Глава 1.4

Пожары к этому времени погасли. Девочка шла мимо разбитой и разломанной утвари и сожженных землянок туда, где когда-то был ее дом. На пороге лежал отец, кузнец Завид, так и не выпустивший из рук молот. Рядом с ним, сжимая в руке заготовку для ножа, нашла свою смерть и мать Светозаровна. Сестренки Нелюба и Неулыба остались внутри. Если бы не придавившее их к земляному полу тяжелое бревно, можно было подумать, что девочки просто уснули за игрой.

Дана отошла от разоренного дома, в котором ныне царила Морена, и пошла через выселок, прощаясь с родичами и прося прощение, что не может проводить их к предкам как то должно. Вот лежат княжий староста Смеян и его сын Первак, на пороге своей землянки замер дед Стоюта, делавший детям звонкие свистульки, под старой яблоней встретила свою участь бабка Молчана, бойкая на язык вопреки своему имени. В основном мужчины или старики. Женщин и девушек мало – скорее всего, их угнали в полон, и хорошо, если продадут на торгу в землях русичей. А могут они найти свою долю в варяжских али норманнских землях, а то и вовсе сгинут на торгах Царьграда, что лежит за лесами и далеким Русским морем (в средние века, до нашествия монголо-татар, так называли Черное море).

Уже на краю выселка Дана увидела тело брата. Ждан лежал, сжимая в руках удилище, с которым утром шел рыбалить. Руда (кровь), вытекшая из пробитой головы, впиталась в землю. При виде мертвого брата что-то сломалось внутри девочки. Она упала рядом с ним на колени, не чувствуя боли во вновь разбитых коленях, не замечая, как в ладонь врезается перстень урманина, и разрыдалась. В голове звучали слова «Моя будешь», сказанные вместо прощания наглым налетчиком.

– Никогда, – прошептала она, – клянусь всем богам, что никогда не будет принадлежать урманину Эйнару Дана, дочь Завида и Светозаровны, никогда я не стану ему женой или заберут меня слуги Чернобога.

Раскат грома подтвердил, что боги услышали клятву.

Дана вернулась в разоренную землянку. Впереди предстоял долгий путь, и надо было подготовиться. Стараясь лишний раз не смотреть на тела родных, девочка сложила в заплечный мешок остатки хлеба, пару луковиц и несколько сморщенных прошлогодних яблок, не забыла она и про ценный кремень – стояло начало лето и без огня в лесу было тяжело. Споро натянула рубаху и штаны Ждана, смену сунула в тот же мешок. О девичьих платьях ей придется забыть – не пристало вою князя полотеского в бабскую одежду рядиться. За пояс заткнула отцовский охотничий нож в потертых кожаных ножнах.

Ночевать в выселке девочка не решилась. Нет живому места среди мертвых. А после того, что учинили урмане, в выселке места ей не было, если не хотела она живой перейти в моренино царство. Прихватив из дома старое одеяло, она вернулась на берег, где еще утром ее брат устраивался с удой. И улов, и корзинка девочки оставались нетронутыми. Дана принесла сушняка, и вскоре на берегу плясал небольшой огонек. В старом горшке, так же благоразумно прихваченном из дома, она состряпала скромную похлебку из собранного утром щавеля. Рядом пристроила жарить рыбу – путь ее ждал неблизкий, и как бы ни было тяжело, необходимо было позаботиться о пропитании хотя бы на первое время.

На небе давно зажглись звезды. Жрецы говорили, что это глаза предков, ушедших в Вирий (рай). Дана смотрела в бездонное небо, надеясь, что вот сейчас подмигнет ей своей звездой Ждан, как привык подмигивать, задумывая очередную шалость. Но нет, звезды равнодушно взирали на одинокую фигурку. Да и как бы могли родичи смотреть на нее, если тела их остались лежать на разграбление зверью, и не было совершено над ними должных обрядов.

– Прости меня, род мой, – прошептала Дана. Слезы катились по лицу девочки от сознания собственного бессилия. – Не могу я проводить вас как должно. Нет сил во мне справить вам костер погребальный. Пусть не гневаются боги, ибо мала я еще.

Словно в ответ на тихую молитву с неба по выселку ударила молния, другая, третья. Вскоре все пылало, и девочка видела, как из жаркого пламени возносились в Вирий души ее родичей.

– Благодарствую, Перун-громовержец. – Дана встала и отвесила земной поклон небесам. Раскат грома стал ей ответом. Перун принял девочку под свое божественное покровительство.

Утро разбудило девочку гомоном птиц в кустарнике. Воробьи, громко чирикая, дрались за крошки хлеба. Не верхних ветках берез лениво переговаривались вороны, не получившие ожидаемой поживы в разоренном выселке. После перуновых молний от поселения не осталось ничего, кроме выжженной огнем поляны, покрытой сажей и спекшимся до стекла песком. И не скажешь уже, жили ли тут когда-то люди, начался пал, да погас под струями дождя. А через пяток лет лес захватит расчищенные людьми пашни, да и само печище пропадет под молодой порослью и кустарником. И лишь бывалый охотник разглядит в корнях травы угли пожара. Но и он не скажет, что горело здесь – лес, или людское жилище.

Дана собрала свой нехитрый скарб и пошла вверх по течению Двины. Заезжие купцы говорили, что где-то там, на берегу реки стоит стольный град Полотеск, а в нем сидит князь. О службе ему мечтали все мальчишки выселка, но только ей, вмиг лишившейся дома и рода сироте, предстояло осуществить их мечты.

К середине второй седьмицы река вывела измученную девочку к деревянным стенам Полотеска.