Глава 2. Руслан

На колене лишь едва заметный шрам. Странно, что одной такой тонкой розовой полоски на коже хватило, чтобы сломать мою жизнь к чертям собачьим. Я гулял с Бубликом и даже не хромал, все думал о чем-то совершенно мне не нужном, ловил заинтересованные женские взгляды. Вот вроде какие, красивые, все на месте молодые — бери не хочу. А на деле и правда не хочется. Никакого драйва, никакого интереса.

Бублик, самое нелепое создание в мире, семенил по лужам короткими лапками и увлеченно крутил головой, ловя запахи. Ему-то в отличие от меня было интересно сразу все. Честно, я ему завидовал. Где, блин, мои 18–20, когда казалось, что море по колено? А сейчас вон только одно колено и есть. Раненое.

— Светка приезжает, — сказал вдруг Сергей, отбрасывая докуренную сигарету.

— Какая? — искренне удивился я. Правда, искренне.

— Ну ты даёшь, — прищурил глаза Серёга. — Сестренка твоя.

Я вспомнил девочку. Мышку. Белесую, глазастую, ненавистную. И странно, что-то гладкое, давно позабытое мной, зашевелилось, напоминая о себе. Это было даже приятно — не все мои чувства атрофировались.

— С мужем? — я помнил, что пару лет назад нам с мамой пришло приглашение на свадьбу. А девочка созрела, подумал я тогда, и все. А мама вроде даже ходила на свадьбу.

— Ну ты даёшь. Все уже знают. У них такой скандальный развод был. Говорят, просто мексиканские страсти кипели, а эта истеричка бросала с шестого этажа его шмотки, вещи, даже комп, когда его с любовницей застала. Честно, даже видео на ютубе есть, хочешь покажу? Куча просмотров. Чокнутая на всю голову девица, а казалась такой тихоней.

— Ты-то откуда знаешь? — от просмотра ролика я отказался, жалко было тратить своё время.

— Маринка, — поморщился тот. Я усмехнулся.

Сергей ушёл в свою жизнь, казавшуюся мне такой благополучной со стороны, я остался. Нет, о мышке я не думал. Слишком много гадости сразу со дна поднималось, откуда только берётся. Не думать ни о чем было и приятнее, и легче. Колено чуть заныло, хотелось наклониться и растереть его. Но ловить чужие жалостливые взгляды? Увольте.

Подбежал Бублик, уселся прямо в грязь у моих ног, посмотрел на меня снизу вверх.

— Домой? — спросил я. Бублик тявкнул.

Дома на столе бумаги. Я честно пытался получать удовольствие от своей новой работы, которая, как ни удивительно, приносила хорошие деньги. Хотел, но не выходило. Скука смертная. Вся жизнь скука. Завибрировал требовательно телефон. Я посмотрел и поморщился. Аня. Только её не хватало сегодня, вот только и её, но она видимо это поняла и решила исправить.

— Привет, — бросила она в трубку. Голос, немного заискивающий, вызывал у меня раздражение. Ненависти к Аньке не было никогда. Только глухое раздражение. — Как дела?

— Пока не позвонила ты, были хорошо.

Она засмеялась, рассыпалась звонким колокольчиком, словно я сделал ей комплимент. У Ани был талант — она в упор не видела того, чего ей видеть не хотелось. Я слушал и слушал её щебет, гадая, когда ей надоест и что ей надо. А что-то нужно было ей всегда.

— Я соскучилась по Бублику. Подумала, если я в городе, я здесь ещё три дня буду, я заеду к тебе? Погуляли бы с животинкой, выпили вина. Мы же не чужие друг другу люди.

Я представил себе Аньку. Голую, подо мной, такую испорченную, но такую послушную, податливую. И понял — хочу. И от этого стало обидно, ничему меня не учит жизнь.

— Так я приеду?

— Нет, Аня, я занят.

Она фыркнула в трубку. Так она выражала своё сомнение к тому, что я, находящийся на обочине жизни, могу быть чем-то занят. Я напрягся. Если Анька вбивала что-то в свою пустую обычно голову, выбить это обратно не было никакой возможности. Попытался вспомнить, есть ли у неё ключи от моей квартиры, или я их забрал? Представил, как Анька, ведомая ей одной понятными интересами, преследует меня и Бублика следующие три дня. И откровенно испугался.

