Глава 5. Лида

Но к горлу подкатил горький ком, на глаза навернулись слезы. Чтобы не печалиться лишний раз, свернула платье и выбросила его в мусорку — с глаз долой из сердца вон. И вообще, не жили как люди — не фик начинать. Надо идти гулять. Свежий воздух выбивает из головы дурацкие мысли. По крайней мере, должен. На улице бабье лето — солнце светит, деревья золотые. Как на картинке.

— Будем гулять и ни о чем не думать.

В подъезде было так чисто, как, наверное, никогда. До такой степени, что я ощутила внезапный порыв поставить на подоконник на лестничной площадке горшок с фиалкой. Но мой порыв быстро остыл — цветов жизни мне и так хватает, без фиалок. Мы гуляли без коляски, руки мои просто онемели — дочка, несмотря на то, что родилась немного недоношенной и крохотной, на грудном молоке тяжелела быстро. Зато она смотрела вокруг до тех пор, пока не уснула, и совсем не плакала.

Плакать хотелось мне. От того, что жалко себя. Чертовски жалко любимое платье. Даже если я вытащу его из мусорного ведра, вряд ли смогу свести пятно. И Соньку было жалко, что растёт без папы, и у неё такая никчемная мать. Дуньке жалости тоже досталось — расти она в адекватной семье, ей бы дали нормальное имя, и, может, она выросла бы не такой чокнутой. Даже Сатану пожалела — он опрокинул вазу, поэтому сидел запертым в ванной и наверняка орал на весь подъезд. Впрочем, в подъезде все Сатану уважали и побаивались, хотя я надеялась, что кто-нибудь наберется храбрости и однажды пристрелит его.

К возращению домой я накрутила себя до такой степени, что уже шмыгала носом. Сонька сопела, уснув и обвиснув в моих руках пудовой гирей, а я шла и старалась не разрыдаться до того, как за мной закроется дверь квартиры.

Возле подъезда стоял сосед. Возле своей красивой длинной машины. Было солнечно, но прохладно, я мерзла в пальто, несмотря на то, что несла тяжёлую Соньку. Сосед был в одной футболке и джинсах. Я даже мысленно не могла называть его Германом, даже не знаю, почему. Назло. Я смешная и глупая. Я из мира Лидок и Дуняш. Так вот, сосед стоял в футболке и тер чёрную полоску на крыле машины. Ожесточенно, мышцы на руках так и играли. Я даже полюбовалась мгновение. Потом сосед выпрямился, на лице — досада. Одноразовых салфеток использована пачка, а полоска не стерлась.

— Вас и правда это волнует? — вслух удивилась я.

Он повернулся. Аккуратно собрал использованные салфетки, отнес в урну, руки отряхнул. Потом на меня посмотрел.

— Да, — сказал серьёзно. Подумал и добавил: — Мне не нравится, когда грязь.

Я перехватила Соньку поудобнее и пошла к подъезду.

— Эй, — крикнул сосед вслед. — А что я сделал вам? За что вы меня ненавидите?

Что я могла сказать? За то, что он родился? Что у него все хорошо? Даже с именем фортануло вон. Я ненавижу его, потому что завидую. Тому, что в его жизни испачканная машина — это проблема. А ещё за то, что он каким-то неведомым путём приблудился из своей миллионерской жизни и застрял аккурат в моём подъезде. За то, что у него такие синие глаза. За то, что я такая жалкая. Но ему это знать совсем не нужно, я хочу сохранить хоть крохи самоуверенности.

Мне не хочется, чтобы он шел следом и задавал идиотские вопросы. С чего он вообще взял, что я его ненавижу? Ха! Мне просто все равно. В лифте, слава богу, я поднялась в одиночестве. Положила спящую Соньку в центр постели, села на пол рядышком и разревелась. От слез не становилось легче, но удержать их в себе не было никакой возможности. Хорошо, что не видит никто. Я так привыкла быть сильной. Для папы, для Дуньки, теперь вот для дочки.

