Глава 10

Недоверчиво хмыкнув, она обошла меня по кругу, цепко присматриваясь, напоминая кружащего вокруг добычи коршуна или шакала.

Вот только становиться добычей этой шакалихи я не собиралась.

— Но то, что было между вами в карете… — сверкнула она глазами.

— Больше никогда не повторится, — заверила я самым дружелюбным тоном, на какой только была способна. — Уж точно не в этой жизни.

Можно было, конечно, вообще её успокоить и сказать, что между мной и де Гортом в той карете ничего не было, мне просто слегка поплохело из-за его фокусов с перемещениями. Но я ведь не мать Тереза, в самом деле. Пусть немного помучается из-за ревности. Это ей за непримерное поведение.

Паулина явно не была хорошей девочкой.

— Рада, сиротка, что мы друг друга так быстро поняли. — Она удовлетворённо кивнула, а у меня от этого обращения, «сиротка», челюсть сама собой задвигалась.

Пусть метит Мэдока, ну то есть территорию, сколько душе угодно, но если ещё раз назовёт меня сиротой…

— Значит, чему-то тебя в том твоём забытом богиней приюте всё-таки научили.

— Обители. — Вдохнула, выдохнула и пришла к выводу, что дыхательные упражнения больше не помогают.

А скоро и Паулине никто не поможет. Де Морсан продолжала нарываться и уверенно, с энтузиазмом рыла себе могилу.

— Да что ты всё время меня поправляешь?! Приют, обитель — какая разница? То, что тебя воспитывали монашки, не делает тебя более желанной для высшего света Харраса. Ты беспризорница, сиротка, тем более дочь презренного бунтаря. Беспризорницей и останешься, выродком… к сожалению, пока что необходимым Мэдоку. Я это говорю не чтобы оскорбить тебя и унизить. Только чтобы ты знала своё место и… кхе… кха…

Я и сама не поняла, что произошло. Просто в какой-то момент перед глазами потемнело, а когда пришла в себя, осознала, что мои пальцы как-то уж очень крепко, прямо-таки самозабвенно сжимаются вокруг горла леди Паучихи.

Не знаю, что тогда на меня нашло. Я не фанат насилия и агрессии, но…

— Для тебя я леди Адельвейн и никак иначе. Другого обращения к себе не потерплю.

— Жить надоело? — Паулина попыталась вырваться, но злость на склочную девицу, а может, напряжение последних дней сделали меня сильнее.

— У тебя могу спросить то же самое. Я тебя поняла, Паулина. Надеюсь, что и ты меня поймёшь. Взаимное уважение — вот о чём я прошу. Нет, требую и настаиваю.

— Грр… фрр…

— Не слышу.

— Я тебя поняла, — нехотя просипела рыжая, и я (правда, не без усилия) заставила себя разжать пальцы.

Паулина тут же отскочила в другой конец комнаты и принялась растирать шею, сверля меня таким взглядом, словно собиралась наслать на меня какое-нибудь смертельное заклятие.

Надеюсь, она не владеет магией, иначе сейчас уже я могу начать хрипеть и крякать.

Проклятье, Лиза! Это так ты не любишь истерить?

Я рано осталась без родителей и до восьми лет жила в интернате, пока меня не удочерили. Одноклассники в новой школе дразнили меня, называя сироткой. Я терпела. Поначалу. А потом устала терпеть и стала отвечать. Как умела. Что совсем не нравилось учителям и моим приёмным родителям. Они-то мне и объяснили, что насилие — не выход и проблемы оно не решает.

Впоследствии отношения с ребятами наладились, я стала частью дружного, сплочённого коллектива, по которому до сих пор скучаю. Всё забылось. И тут вдруг… Вот зачем так остро отреагировала? Она вообще не меня пыталась задеть, а Филиппу.

— А говорили, что леди Адельвейн — забитая мышка, — фыркнула рыжая.

Хотела ещё что-то сказать, но в дверь неожиданно заскреблись и в коридоре раздался громкий собачий лай.

Паулина побледнела, торпедой метнулась куда-то в сторону, за штору, и скрылась за дверью, которую я до этого даже не заметила.

«Девочки, открывайте!» — разорялся снаружи дог.

Я стояла, пытаясь прийти в себя и осознать, что только что, возможно, нажила себе врага. Не хотела, не планировала, но нажила.

«Эй, есть кто живой? Или вы уже там обе того? На почве острой любви к герцогу и жгучей ненависти друг к другу».

«А я ведь просил дождаться меня, не начинать. Но что с вас, дурынд таких, взять!»

