Глава 9

А ведь я скучала по Моэргрину. Действительно скучала, сколько бы ни возмущалась дикости здешних мест и порядков; сколько бы ни расхваливала Нью-Аркадиан за его блеск и роскошь… Надо же, каждый раз я так рвалась в столицу, обратно к своим друзьям, к сомнительной работе и столь же сомнительным развлечениям — и каждый же раз, когда приближался день отъезда, украдкой смаргивала слёзы да принималась тискать близнецов. Те, само собой, вечно бухтели и вырывались — они, видите ли, взрослые, таких серьёзных мужиков лапуленьками не зовут и в лобик не целуют! — но вечером непременно прокрадывались ко мне в комнату, чтобы отстроить на кровати нашу традиционную берложку из подушек и одеял, обнимали меня в четыре руки и без конца упрашивали остаться.

Остаться я никак не могла. Едва не всю мою сознательную жизнь я мечтала о Магистерии; именно там я наконец обрела цель в жизни и какой-никакой порядок в голове.

Но теперь с учёбой покончено. И вот я здесь.

— Джинни! Джинни приехала! — загорланили близнецы, не успела я даже выйти из кара. А когда вышла — меня тут же едва не сшибли с ног.

— Потише, засранцы, щас уроните! — со смехом одёрнула и крепко прижала к себе наперебой галдящих мальчишек. И невольно подивилась — обе вихрастые светлые макушки уже почти достают мне до плеча. В десять-то лет! Ну да, тоже вырастут дылдами, это давно уж ясно. — Что, пока меня не было, решили вымахать с папу ростом?

— Пф! — Бернар отстранился и гордо приосанился. — Да мы его ещё обгоним, вот увидишь!

— Вот увидишь! — звонким эхом подхватил Инсар. — Будем в сто тыщ раз круче нашего старика!..

— Огромные и злобные!..

— И вся округа будет нас бояться!..

— Ибо нефиг!

Боги, они всё такие же несносные.

Я снова рассмеялась и укоризненно покачала головой. А заодно велела себе не тянуть с поиском жилья: пять хищников-альф в одном доме — форменное безумие. Особенно если один из них — твой обожаемый папа с болезненной склонностью к контролю всего и вся. Меня в частности.

Нет, папу я люблю безумно. Как и маму. Сказать, что я рада видеть их после целого года разлуки, — всё равно что не сказать ничего. Рада. Очень. И их донельзя счастливым лицам, и объятьям, от которых трещат кости. И даже отцовским причитаниям, какая я худенькая и что мне нужно лучше кушать.

Серьёзно, почему этот мужчина, внешности и силе которого любой молодняк обзавидуется, ведёт себя словно курица-наседка? Хотя дурацкий вопрос. Я же драгоценная папина принцесса, похожая сразу и на его безвременно ушедшую матушку, и на любимую женщину, с которой они вместе вот уже почти четверть века. Наверное, будь у меня сын от того, кого я люблю больше жизни, я бы тоже превратилась в оголтелую мамашу.

— Не превратилась бы, — проговорила мама со смешком, когда я озвучила свои мысли. — Мы же не эти клятые медведи с их тягой к берлогам и медвежаткам. Хаос, почему я не родила троих сыновей? Мишек, чтобы у одного кошатника крыша не ехала!

— Нет уж, девочки лучше, — возразил папа, наконец перестав хрустеть моими несчастными костями. — Смотри какая у нас красавица получилась. Я бы ещё от одной не отказался!

— Ни за что, ты не подобьёшь меня на это снова. Нет, Маграт, никаких больше котяток, медвежаток и прочей живности! Я слишком старая для этого дерьма!

Я глянула на маму с неприкрытым изумлением. Это она-то старая? Да сколько я себя помню, она всегда в одной поре: свежая, подтянутая, с чётким рельефом мышц по всему телу и роскошной фигурой, о которой мне можно только мечтать. Страдай, Джинни, не бывает у северянок пышной груди и аппетитной задницы. Все сплошь высоченные и поджарые, хоть обычно и не такие тонкокостные, как я.

Словом, никто и никогда в жизни не поверит, что вот этой жгучей южной красотке пятьдесят восемь лет! Как многие отказываются верить и в то, что моя мать — лицензированная охотница на нечисть, федеральный маршал Антеарра и официальный ликвидатор округа Греймор. Да и вообще она у нас офигеть какая. Кремень. Мне такой никогда не стать…

Ну да я и не претендую. У каждого своя судьба, и моя меня больше чем устраивает.