На кровати раздался шорох. Я обернулась. Сонька, которая из-за ранних родов развивалась чуть медленнее своих ровесников, снова лежала на животе и смотрела на меня в упор, чуть не сведя глаза на переносице. Это было так неожиданно и смешно, что я неожиданно для себя рассмеялась. А Сонька… широко улыбнулась, показав розовые десны и пустив от старательности ниточку слюны.

— И чего я реву, дура? — спросила я. — Пошли танцевать!

Я включила музыку погромче — плевать на соседей, их Сатана и не к такому приучил, подхватила дочку на руки и закружилась. Смеялась, подкидывала вверх. И Сонька смеялась! Сатана сидел в дверях комнаты, забыв, что вылизывал своё богатство, и так и замер, вытянув ногу в сторону. Потом фыркнул, и ушёл на кухню. Что с нас взять — девочки. Глупые, человеческие.

Музыка все так же била по ушам, я без сил упала на постель, уложив Соньку рядом. Она сразу потянулась к груди — война войной, а обед по расписанию. Весь вечер я с увлечением веселила ребёнка, чтобы он засмеялся — это просто удивительно, первый смех твоего ребёнка. Пыталась снять на камеру, но на камеру Соня предпочитала плакать. Я даже уснула счастливой. Мало того — и проснулась такой. На улице дождь льёт, а мне хорошо. У меня Сонька есть. А проблемы решаемы.

Пора бы мне уже уяснить — долго хорошо не бывает. В моём случае продлилось всего десять часов. А потом у меня зазвонил телефон. Дунька. Я вздохнула, взяла трубку. На свадьбу уже поздно, но, может, возвращается? Я соскучилась. Да, возвращалась. Лучше бы она весь Тибет пешком обошла.

— Лидка! — кричала Дуня в трубку через треск. — Я с Никитой рассталась. Ты слышишь меня? Я в город еду, в аэропорт — у меня денег ни копейки вообще, даже на кофе нет! Лида, ты же мне займешь? Я отдам, когда на работу устроюсь!

— Сколько? — глухо спросила я. И села на пол, услышав сумму.

— Ну, Лид, с пересадками же придётся! Все, на балансе кончаются! Номер карточки ты знаешь! Люблю тебя!

И гудки. Я сидела и смотрела на телефон. Сонька досталась мне финансово не просто. У меня не было опоры, у меня была ипотечная квартира. Гришка — Сонькин папа — нашёл мне эту квартиру. Тут я живу бесплатно, потому что смотрю за Сатаной, которого хозяева взять в счастливую жизнь отказались, и я их понимаю. Моя квартира сдаётся, и это почти полностью покрывает сумму ежемесячного взноса по ипотеке, я добавляю сверху только пару тысяч. Работать я не могу, мне Соню оставить не с кем. Я продала машину, чтобы у меня был н\з на чёрный день. А теперь получается, что я должна просто взять и отдать большую часть своих денег потому, что Дунька на Тибете поругалась с очередным парнем.

— Нет, — сказала я Соне. С кухни выглянул Сатана, ему я тоже сказала: — Нет.

И добавила в третий раз, для весомости, для себя. Весь день ходила и между делом представляла себе Дуньку, которая сидит там, среди тибетцев, в аэропорту, на железном стульчике, голодная, потому что купить пожрать ей не на что. Она же моя, Дунька. Хоть и непутевая. Заболело сердце, остро захотелось выпить. Я первый раз пожалела, что кормлю грудью. Бокал коньяка бы мне не помешал.

Вечером я стояла в ванной, смотрела на своё отражение. Вот что во мне такого, что неприятности ко мне липнут? Что во мне не так? За стенкой миллионерский сосед фальшиво пел популярную и не очень приличную песенку. Когда он старательно и пронзительно — для моих ушей — тянул самую высокую ноту, а потом вдруг сорвался, погрузив комнату в тишину, я решилась. Он снова замурлыкал, я открыла онлайн-банк и быстро перевела всю требующуюся сумму, добавив сверху немного — пусть уж пожрет, быстро, чтобы не передумать, не глядя на сумму комиссии. Подтвердила перевод и поняла — правильно. Иначе бы просто с ума сошла от беспокойства. А теперь камень с души. И даже миллионерское пение не раздражает. Я пошла в комнату к своему ребёнку, даже не замечая, что мурлычу под нос тот же мотив.