Навязчивые мысли

До самого вечера я гуляла с Лилей, стараясь задержаться допоздна, чтобы прийти домой, когда там уже была мама. Мой план сработал, и, вернувшись, я увидела разъяренное лицо Егора, который сидел перед телевизором с банкой пива.

– Мама, я могу собрать сумку? – спросила я надеждой в голосе.

А потом я увидела слезы на лице матери. Она молча кивнула и смахнула с лица слезу, которую я успела отлично заметить.

– Мама, что случилось? – я прикрыла дверь на кухню и отвела мать в сторону.

Она покачала головой:

– Егор… Он так противится твоему отъезду. Говорит, что я дерьмовая мать, раз позволяю тебе вить из себя веревки. Говорит, что я – слабачка, идущая у тебя на поводу.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица:

– Неужели ты сама в это веришь?

Мама покачала головой, не очень, впрочем, уверенно. Я села на стул и схватилась руками за голову. Боже, что же происходит со мной? Как мне поступить? Что делать? Я не могла видеть мать в таком состоянии, это выбивало меня из колеи и заставляло бояться Егора еще больше.

Как он умело пудрит матери мозги, как профессионально делает ее виноватой во всей этой ситуации. Он крутит ею, как хочет, а она позволяет собой крутить, как самая настоящая слабачка. Это не она сейчас находится на распутье, это я нахожусь в полном дерьме, которым измазалась стараниями Егора.

– Я не знаю уже, чему верить. Лада, я так запуталась. Наверное, тебе и вправду лучше уехать.

Я облегченно вздохнула, значит, я все-таки еду.

– Пойду собирать вещи, – сказала я, вставая со стула, – А ты перестань, пожалуйста, ныть из-за своего мужика. Ты сама его выбрала, поэтому смирись. Я тоже не просила тебя ни рожать себя, ни, тем более, приводить в дом этого амбала, который устанавливает здесь свои правила.

– Не говори так о нем! – всхлипнула мать, но мое чувство жалости к ней уже испарилось.

Я прошла мимо Егора и зашла в спальню. Достала из шкафа свою дорожную сумку и принялась складывать вещи. Услышала позади себя шорох, а потом обернулась и чуть не заорала от неожиданности: на входе, облокотившись о косяк, стоял Егор, с голым торсом и банкой пива в руке.

– Добилась своего, первоклашка? – в его голосе слышалась злая усмешка. – Ну ничего, мы с тобой еще перетрем эту тему.

– Я не буду с тобой ничего перетирать, – ответила я, продолжив складывать вещи в сумку, – А слезы матери тебе еще отольются!

– Ой, как страшно, – он приблизился ко мне сзади и толкнул меня своим пахом в ягодицы. Я, не ожидавшая такого его поступка, резко наклонилась и полетела на кровать, параллельно думая о том, как много в нем силы. А ума совсем нет, к сожалению.

Я поднялась с кровати, но не обернулась к нему. Мое лицо залилось краской, а внутри все переворачивалось от гнева и желания развернуться и ударить отчима по лицу чем-нибудь тяжелым. Например, своим феном, который я складывала в сумку.

Наверное, Егор ждал от меня какого-то ответа или реакции, но я делала вид, что не замечаю его. Видимо, его это начало злить, потому что следующим его шагом был щипок меня за мягкое место, причем довольно болезненный и заставивший с силой сдерживать крик. Я дотронулась до горящего зада, но снова никак не отреагировала на его знак внимания.

Я слышала из своей комнаты, что мама находится в душе, и в ближайшие десять-пятнадцать минут Егор был уверен в свободе своих действий. Он толкнул меня на кровать, а потом схватил мою сумку и вытряхнул все, что я в нее складывала на меня. Потом навалился сверху, дыша на меня пивными парами. Я смотрела в его глаза, которые налились похотью, а потом почувствовала упершийся в меня мужской орган. Он снова хотел меня, и его уже даже не останавливало присутствие матери в доме.

– Строишь из себя важную персону? – спросил он, посасывая мое ухо. – Я быстро из тебя всю важность вытолкаю. Сказать, каким местом я буду это делать?

И он сильней вдавил свой твердый пах в мое бедро.

– Тем местом, которым ты думаешь, – пробормотала я, понимая, что у меня спирает дыхание от тяжести, лежавшей на мне.

Егор показал мне свои зубы, как будто был зверем, который угрожал своей жертве немедленной расправой. Потом его лицо приблизилось к моему, и я, закрыв глаза, почувствовала на губах его мерзкие губы, от которых несло пивом. Он посасывал их, пытаясь раздвинуть и скользнуть внутрь моего рта языком, но я стиснула зубы, не давая ему такой возможности.

Я ерзала под ним, пытаясь освободиться от его железных объятий, но все было глупо и бесполезно. Он пригвоздил меня к кровати своим весом, а сам все сильней вдавливал в меня свой стоящий член.

В ванной послышался шум, струя воды смолкла, и я увидела, как в глазах Егора мелькнула паника. Он мигом слез с меня, схватил свою банку и показал на меня указательным пальцем:

– Ты еще поплатишься за свой базар, детка. Я тебя так отработаю, что ты неделю на раскоряку ходить будешь.

Он ухмыльнулся, а я демонстративно вытерла губы от его слюны и с ненавистью посмотрела на отчима. Егор вышел из моей комнаты, закрыв за собой дверь, а я принялась снова впихивать в сумку свои вещи.

Весь вечер я слушала, как за стеной Егор занимается сексом с моей матерью. Стоял грохот от двигавшейся ходуном кровати, и я слышала стоны.

Это было ужасно. Каждый шорох напоминал мне о том, что это животное сотворило со мной. А также я ощущала сильную вину перед мамой, что не могла ей признаться. Меня судьба загнала в такую гнилую яму, что я теперь уже не понимала, смогу ли выбраться.

Моя несчастная мать даже не подозревала ни о чем, жила в неведении… Она всегда была наивной. Видимо останется такой до могилы.

Мне никак не удавалось понять, неужели, он ей не противен? Бедная женщина, как ей может нравиться то, что этот амбал делает с ней? Этот омерзительный тип засовывает в нее свой инструмент, а она при этом стонет от удовольствия!

При воспоминании о том, как Егор насиловал меня, мурашки пробежали по моему телу, а глаза машинально зажмурились от страха того, что когда-нибудь это снова повторится.

Сейчас Егор своим поведением напоминал мне шакала, который ходил и принюхивался к воздуху в ожидании того, когда его жертва окажется в самом выгодном для него положении. А потом он внезапно нападет на жертву, то есть на меня.

Я снова почувствовала дрожь во всем теле, и какую-то тянущую боль, которую невозможно было унять. Звуки за стеной прекратились, а я продолжала прислушиваться, сама не знаю, почему.