Глава 3

Григорий

Тридцать первое декабря. Я проснулся от того, что в щель между шторами ударил луч зимнего солнца, ослепительно яркий и беспощадный. Он выхватывал из полумрака пылинки, кружащиеся в воздухе, и контуры мебели, казавшиеся чужими и ненужными. Как и все в этом доме. Сознание вернулось ко мне с привычной, тошнотворной волной. Не просто пробуждение. Возвращение. Возвращение в реальность, где ее нет. Где сегодня вечером корпоратив. Где нужно надевать маску и изображать жизнь.

Я заставил себя встать с кровати. Холодный паркет обжег босые ступни. Я не спал в нашей спальне с тех пор, как ее не стало. Эта комната, гостевая, была моей кельей - минималистичной, безликой, без намека на личные вещи. Так было проще. Меньше напоминаний. На тумбочке лежала единственная книга, которую я не мог заставить себя открыть, - сборник стихов, подаренный ею в прошлом году. Корешок был обращен к стене, словно упрек.

В душе я стоял под ледяными струями, пока кожа не покрылась мурашками, а тело не затряслось от холода. Физический дискомфорт был желанной альтернативой душевному. Я смотрел на запотевшее стекло и видел смутные очертания своего отражения - высокого, широкоплечего мужчины с пустым взглядом. Скала. Так меня называла Элеонора. Иногда мне казалось, что я не скала, а айсберг: небольшая, видимая часть - бизнес, власть, контроль, а под водой - гигантская глыба замерзшей, невысказанной боли. Боль, которая кристаллизовалась где-то в районе солнечного сплетения и отзывалась тупым гулом при каждом неверном движении мысли.

За завтраком я в очередной раз отодвинул тарелку с идеальным омлетом. Выпил черный кофе. Горечь была единственным вкусом, который я еще различал. Зазвонил телефон. Я знал, кто это.

-Григорий, доброе утро. - Голос Элеоноры был бодрым, как у диктора новостей. - Напоминаю, сегодня в семь вечера. Ты готов к своему выходу?

- Я не актер, Эля. Я приду, посижу и уйду.

- Отлично. Но для «посижу» тебе нужен соответствующий вид. И правильный настрой. Ты помнишь про наш маленький сюрприз?

Снегурочка. Это слово повисло в воздухе, вызывая раздражение. Глупая, пошлая затея.

- Помню. И до сих пор считаю это идиотизмом.

- Это - элемент шоу, Григорий. Людям нужно отвлечься. И тебе, если честно, тоже. Она приедет в семь тридцать. Молодая, симпатичная девушка. Постарайся не смотреть на нее, как на вражеского шпиона.

Молодая, симпатичная девушка. Фраза вызвала во мне лишь горькую усмешку. Что я мог ей дать? Что мог взять? Мое желание умерло вместе с Ириной. Оно было такой же частью нашей любви, как и все остальное, и я хоронил его с почестями, положив в ту же могилу. Мысль о том, чтобы смотреть на полуобнаженное тело незнакомки, вызывала не возбуждение, а стыд. Измену.

- Я не буду смотреть на нее вообще, - буркнул я.

- Будь проще, Григорий. Всего один танец. Улыбнись. Это всего лишь игра.

Игра. Пока она произносила эти слова, мой взгляд упал на маленькую фарфоровую балерину на каминной полке. Ее подарила Ирина. «Чтобы ты помнил, что в жизни есть место не только работе, но и легкости». Я резко отвернулся, но образ хрупкой танцовщицы, застывшей в вечном пируэте, пронзил меня насквозь, вызвав такую острую боль, что я на мгновение задержал дыхание. Легкость. Она умела ее дарить, как умела дышать. А я так и не научился принимать.

- Ладно, - сдался я, чувствуя, как накатывает знакомая усталость от этого разговора. - Снегурочка так Снегурочка. Буду сидеть и делать вид, что мне интересно.

- Вот и славно. До вечера.

Я положил трубку. Тишина снова сгустилась вокруг, давящая и безмолвная. Я подошел к окну. Москва лежала внизу, подернутая зимней дымкой. Где-то там были люди, которые сегодня вечером будут праздновать, радоваться, целоваться под бой курантов. А я буду сидеть среди них с каменным лицом, терпя присутствие какой-то девушки в костюме Снегурочки. Этот город, сияющий миллионами огней, казался мне гигантской сценой, где каждый играл свою роль, а я забыл не только текст, но и смысл пьесы.

И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я поймал себя на мысли: а кто она? Эта самая Снегурочка? Почему она этим занимается? Неужели ей это нравится? Или… или ее, как и меня, что-то загоняет в эту роль? Может, за ее улыбкой тоже скрывается своя боль? Может, она так же, как и я, стоит за кулисами чужого праздника, чувствуя себя живым призраком, обязанным изображать веселье, пока внутри все замирает от одиночества и тоски по чему-то настоящему, что было безвозвратно утрачено?

Мысль была странной, несвойственной мне. Я давно перестал интересоваться внутренним миром людей. Они были функциями, ресурсами, партнерами, конкурентами. Но не живыми душами. Я повторил про себя ее слова, слова Ирины, которые она говорила, когда я слишком уходил в работу: «Смотри глубже, Гриша. В каждом человеке есть история». Возможно, эта Снегурочка - просто еще одна история. Еще одна загубленная жизнь. Как моя. И, возможно, вглядевшись в ее лицо, я увижу не навязчивый атрибут корпоратива, а такого же потерянного человека, и это странным образом поможет мне вынести этот вечер. Не как начальник, обязанный присутствовать, а как наблюдатель, что хоть на йоту, но роднит его с остальным человечеством.

Я медленно подошел к гардеробной. Мой взгляд скользнул по ряду белых сорочек, но рука потянулась к темно-бордовой кашемировой водолазке. Не такая уж большая уступка. Потом к пиджаку - не черному, а темно-серому, почти графитовому. Еще одна маленькая уступка. Каждое из этих решений казалось микроскопическим бунтом против того образа, в который я заключил себя добровольно, - образа монолита, не подверженного слабостям. Но сегодня монолит дал трещину, и сквозь нее сочился тусклый, но упрямый свет любопытства.

Я одевался медленно, будто готовясь не к празднику, а к ритуалу. К экзамену на прочность. Сорок минут. Я выдержу. Я представлял, как буду сидеть в углу, отгороженный от всеобщего веселья невидимой стеной, а она будет порхать между столиками, разбрасывая направо и налево свои улыбки и колкости, и наши взгляды будут встречаться, два одиноких острова в бурлящем океане притворного ликования.

Выходя из дома, я на секунду задержался у зеркала в прихожей. Высокий, строгий мужчина с усталыми глазами. Ничего общего с тем человеком, каким я был раньше. Ни намека на ожидание чуда. Но где-то глубоко внутри, под толщей льда, шевельнулось что-то… любопытство. Не пошлое, не плотское. А человеческое. Простое человеческое любопытство к другой одинокой душе, которую судьба, как и меня, заставила надеть сегодня маску. Маска Снегурочки против маски успешного бизнесмена. Грустный карнавал, где каждый скрывает свое истинное лицо.

«Хорошо, - мысленно сказал я сам себе, выходя на морозный воздух. - Посмотрим. Посмотрим на эту Снегурочку. Глубже».