Почти.

И вот это самое «почти» явилось к нам домой, нагло отняв у меня внимание братишек и заставив столбом замереть посреди сада, так буйно разросшегося в моё отсутствие.

Я смотрела на Хоту — в идиотской клетчатой рубахе, всклокоченного и небритого, на полдвора воняющего маслом, точно его силком вытащили из-под кара и поволокли сюда за шиворот, как нашкодившего кота, — и понимала, что… нет. Просто нет. Не отболело, не прошло, не стало ничуть меньше ни любви, ни ненависти.

Только ненавидеть Хоту — всё равно что пытаться влезть в мокрый купальник. Трудно, противно, неудобно и не пойми зачем. А вот любить его всегда было так же просто и естественно, как дышать.

Было. Было, Реджина. Вот ключевое слово. Не позорься и не вороши прошлое. Ты не будешь ни раздирать когтями эту наглую рожу, ни радостно кидаться подонку на шею. Просто поприветствуешь так, как положено приветствовать кузена; вы изобразите, что вовсе не желаете поубивать друг друга, и пойдёте каждый своей дорогой.

И плевать, что дорога у вас должна быть одна на двоих.

Плевать, что не могу смотреть на него, не пытаясь прикоснуться; плевать, что от одного его запаха по-прежнему коленки подгибаются, как у глупой школьницы; плевать, что сам он до сих пор глядит и трогает так, как совсем не подобает двоюродному брату…

Плевать. Потому что едва Хота открывает свою трепливую пасть — и все мои сомнения разбиваются вдребезги.

Он — моя судьба? Вот эта надутая альфа-сволочь?! Какие глупости! Просто у Прядильщика странное чувство юмора. Не мог же он всерьёз связать меня с самовлюблённым эгоистом, неспособным удержать член в штанах? Уж я надеюсь на это. И какая разница, что надежда — аспект совсем другого божества? Никакой. Никакой!

Не ко мне он пришёл, видите ли. Да не очень-то и хотелось! Кому ты нужен вообще, несносный, наглый, самовлюблённый комок меха!

Пренебрежение Хоты, пусть и насквозь нарочитое, задело как ничто другое. Никогда прежде он не обращался со мной так. Это больно ударило по самолюбию; а ещё, что уж там, обозлило изрядно. Да как он смеет являться в мой дом и вести себя так, словно это я испоганила наши отношения, которыми он якобы дорожил?

Как же, как же… дорожил он. С половиной грейморских девиц. С-с-скотина.

На кончиках пальцев то и дело проскакивали искры, а внутри творилось такое, что куда уж тем разломам с их привычкой глотать людей… лично я после встречи с долбаным кузеном была готова сожрать население небольшого приграничного городка. Однако же стоически улыбалась, вместо людишек пожирала пирог с малиной и старательно делала вид, что я самая счастливая киса на свете. А родители, бабушка и даже братья тактично не замечали, как от моего безграничного счастья мигают светильники и дребезжат стёкла.

А он думал, это я перед ним буду извиняться? И за что же — за то, что не стерпела его предательство? За то, что отплатила ему той же монетой? О, ну так не в этой жизни: я слишком себя уважаю!

Жаль только, пять лет назад я не уважала себя как следовало. Иначе не отдала бы свою невинность первому попавшемуся полудурку…

Ну ладно, не первому попавшемуся. Его звали Дерек Кроули, и он буквально преследовал меня целый семестр. Старшекурсник-инквизитор, любимец преподов и предмет влажных мечтаний любой девчонки в Магистерии. Не буду врать, что мне не льстило его назойливое внимание. Может, у нас бы даже что-то и вышло, Кроули был абсолютно мой тип — белобрысая шевелюра, смазливое лицо, уйма наглости и бахвальства, мания величия размером с Тор Гаттар…

«А почему бы и не дать ему шанс?» — думала я всякий раз, когда злость на Хоту, копившаяся месяцами, норовила перевесить любовь к нему же. Мне казалось, что он не заслуживает ни любви, ни верности. Да, Дерек тоже был самодовольным засранцем и вряд ли воспринимал меня всерьёз, но зато не бегал как от прокажённой. И по бабам тоже не бегал. Или же был достаточно умён, чтобы не выставлять это напоказ.