Вдох, выдох. Продолжаю приводить себя в чувство, а заодно напутствую: с другими наинами нужно будет вести себя осмотрительнее. Надеюсь только, остальные окажутся адекватнее этой Паулины.

«Я слышу, как ты дышишь, Филиппа. Грр…»

«Цыпа, не доводи до греха. Если я войду прежде, чем ты выйдешь, можешь попрощаться со своей унылой жизнью».

Решив, что злить ещё и собаку де Горта с моей стороны будет крайней степенью идиотизма, заставила себя сдвинуться с места и распахнула дверь.

— Ну чего тебе? — спросила у пса устало.

«Поговорить, цыпа, надо. О твоих талантах».

С этими словами, ворчливо прозвучавшими у меня в голове, Морок просочился в комнату и потрусил к камину. Улёгся на мягкой шкуре, зевнул во всю ширину своей немалых размеров пасти и вполне миролюбиво пригласил:

«Давай рядышком присаживайся. Я не кусаюсь. Ну то есть кусаюсь, конечно, но сегодня обещаю быть паинькой. Если и ты тоже будешь паинькой и умостишь свой зад, где тебе сказали».

Псина похлопала по шкуре лапой и уставилась на меня своими красными демоническими глазами. Поёжившись от этого зрелища, я всё-таки подошла к ней.

«Ну а теперь рассказывай, цыпа, откуда ты взялась на наши с Мэдоком головы вся такая одарённая и чудаковатая. Я весь внимание».

Исповедоваться первой встречной собаке — это, знаете ли, совсем не уважать себя. Но я всё равно села. Чинно расправила юбку, сложила ладошки вместе, даже взгляд опустила, как бы поступила «забитая мышка» Филиппа.

«Ну… я жду», — фыркнул у меня в голове красноглазый.

— А чего именно ждёте? — уточнила я осторожно, гадая, с какой бы стороны к нему подступиться, чтобы и себя не выдать и вместе с тем разобраться со своей внезапно обнаружившейся не-шизофренией.

«Правду и ничего кроме правды. Ты кто такая, цыпа?»

— Леди Адельвейн. Можно просто Филиппа.

«Сирота из приюта?» — недоверчиво уточнила псина, и мне жуть как захотелось треснуть его кочергой из камина.

Наверное, что-то такое отразилось у меня на лице, потому что дог поспешил реабилитироваться:

«Прошу прощения, леди Адельвейн и просто Филиппа, воспитанница обители Созидательницы пречистой, Ильсельсии Прелестнейшей, Мудрейшей и Наивеликолепнейшей. Так лучше?»

— Определённо.

Дог снова зевнул, а потом продолжил наше знакомство:

«И много вас таких сироток… пардон, воспитанниц в той обители водится, которые способны слышать редчайших существ вроде меня?»

— Если честно, без понятия. Ты на моей памяти первая собака, которая не только гавкает, но и разговаривает.

«Да какая ж я тебе собака! — обиженно гавкнула эта… не-собака. — Голову бы тебе откусить за такую ересь! Я существо уникальное, можно сказать, единственное и неповторимое. Но вот что странно, из людей меня не слышит никто, кроме тебя — приблудной пятой наины».

«От блохастого слышу», — едва не огрызнулась я. К счастью, вовремя остановилась. Уже успела понять, что этот дог любит поболтать. Вот и пусть болтает. А я послушаю. И запомню всё, что он мне скажет.

«Даже Мэдок меня не слышит, хоть он и хальдаг. Он создал меня, я, можно сказать, часть его самого — ан нет, не слышит. Свою лучшую половину и…»

— В смысле создал?

«А как Истинные себе вейров создают?»

Я закусила губу, и дог вздохнул. Вот честное слово вздохнул!

«И чему вас там вообще в той дыре учат…».

— Танцам, этикету, живописи, — принялась перечислять я, но пёс меня перебил:

«Это был риторический вопрос, цыпа. Твои унылые детство, отрочество и юность меня совершенно не интересуют. А что касается хальдагов… Вейров, таких как я, они создают из своей плоти и крови, а ещё магии, тёмной-претёмной. Ты ведь в курсе, что они способны проникать в сознание любого живого существа?»

Неуверенно кивнула.

«Управлять его мыслями и поступками, а если понадобится, то и становиться им на время. Вот только последнее отнимает немало сил, а вселяться в вейров легко и почти не энергозатратно. Я — глаза и уши своего хозяина. Да если б не я…»

— То есть, получается, возможно, сейчас я с ним, а не с тобой разговариваю? — перебила дога и нервно поёрзала.

Блин! Нужно как можно скорее остаться наедине с той книгой и дочитать её сегодня же, пока я ещё где-нибудь не прокололась и не сглупила.