Расплата за обман

Будучи сводным братом мамы, Блейк часто гостил у нас. Поначалу он казался неприступным и холодным, но даже тогда его темные глаза были полны огня. В них хотелось смотреть до бесконечности. Я так и делала, пока он кружил меня на руках или, шутя, отбирал пульт от игровой консоли. В детстве я искренне считала его другом, несмотря на разницу в двенадцать с лишним лет.

Блейк был худощавым, высокого роста, и в его походке и движениях сквозило что-то кошачье, почти хищное. После мультфильма про Короля Льва, я дразнила его «дядей Шрамом», а Блейк наигранно рычал, хватал меня за ногу и принимался щекотать.

Я любила исподтишка следить за ним, когда он набирал сообщения подружкам. Смотреть, как игриво приподнимается его бровь, а губы растягиваются в самодовольной улыбке. Блейк это замечал и корчил рожицы, а потом приносил из холодильника мой любимый пломбир с шоколадной крошкой и мы вместе съедали его за просмотром очередной серии «Клуба Винкс».

Все изменил мой тринадцатый день рождения. Я страстно мечтала о туфлях на шпильках, но мама упрямилась, слушая советы ортопеда, который категорично заявлял, что стопа формируется к пятнадцати годам. Блейк наплевал на правила и привез мне блестящие босоножки от Джимми Чу. Легкие, изящные, усыпанные стразами, они казались туфельками принцессы. Визжа от счастья, я повисла у него на шее. Крепкие руки сомкнулись вокруг моей талии, но мне почему-то показалось, что Блейк не рад. Он словно… держал дистанцию. И даже не остался на праздничную вечеринку!

С тех пор мы больше не обнимались и стали редко видеться, но о причине этой холодности я догадалась лишь через два года. Я собиралась на свадьбу старшей сестры Джеки и проклинала свою плоскую грудь, которая в обтягивающем мини смотрелась проигрышно в сравнении с пышным бюстом Бри.

— Даже пуш-ап не спасает, — сетовала я, кружась у зеркала в гостиной и расталкивая подруг. — Может, салфетки подсунуть?

— Давай лучше я у мамы силиконовые вставки возьму, — предложила Джеки, не забыв ткнуть локтем довольную Бри. — А ты не хвастайся!

— Я не виновата! — принялась канючить та. — Они сами за лето выросли!

— Да ладно вам, — я примирительно обняла их за плечи. — Давайте фоткаться.

С хохотом принимая позы моделей из журналов, мы делали селфи и скидывали в общий чат. Игриво надув губки, я изогнула спину, и тогда-то и заметила пристальный взгляд в зеркале.

Блейк смотрел оценивающе — по-взрослому, как обычно смотрит на своих подружек — и меня пробрало до мурашек. Когда мы столкнулись у двери четверть часа назад, где он ждал отца, чтобы передать какие-то конфиденциальные бумаги, я не чувствовала ничего подобного. Мы просто кивнули друг другу, а теперь по венам словно пробежал ток.

— Эй, Блейк, мы красивые? — Джеки кокетливо прищурилась.

— Как куколки, — он преобразился за мгновение и с привычно непроницаемым выражением лица отвернулся к подоспевшему отцу. — Привет, Тэд. Вот новый договор от юристов.

— Здесь лишь одна куколка,[1] — авторитетно заявила я, нервным движением взбивая волосы.

Мне не понравилось, что Блейк сделал комплимент нам троим. Только я должна быть достойной его внимания!

Эта мысль стала наваждением. Я хотела, чтобы он пожирал меня взглядом. Обнимал, стискивая талию до стона, целовал, шептал на ухо. Несколько дней я еще держалась, но случайно наткнувшись в библиотеке на книгу Набокова, усмотрела в схожем имени героини знак и перешла в наступление.

— Я знаю, чего ты хотел, — с придыханием начала я, застав его поздно вечером в гостиной.

Он не планировал заезжать, но из-за застрявшего в пробке Стива, мама никак не могла выбраться с благотворительного аукциона в Челси, и Блейк, волею случая оказавшийся рядом, вызвался подбросить ее домой и занести купленные картины.

— О чем ты? — он удивленно приподнял бровь, не понимая намека.

Надо отдать ему должное — мастерски изобразил. Вот только меня не обмануть.