Словом, всего этого с лихвой хватило, чтобы назначить его почётным дефлоратором.

Зря, очень зря. Не потому, что золотой мальчик Дерек Кроули был так уж плох — он честно старался мне угодить и понравиться. Правда, без толку: мой первый раз был совершенно ужасен…

Просто не стоит ни с кем спать из мести. Ещё и по пьяни. Ещё и с таким же пьяным мудаком, который и на трезвую-то голову не желал слышать слова «нет». Потом, правда, он соизволил меня пожалеть и клятвенно заверил, что уж во второй-то раз мне обязательно с ним понравится.

Может и так, но второго раза не случилось по техническим причинам. Ибо следующим утром Дерек уже валялся в реанимации, до полусмерти избитый одним ревнивым подонком. Сцепились они с Хотой так, что до сих пор вспоминать страшно… И стыдно — глупость сотворила я, а расплачиваться пришлось болвану, без всякого умысла затащившему меня в постель.

Однако и в том, что Хота не в состоянии контролировать свой гнев, я тоже не виновата. Мне вообще перед ним каяться не в чем, пусть катится к Хаосу со своими обидами!

— Ну один в один невестка моя покойная, мир её праху, — ворчливо произнесла бабушка Дердра, когда мы уже прощались: мама собиралась на работу и предложила подвезти бабулю до деревни. Видно, чтобы та не надумала погостить с недельку, ага. — Вот уж была не альфа, а девочка-цветочек, глаза б мои не видали. Зато как разобидится на кого, и всё, пиши пропало — у цветочка-то зубищи что у тех страшил, которых мамка твоя бешеная на службе своей гоняет.

— Я всё слышу, — раздалось снаружи саркастичное замечание. — Дражайшая бабуля пешком топать изволит?

— Ты поговори мне ещё там, напасть полосатая! Мужа б своего непутёвого так воспитывала! — фыркнула бабушка. И, чуть понизив голос, продолжила: — Ты, снежинка, здорово на Хоту нашего взъелась — и правильно, этот паскудник заслужил. Да только судьба вам мириться, девочка, не то в Грейморе нам мира не видать.

Ой, ну началось!

— Ба, чего это ты вдруг? — нахмурилась я. — Ещё не хватало, не буду я ни с кем мириться!

Нет уж. Никогда. Ни за что.

Ну… первой так точно даже не подумаю!

О, прекрасно, Реджина. Стоило разок повстречать «паскудника» и оценить все упрятанные под стрёмной рубашкой перспективы — и ты сразу перескочила на стадию торга. Даже не знаю, это слишком мало секса или слишком много дури в неумной голове.

— Не будешь, так придётся.

— Почему это?

— Потому это, — припечатала бабушка. — Прядильщик не для того полотно своё ткёт, чтоб две малолетние бестолочи могли его испохабить. Уж не тебе ли знать-то, ткачиха?

Не дожидаясь ответа (очень, мать его, красочного!), она клюнула меня в щёку сухими тёплыми губами и с довольным видом прошествовала к подъездной дорожке.

— Не спи, чернявая, драндулет сам себя не заведёт!

Что там в ответ съехидничала мама, я уже не слушала — от души хлопнув дверью, едва не бегом пронеслась к себе в комнату, плюхнулась на постель и принялась злобно комкать в пальцах покрывало. Тоже мне… Прядильщик может хоть заткаться, а всё равно я буду делать что хочу и с кем хочу!

Ну, по крайней мере, мне нравится так думать.

Ох, боги… может, мне и впрямь не стоило возвращаться?

Нет, нет и нет. Моэргрин — мой дом, и чтобы выжить меня отсюда, понадобится что-нибудь покруче очередного нахального альфача. Да я сама его выживу, если понадобится. И клан к рукам приберу. А что, я тоже гро Маграт, имею право!

С тем же свирепым настроем я поднялась и зарылась в ближайший из трёх чемоданов.

Итогом десятиминутных раскопок стали маленькое чёрное платье без рукавов (идеально, когда в душе не разумеешь, что бы такое надеть) и любимые серебристые босоножки на тоненькой шпильке. Ну да, когда-то я, может, и стеснялась своего роста, но это время давно прошло. Подумаешь, сто восемьдесят. Зато ноги — целый метр!

