не пустив слезу, умоляю я брата, сложив ладони в молитвенном жесте. Его челюсть мгновенно напрягается, становится острее, выдавая нервозность и внутреннее напряжение Алессандро. Он слишком сильно сжимает руль авто, но мотор машины наоборот заглушает успокаивающим поворотом ключа.

— Ты все уже знаешь насчет семей и возможных междоусобиц между нами, Мия. Этот ублюдок Морте наверняка рассказал, — нервно поведя плечом, огрызается Сандро, слегка ударяя по рулю раскрытой ладонью. — У всех есть свои территории и бизнес-ниши. Конкретно наша семья занимается фармацевтическим бизнесом. Черт знает сколько лет и весьма успешно. Мы никогда от тебя этого не скрывали. Ты не жила во лжи, да и женщинам бесполезно знать вещи, которые их не касаются, — произносит сквозь сжатые зубы брат, пряча взгляд, словно его в этот момент съедает неприкрытый стыд и гложет чувство вины передо мной. Или перед самим собой?

Удивительно, как мне легко удается считывать чувства и настроение мужчины, при взгляде на которого, мое сердце бьется чертовски ровно, без намеков на сбои и приступы переизбытка чувств. Чувствую себя чертовски наблюдательной и проницательной. Жаль, что эти качества затухают во мне, когда рядом Киан Морте.

— Скажи мне, это правда, что под словом «фармацевтический бизнес» скрывается наркоторговля? — вопрос в лоб, словно пуля, холостой выстрел, разрезающий тишину.

Алессандро нервно сглатывает. Даже в темноте я вижу, его резко дрогнувший кадык и ускорение пульсирующей вены на шее.

От осознания правды, в грудь вновь врастают глыбы из камня и гранита.

— Это ужасно, Сандро. Я не хочу быть частью семьи, разрушающей судьбы невинных людей, — признаюсь искренне, не в силах поверить, что действительно причастна к подобному. К смертям, болезням, зависимостям. — Я хочу, чтобы Доменик отпустил меня, как только мне будет двадцать один, как и обещал, — твердо произношу я. — Как думаешь, у меня получится уговорить его? Помоги мне, прошу…помоги мне убедить его, Сандро, — немного наивно, немного отчаянно, но я вцепляюсь в пиджака брата и заставляю Алессандро посмотреть на меня. Андро буквально съедает меня своим взором, гладит им, не пропускает ни миллиметра. Прикасается нежно к щеке, и достает прядь моих волос из-за уха обратно, поглаживая её своими крупными пальцами. — А если вы считаете, что это опасно, так я готова отдать часть своего наследства на лучших агентов, которые отправят меня куда-нибудь подальше, поменяют мне документы и вообще…я стану новым человеком. Хотя, конечно, мое сердце будет разрываться от мысли, что я больше никогда вас не увижу…но мои моральные ценности в данном случае мне важнее, — лепечу я, перебирая варианты исхода событий.

— Мия, он ни-ко-гда тебя не отпустит, — обрекая меня на очередной всхлип, полный обиды и чувства несправедливости, отрезает Алессандро. Выделяет слово «никогда» по слогам, передавая всю его фатальность.

Отводя взгляд, мужчина устремляет свой взор в пустоту, добавляя безжизненно:

— Что касается моральных ценностей, то мы продаем лекарства, а не наркотики, — что-то в его дрогнувшем тоне заставляет меня усомниться в том, что это правда. — Возможно, продаем чуть больше, чем это необходимо и не только, тем, кто в этом действительно нуждается, — продолжает Алессаднро, и я понимаю, что он имеет в виду теневую сторону этого сложного и опасного рынка. А она определенно есть, судя по выражению его лица и тону голоса.

— Если компания дяди увеличивает продажи каким-либо грязным способом, агитацией или пропагандой бадов, витаминов и прочего…то это отвратительно. Что там еще бывает плохого?

— Вся страна сидит на витаминах, Мия. Людям необходима «волшебная таблетка», понимаешь? Мы даем им то, в чем они нуждаются, — глухим голосом изрекает Сандро. — В мире нет ничего отвратительного, как и ничего прекрасного. Нет однозначно черного или белого, — ударяется в философию брат, хотя я уже услышала все, что хотела и сделала свои окончательные выводы.

Я действительно ничего не знаю о своей «семье», как сказал Киан.

И судя по всему, Ди Карло мало чем отличаются от Морте в своей сути.

Оба клана являются огромными механизмами по выкачиванию денег, и пойдут по головам ради увеличения прибыли, материального статуса, не брезгуя наступить на горло своей совести и закрыть глаза на нормы морали.

Чувствую себя потерянной мышкой, которая вдруг заметила, что всю жизнь умудрилась прожить в логове шакалов, и чудом осталась среди них живой.

Надолго ли?

— Не понимаю, как это возможно. Почему вас всех еще не посадили? Куда смотрят органы, отвечающие за пресечение всего зла, что творят пять семей? — в ответ, Алессандро лишь расплывается в многозначительной ухмылке, глядя на меня так, словно я застряла в шестилетнем возрасте. — Моя наивная девочка… — с нежностью добавляет он, и если бы раньше, я никак не отреагировала на эти слова и его прикосновение, то сейчас, я отрицательно качаю головой и убираю его руку от своего лица.