— О том, как ты смотрел, — я многозначительно улыбнулась. — Я согласна. И буду твоей Лолитой.

Я сделала шаг к нему, надеясь, что Блейк не станет терять времени даром. Так и случилось, только вместо страстных объятий меня ждал громкий смех.

— Слушай, кукла, я не извращенец, — добавил он серьезным тоном, когда я обиженно захлопала ресницами. — Просто представлял, какой роскошной женщиной ты станешь, когда подрастешь.

— Мы можем этого не ждать, — оживилась я, скинув с плеча тонкую лямку платья.

— Долорес, уймись, — Блейк нахмурился.

Отпрянув, я прикрыла ладонями пылающие щеки. Мерзавец! Он посмел меня отвергнуть!

А отвергнутая женщина мстит с размахом. Нет, к отцу я не пошла — хватило ума — а вот маме нажаловалась, что «дядя Блейк потрогал меня за ногу, когда я вышла из душа».

Силу разразившегося скандала можно было смело приравнивать к взрыву атомной бомбы. Мама надавала ничего не подозревающему Блейку пощечин и долго кричала и плакала, перед тем как выставить его из дома. Отцу, правда, признаться не решилась — дела у фирмы шли неважно, и слухи среди акционеров поставили бы бизнес под удар. К тому же опасность миновала — Блейк улетел в австралийский офис и не появлялся даже на семейных праздниках.

Воодушевленная заслуженным возмездием, я неделю ходила с высоко поднятой головой, пока не поняла, что скучаю. Мне не хватало Блейка и терзало чувство вины. Оно обострялось каждый раз, когда мама прикладывалась к бокалу, но даже тогда я не осмелилась рассказать правду.

После ее смерти я видела Блейка лишь дважды. На похоронах, и на собрании акционеров, куда мы с Джеки завалились, накурившись травки. Я ненавидела отца за то, что он бросил маму, да еще и завел молодую любовницу, поэтому всячески стремилась его унизить.

Охрана выставила нас из переговорной, но я успела увидеть глаза Блейка — холодные и ненавидящие — в них не осталось ни намека теплоту, которую я помнила с детства. Только презрение.

Таким же взглядом он смотрел на меня сейчас.

Я влипла. Влипла! И никто мне не поможет.

Сглотнув, я словно невзначай оперлась локтем на дверную ручку и покосилась в окно. «Бентли» замер на светофоре возле развилки у парка Боулинг Грин, где к бронзовому быку[2] выстроилась привычная очередь. Туристы фотографировались и снимали видео, махали руками, смеялись, и я поняла, что завидую им — счастливым и беззаботным. Во внезапном порыве я подалась вперед, представляя, как посылаю Блейка к чертям и звонко хлопаю дверцей перед его носом.

— Попробуешь выйти — выкину твои вещи из квартиры, — тут же отозвался он.

До зуда хотелось вцепиться ему в надменную физиономию, и смачно пройтись по ней ногтями, чтобы остался след, как у льва из мультфильма. Тогда старое прозвище «дядя Шрам» будет в тему.

— Я пожалуюсь адвокатам, что ты плохой опекун! — огрызнулась я.

Если кто-нибудь согласится вести мое дело бесплатно, и не придавая его широкой огласке.

— А я покажу документы из рехаба[3] и скажу, что у тебя рецидив.

Сердце болезненно трепыхнулось. Вот мерзавец! Он и это выяснил.

Я загремела на реабилитацию после очередного срыва мамы. Панические атаки, бессонница, навязчивая идея, что я никому не нужна, привели к зависимости от антидепрессантов.

Мое лечение скрывали ото всех. Как, черт побери, Блейк о нем узнал?

— Хватит! — не выдержав, я развернулась к нему. — Неужели спустя столько лет ты будешь мстить мне за глупый детский обман?

— Глупый? — прорычал он, глухо приложившись ладонью к подлокотнику. — Из-за этого «глупого» обмана сестра не доверяла мне до самой смерти!

Блейк поднял было руку, но так и не коснулся моей шеи — лишь сжал в кулак. Представив, как позвонки трещат под его пальцами, я пробормотала скорбным голосом:

— Прости… Я сожалею…

— Ты не умеешь сожалеть, кукла, — злобно усмехнулся он. — Но, поверь, я сделаю все, чтобы ты научилась.