Стоило внимательно оглядеть себя в зеркале, настроение тут же поползло вверх. Отлично. Осталось только по-быстрому накраситься (боги, спасибо Сэре за науку, раньше я это считала пыткой), худо-бедно укротить густые непослушные волосы и вдеть в уши любимые изумрудные серьги.

А, ну и Олли разыскать. Не пойду же я без него развлекаться, ну в самом деле?

Мой друг, впрочем, уже стоял за дверью моей комнаты, вполне себе приодетый и причёсанный.

— Да ты издеваешься! — весело всплеснула я руками. — Признай уже, что получал диплом у менталистов!

— Мой КС к ментальной магии — семнадцать процентов, — не стал отпираться Олли. И протянул мне мой же комм. — На самом деле Арти никак не мог до тебя дозвониться, поэтому мы с ним договорились без тебя. Идём, он будет ждать нас в девять у входа в Вечерний квартал.

— Вечерний квартал? — фыркнула я. — Братец-котик решил, что нам дружно надо пойти и снять шлюх? Заманчиво, но у меня не настолько паршивое настроение.

— Из-за Хоты? — Олли приобнял меня за плечи и повёл к выходу. — Он жуткий козёл, наплюй на него. Ты ведь знаешь, что достойна большего.

— Не могу не согласиться, — послышался позади голос папы, и я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Напрасно было думать, что мы смоемся из-под носа у лучшей ищейки Греймора, но может же девушка помечтать. — Куда-то собралась, красотка?

Странно, что сразу не сел на любимого конька: мол, уже поздно (да, в полдевятого-то вечера), а платье непозволительно короткое. Неужели свыкся с мыслью, что я уже давно совершеннолетняя?

— Виновна, папочка, — пробормотала я, обернувшись к нему. — Да, мы немного погуляем. Нет, без стриптизёров и наркоты. Да, вернусь поздно.

— В полночь.

О, ну да, мечтай.

— Пап, мне двадцать два!

— В час? — с надеждой предложил папа. Вроде как и ухмыляясь с подначкой, но я же вижу — он чем-то встревожен и явно не в восторге от моего ухода. И вообще не в духе.

Хота, что ли, какой фигни наговорил? Вот придурок-то, зря я ему ничего не отгрызла.

— Ну пап!

— Ладно, ладно, я понял! — ворчливо отозвался он. — Стриптизёры, наркота, ждать под утро. Хотя бы держи телефон включенным.

— Хаос всесильный, будь я моей мамой — непременно бы с тобой развелась!

Нет конечно. Мой папа — самый лучший мужчина на свете, и любая женщина была бы счастлива иметь такого мужа. Пусть даже иногда он несносный и чересчур опекающий. Ну, как и все альфы.

— Кто б тебе позволил, наивная? — меня обняли и крепко прижали к груди, точно это меня спасёт от мифических стриптизёров и уложит спать в десять вечера. — Я слишком люблю вас обеих, знаешь?

— И я тебя, пап, — со вздохом вернула ему объятие.

— Но взрослая дочка — такой отстой! Надо уломать Изару на ещё одну.

— Ха, удачи. Можно мы пойдём уже?

— Детка, а это платье не коротковато? На улице прохладно…

— Па-ап!

Он довольно рассмеялся и наконец соизволил выпустить меня на свободу.

— Олли, ты за старшего! Приглядывай за моей снежинкой, чтоб никуда не вляпалась.

— Папа, он младше меня на три месяца. И хватит меня позорить!

— Конечно, Дар, — невозмутимо заверил Олли и, вытерпев традиционное отеческое похлопывание по плечу — серьёзно, папа норовит усыновить всех, кто младше тридцати! — увёл меня к гаражу. — Боги, Джинни, прекращай кипеть. Отец тебя любит, здесь нечего стыдиться.

Я хотела огрызнуться, что он просто никогда не был на моём месте… но, к счастью, вовремя заткнулась. И впрямь ведь не был. Нельзя говорить такие вещи парню, которого родители не пускают на порог уж пять лет как.

— Я знаю, — ответила в итоге. — Но всё равно он порой невыносим. И давай-ка шустренько свалим, пока он не пошёл на второй круг!

— Поддерживаю.