Глава 5. Вера

Когда-то деревня была большой, так мне говорили старожилы, которые сразу полюбили меня, узнав, что я медсестра. Больница здесь закрылась ещё лет десять назад, и теперь за медицинской помощью нужно было ездить в районный центр. Так что ко мне сразу косяком люди потянулись уколы ставить да капельницы, и я во многом была в курсе местных дел. 

Школы здесь тоже не было. Молодёжь вся уехала, тех немногих детей что остались возили в соседнюю деревню на автобусе. Магазин — один. Местный центр сплетен. И много пустых домов. Вот им гости уделали особое внимание. Проходя мимо одного из них слышала треск — внутри что-то ломали. Два дома вовсе сожгли, тушить их никто не приехал, не нужны никому. Дымом несло до самой ночи, а выходя на улицу можно было увидеть два серых столба упирающихся в небо. 

Я боялась к нему спускаться. Казалось вот только спущусь и мужчины с равнодушными глазами появятся. Не успею подняться, не успею поставить стол на место. А я уверена была, одной лишь профилактической беседой дело не обойдётся. Поиски не приносят успеха, чёртовы бандиты скоро будут очень злы. 

И я все время думала о том, что бандит уже умер. Я много смертей видела, это было частью моей работы, но мысль о том, что в моем подвале лежит труп пугала до мурашек. И Тотошка сердился, он не понимал, откуда в деревне, в которой ему так нравилось, столько чужих людей, почему я такая испуганная, он то и дело скулил, что в ночи выглядело жутковато. 

Решилась я около полуночи. Вышла во двор, открыла калитку, посмотрела на тёмную, фонарь только на углу, дорогу. Тихо, сверчки поют. Уютно. Кажется, что мирно все, пришлые уехали, можно жить, как раньше. Но своему счастью не верилось. 

Пустая улица вселила в меня немного спокойствия, хотя визитеры на машине могли прибыть минуты через три, и ничего бы я не сделала. И я отодвинула стол, скатала ковёр и заглянула вниз. Лампа, с которой я ходила в баню, погасла, нужно было заправить. Принесла, тревожно прислушиваясь свечу с кухни и спустилась. Лицо мужчины в смутном свете казалось восковым. Неживым. 

— И что же мне делать с тобой, если ты умрёшь? — чтобы прогнать страшную тишину шёпотом спросила я. — А если не умрёшь, что делать? 

Он дышал. И пульс бился. Но снова впал в забытье, никак не реагировал на шум и мои прикосновения. Возле импровизированного ложа стояла наполовину пустая банка из под компота. Я подумала — если уже не загнулся в муках, то есть шанс, что кишечник цел. Надо воды ему принести… 

Тихо заскулил Тотошка и я затихла, прислушиваясь. Ночь оставалась спокойной. Коснулась лба мужчины и отдернула руку. Я натренирована на температуру — здесь не меньше тридцати девяти.

— Я обещала, что вызову скорую, — рассердилась от беспомощности я. — У вас пуля в животе, блин! 

Гость открыл глаза. Взгляд рассеянный. Блуждает по тёмным стенам, низкому потолку, скользит по моему лицу. Если температуру сбить ему станет лучше, правда, ненадолго. Антибиотики ему нужны. А ещё лучше — больница и хороший хирург. 

— Вера, — прошептал он. — Вера… 

Я расплакалась. Сижу в подвале возле мужчины, который готовится умереть и тихо поскуливаю. Как Тотошка. А потом наверх пошла. По улице тихо проехала машина, а у меня погреб открытый. Замерла. Свет включать не стала, не нужно привлекать внимание. Посветила фонариком. Аптечка моя была почти пуста. Физраствор и тот кончился. Но был советский, сотни раз выручавший парацетамол. И на том спасибо. Столкла его в крошку и размещала в стакане воды. Осторожно, чтобы не пролить спустилась вниз. 

Нужно было приподнять его голову. Она до странного тяжёлой была, и я с трудом устроила её на своих коленях. 

— Вам попить нужно, — попыталась разбудить я. — это лекарство. 

Взболтала, чтобы порошок не осел на дне, мужчина глаза открыл. Прислонила стакан к его губам. Часть потекла мимо, но это я предусмотрела и лекарства было больше, чем нужно. Один глоток сделал, второй… 

— Молодец, — похвалила я, как всегда хвалила пациентов, делающих успехи в выздоровлении. 

— Горько, — вдруг прошептал он. 

И от этого у меня слезы навернулись. От того, что он беспомощен словно ребёнок, такой большой и сильный мужчина. И что в целом мире кроме меня одной ему помочь некому. 

Я поднялась наверх и до утра больше не спускалась. Проснулась рано — волнение не давало покоя. Быстро сбегала вниз — дышит ещё. Всё закрыла, а потом сделала то, что зрело в моей голове всю ночь. 

Я пошла к соседке. 

— Рано ты сегодня, — улыбнулась старушка. 

Но в улыбке была тревога, то, что происходило в деревне не радовало никого. 

— Омлета хочется, — улыбнулась я в ответ. — Бабуль, продайте яичек. 

Я успела изучить привычки своих соседей. Вот она всегда сначала кормила кур, потом шла собирать яйца. Ещё не успела. 

— В магазин не привезут ничего, — посетовала она. — Сказали машины пускать не будут… Хлеба нет, а я девонька, давно печь разучилась. Сейчас я тебе свежих принесу, из курятника, садись пока чай пей. 

Налила мне чаю, подтянула узел на платке и пошла во двор. Я бросилась в комнату. Руки трясутся. Я — вор. Я неделю назад капельницу ставила бабе Тане, я помню, что у неё в аптечке антибиотики. Для инъекций, в стеклянных баночках. Конечно, они бы больше сгодились для пневмонии или ангины, но выбирать не приходится. Я сгрузила в карман все маленькие баночки, что нашла и убрала аптечку на место. Вот куплю, как все это закончится, и непременно верну! 

— Спасибо, — сердечно поблагодарила я за яйца. 

Деньги попыталась сунуть, она отказалась. 

— Капельницу приходи мне через три дня ставить… Если ироды эти до того времени не погубят. 

Прижимая яйца в прозрачном пакете к груди и слушая, как позвякивает стекло в кармане пушистого халата я пошла к себе. Во дворе истошно заливался Тотошка.