На лице Алессандро отражается изумление, гнев и ярость, явно направленная на того мужчину, который сделал меня такой борзой и пытливой. До этих пор, я никогда себя так не вела, чтоб вы понимали.

Вечно проглатывающая все, вечно принимающая, вечно управляемая.

— Их гораздо больше по всей стране, Амелия. И ответ на твой вопрос прост: все в этом мире соткано из денег. Все покупается и все продается. Пока в так называемых «органах власти» есть наши союзники и люди, бессильно даже ФБР, не говоря уже о других организациях.

Вот так просто? Но как…

— Деньги, деньги, деньги, — безжалостно выплевываю я, кидая взгляд на часть огромного особняка семьи Ди Карло, в некоторых уголках которого я вообще никогда не была. Нужно очень постараться, чтобы обойти эту резиденцию и прилегающую к ней масштабную территорию. Даже для очень большой семьи это пространство необъятно.

— Я бы променяла все до последнего цента на жизнь родителей, — срывающимся голосом шепчу я, вспоминая их улыбающиеся лица. — Или на свободную жизнь, где-нибудь на необитаемом острове в единении с природой…

— Поверь, я бы с радостью убежал с тобой, на какой-нибудь чудесный остров, Мия. Но мы все рождены при определенных обстоятельствах, в неких рамках. И иногда мы не имеем право за них выйти…чтобы не потерять все, чтобы не остаться никем, — признается Алессндро, снова обхватывая мое лицо ладонями, и я читаю в его взгляде, что гложет брата. Знаю, что деспотичный отец оставил на нем печать своих ожиданий, и сотворил из него себе подобного: верного пса, который продолжит дело и бизнес всего рода Ди Карло. Должно быть, каждый дон помешан на этом. На наследнике, которому отдаст все свое детище. Я всегда знала об обязательствах Сандро перед Домеником, просто никогда не думала, что «дела семейные» выходят далеко за границы закона.

— Ты говоришь так, словно у нас нет выбора выйти за эти рамки…словно мы безвольные создания, Сандро, — качаю головой, ощущая, как в горле стоит ментальный игольчатый ком и увеличивается до нереальных размеров.

— Нет, я так не думаю, Мия. Я знаю одно: наша семья должна развиваться, идти вперед. Наши потомки должны быть сильнее и лучше нас, и сейчас наша задача не потерять все, что было накоплено предыдущими поколениями семьи Ди Карло, — меня тошнит и нервно передергивает от его слов, напоминающих проповеди завербованного сектанта.

Я согласна с тем, что хочется дать своим детям самое лучше в жизни, но не ценой же других людей!

Мы же не в джунглях живем. Почему, что Киан, что мой брат рассуждают так, словно «естественный отбор» в обществе разумных людей — это нормально?

Мир больших денег жесток, бескомпромиссен и безжалостен.

И я не понимаю стремление человеческой сути к жадности и бесконечному потреблению, по крайней мере, в таких масштабах, как у Доменика и Энтони Морте. Почему нельзя делиться с миром больше, чем получать от него? Почему деньги для многих — маниакальная цель, которую нужно иметь и преумножать, и неважно что за всю жизнь их не истратить?

— Можно развиваться в другом направлении и оставить своим потомкам самое лучшее, создавая что-то прекрасное, а не убивая косвенно или напрямую других людей. Помогать миру. Я не знаю, как посмотрю Доменику в глаза, после того, что узнала в плену у Морте, после разговора с тобой… — нервно качая головой, предвкушая ещё более тяжелый разговор с дядей.

— Мия, ты все эти годы пожинала плоды того, что наработано нашей семьей. Жила в достатке и комфорте. Не забывай, что Доменик забрал тебя из жуткого интерната, хотя не должен был…ты обязана ему всем, что имеешь, — напоминание Сандро парализует меня до мурашек. Быть должной и обязанной кому-либо — одно из самых неприятных чувств на свете, хотя до этого момента я испытывала к Доменику лишь глубокую благодарность за свое спасение.

В интернате я бы долго не протянула, жестокость его управляющих была откровенно больной, нездоровой и неадекватной. В стране есть прекрасные интернаты и приюты, откуда дети попадают в чудесные семьи, но мой был не из таких. Если бы я осталась там, я бы могла быть отдана в одну из таких семей, куда-нибудь в Канзас, что коллекционируют детей для грязной работы или воровства.

— На эти самые деньги, которые ты так ненавидишь, ты училась. На деньги всей семьи. Ты выросла образованной и воспитанной, благодаря тому, что в тебя вложились! — цинично бросает мне в лицо Сандро. — И такой доброй и чистой, только благодаря любви своих родных родителей и отцовской заботе Доменика.

Невольно соглашаюсь с его словами, хотя прекрасно понимаю, что я выросла не только доброй и чистой, но и подавленной, забитой, наивной. Антисоциальной и тревожной.

— И как же мне найти решение? Предлагаешь выходить замуж за Кинга? Проглотить свою волю, затолкать гордость и свои права куда поглубже? — возмущаюсь я, скрещивая руки на груди. Боже, неужели придется пойти на это?

И вообще, как это называется, когда за один день у тебя появляется два жениха? И оба ублюдка. Которых я не хочу.

Что Кинг, что Морте — оба причастны к миру крови.

— Я пока не знаю, Амелия. Я не хочу никому тебя отдавать, и ты сама об этом знаешь, — он слишком долго смотрит на мои губы, и я отвожу взгляд.