Сбросил звонок, посмотрел на собаку.

— Хочешь встречаться с Анной?

Бублик гавкнул. Мне показалось, что сердито. Разъяренно даже. Это памятливое создание наверняка думает сейчас о том дне, когда Анька носилась за ним по квартире и пыталась прибить погрызенными ботфортами. К слову сказать, убить ими было легче лёгкого, каблуки сантиметров пятнадцать, не меньше.

— Ну значит, уходим на дно.

После недолгих раздумий я накидал вещей в небольшую дорожную сумку. По дороге позвоню Сергею, скажу, чтобы не терял. Посмотрел на ждущие меня на столе бумаги. И повинуясь импульсу, смял их, сбросил на пол. Глупо, но стало легче. Недаром мама говорила, что я отказываюсь взрослеть.

— Поедем в деревню?

Бублик оторвал от пола толстую задницу и вприпрыжку побежал к дверям. Вскоре город остался позади. Я ехал в дом, который оставил мне отец. Дом, который переходил в нашей семье из поколения в поколение вот уже двести лет, доставшись от не в меру разбогатевшего и умершего, не успевшего спустить нажитое, предка. Во времена Советов дом из наших цепких рук уплыл, но в начале девяностых вернулся. Я был совсем ребёнком, но помню, как радовался отец, тогда ещё безоговорочно мой, как гордился им дед. По сучьей случайности, по недоброй воле умершего отца от дома мне досталась только половина. А половина дома моих предков уплыла в цепкие ручки белесой мышки. Я пытался выкупить у неё эту долю, даже выпросил у матери её номер телефона, но она просто меня игнорировала. Я смирился, благо, что в наш город она носу не казала, и в минуты, когда я хотел убежать от себя самого, и от всего мира тоже, дом был в полном моём распоряжении. Моём и Бублика.

В деревню Аньку не загнать ни за какие коврижки даже летом, даже ради того, чтобы она в очередной раз доказала себе, что не потеряла власти надо мной.

Показался лес, в детстве знакомый до последней тропки, но и сейчас не потерявший для меня своей притягательности. Камышка грозила разлиться со дня на день, я даже помечтал об этом: оказаться отрезанным от всех обязательств на несколько дней. В очередной раз сбежать, сделав вид, что это не я, это просто обстоятельства. Обстоятельства, мать их.

Бублика свобода пьянила. Наш дом, стоящий в стороне от деревни, в излучине неглубокой речки, он обожал. Оставил меня разжигать печь и унесся по своим собачьим делам — здесь ему разрешалось гулять без поводка. Первая ночь на природе была удивительно спокойной.

Снился мне лёд. Он часто снился. Он и я, полный сил, уверенности в себе, упивающийся своим превосходством. А потом боль. Такая обжигающая, невыносимая, разом перечеркивающая все. И ты ждёшь вердикта, но сам понимаешь: все, отбегался.

Я проснулся и долго лежал, слушая тишину и чуть слышное потрескивание горящих дров в камине. Рядом спал Бублик, его толстенький, круглый бок размеренно вздымался в такт дыханию.

Тебе уже тридцать, говорили мне, когда это случилось. Тебе бы все равно пришлось уйти. А так ты ушёл красиво, так, что это запомнили. Говорили, а в глазах жалость. Презрение. Злорадство. В Анькиных глазах страх, страх за её шкуру, она всегда её холила, лелеяла и берегла. И в её планы вовсе не входит сидеть у постели человека, перенесшего вот уже третью операцию, на которую вдруг оказались потрачены почти все сбережения. Вдруг — потому что я никогда не жалел денег. Та же Анька спускала их с превеликим удовольствием. Машины, самые дорогие тряпки, люксовый отдых, зависть в глазах подружек. Вот что нужно было Ане. А не стонущий от боли, сломанный бывший спортсмен, у которого, кроме претензий к жизни, двухкомнатной квартиры и половины старого дома в деревне, не осталось ничего. Анька ушла, не обещав вернуться. Так какого хрена ей нужно сейчас?

Ответа на этот вопрос не находилось. Занимался серый, неторопливый рассвет, на смену которому пришёл такой же серый день. Войти в состояние гармонии с собой или хотя бы примириться с жизнью никак не выходило. Я метался по дому, словно загнанный зверь. На улицу выходить не вариант, там нечего делать ещё минимум недели две. В остывшем за зиму доме тоже не сиделось. Я уже жалел, что сбежал из города, но не возвращался из одного лишь упрямства. Зато Бублику было хорошо, он бегал, проваливаясь в снег, и пытался охотиться на затаившихся там полёвок.

К вечеру зарядил дождь. К тому моменту, когда упала ночь, я был готов ненавидеть всех. Аньку, за то, что когда-то ушла, но не нашла в себе сил сделать это до конца. Отца, который сначала ушёл, а потом и вовсе умер. Свою ногу, которая взяла и сломалась и теперь никуда не годится. Даже Сергея, у которого все хорошо.

А чертова собака пропала. Я открыл дверь на веранду, чтобы Бублик забежал, вернувшись. Но даже ему было лучше без меня. Хотя о чем я? Я бы сам от себя сбежал с превеликим удовольствием. В конце концов я не выдержал, надел высокие сапоги, стоявшие тут, в сенях, уже лет десять и вышел на улицу. К ночи распогодилось, дождь уже не лил в полную силу, а лишь едва моросил. За день Бублик уже протоптал тропинку, по ней я и пошел.

Не знаю, что я хотел увидеть. Но явно не свою собаку, в обнимку с льющей слёзы пьяной девицей. Признаюсь, сначала я подумал, что это Анька, которая решилась взять штурмом и деревню, и меня. Но голова, торчащая из ворота куртки, была светлой. Светлые, чуть промокшие пряди падали на спину и змеились по мокрой ткани. Бублик почувствовал моё приближение, скосил взгляд, но остался сидеть там же, где и был. Маленький, падкий до женщин предатель.

Девица вещала на тему, какая жизнь говно и какие мужики сволочи. Я хмыкнул, пожалуй, я мог бы согласиться с ней по обоим пунктам.

— Его зовут Бубликом, — сказал я.

И в тот момент, когда она чертыхнулась, выронила свою бутылку, я узнал её. Жалкую, пьяную, пахнущую табачным дымом. Такую ненавистную.

— Больше некуда было ехать? — спросил я, словно мне самому было куда бежать.

Она поднялась, отряхнула зачем-то колени. Медленно обернулась.

— Это мой дом, — и с вызовом вздернула подбородок. Учитывая, что она макушкой уперлась бы мне в подбородок, если бы, конечно, подошла настолько близко, это было смешно. — Наполовину.

— Ты даже не приехала на его похороны.

Она открыла рот, словно хотела что-то сказать. Но не сказала. Подняла бутылку, которая до этого была воткнута в снег, отхлебнула. Я сморщился. Заслуживала ли она моей ненависти? Она, которая лишила меня детства, которая отобрала все, что только можно, а потом посмеялась, даже проводить отца не приехала, которая послала меня в пешее анальное путешествие на просьбу выкупить семейный дом? Она, которая…я понял, что мысли ушли слишком далеко, на запретную много лет назад территорию, и усилием воли себя остановил. Её было так легко обвинить во всех своих бедах. Эта идея была такой заманчивой.

— Знаешь, что я хотела сказать тебе тогда, когда мне было восемь? И потом, долгих десять лет, каждую нашу встречу? Урод. Я хотела обозвать тебя уродом. Ну вот, сказала, и никакого удовольствия. Потому что ты жалок Руслан, просто жалок.

Она отпила из бутылки, обошла меня и, покачиваясь, пошла к дому. Бублик, виновато дернув хвостиком, припустил за ней.

— Мышь, — крикнул ей вслед я. — Белая, лабораторная, красноглазая.

— Похер, — сказала она и показала мне средний палец. — Мне на тебя похер. Вали из моего дома, неудачник.

Я вдруг подумал, что могу просто сжать рукой её тонкую белую шейку, сжать и чувствовать кожей, как из неё, пульсируя, толчками утекает жизнь, и несколько мгновений это было единственным моим желанием.