Глава 2. Михаил

Мы просчитали все. Процессия сопровождающих меня машин ражделилась на три пары абсолютно одинаковых автомобиля. Ехали окольными путями. У тех, кто меня преследовал почти не было шанса меня засечь. 

Но они сделали это. Ждали нас сонным предрассветным часом в лесу возле деревушки, названия которой я даже не знал. Поперёк дороги с глухим стуком упало дерево, перегораживая нам путь, над деревьями взметнулись птицы, я понял — все. Доигрался. Давно нужно было соскочить, давно… первая машина не успела затормозить и по инерции врезалась в дерево. Мы успели, сдали назад взвигивая тормозами и тогда раздались первые выстрелы. Они даже не целились особо, просто лупили очередями, зная, что никуда нам не деться. А у нас не брони, ничего — внимания не хотели привлекать, перли на обычных тачках. За рулём Ромка. Он развернулся, автомобиль натужно ревел, что-то повредили, и как минимум два колеса пробито — даже беж преследования далеко не уехать. Но Ромка был асом. Под дождём из пуль мы проехали ещё метров двести в подлесок и уперлись в кусты. 

— Дальше никак, — сказал Ромка вываливаясь из автомобиля. 

Я, сдерживая стон, за ним следом. Кровь сочилась из двух моих ранений весело пульсируя болью. Терпеть боль я привык, вот умирать не хотелось. Не этим утром, не здесь. 

— Ранен? — Рома кивнул. Из-за деревьев ещё полоснуло пулями, они взрыхлили землю у наших ног. Я пистолет достал. — Ничего, Ром, ещё повоюем… 

Я бы так просто не дался. Они бы ещё сотни раз пожалели, что на меня попёрли. Я живучий. Сдохну, да, но кучу этих уродов положить успею. Ромка опустил руку, на моё плечо. 

— Босс, есть же шанс. Бегите, я прикрою. Это моя работа… 

Горько было его там оставлять, но я оставил, пусть и буду жалеть об этом до конца своих дней. Я кивнул, и рывком бросился в кусты. Уже там меня догнала третья пуля, я не смог сдержать вскрик — плохо ушла, прямо в брюшину, болью полоснуло адской. Зубы стиснул, только бы требуха не была задета, иначе и до больницы не дотяну… 

Сзади стреляли. Рассвет только занимался, это было мне на руку. На моем пути попался только один из преследователей, юный, поди только из армии. 

— Мамку надо было слушать, — с горечью сказал я, сминая его тело и жизнь. 

Убивать не хотелось. Я шёл настолько быстро, насколько мог, осознавая, что как бы хорошо меня не прятал лес, операционной тут нет. Нужно выходить. В голове звенело. Я боялся остановиться и перетянуть рану, шёл, зажимая её ладонью, самое противное свое ранение в живот. Когда показались деревянные заборы моё сознание уже путалось. Уткнулся в один из них, брел, пока не увидел калитку. Заперто изнутри, но по детски, на крючок железный. Откинул его, вошёл, сделал несколько шагов и упал. 

Всё зря, успел подумать я. И Ромка зря умер. Нужно было с ним остаться… Я хотел провалиться в забвение, если уж от моего беспомощного тела не было никакой пользы, но не выходило уйти полностью — что-то налоедливо шумело над ухом, мне сквозь полуобморок казалось, что кто-то хохочет, а иногда, что кота мучают. 

Собачка. Это была собачка, понял я открыв глаза. Маленькая, дамская, на собаку даже не похожая. На голове бантик, полный рот мелких острых зубов и видимо, уйма терпения — облаивать меня ей не надоедало. 

— Сгинь, — шёпотом попытался попросить я. — Дай сдохнуть спокойно. 

— Ещё не хватало в моём огороде умирать, — раздался женский голос и я открыл глаза приложив усилие. 

Солнце уже встало в полную силу, наверное я долго по лесу брел. И оно было аккурат за девушкой, делая её волосы золотыми, но мешая рассмотреть её лицо. Хотя, какая разница, как она выглядит? 

— Не надо врачей, — шептал я, — спрячь меня, спрячь просто… 

Я уже понимал, что время утеряно. До больницы мне доехать просто не дадут, все перекрыто. В руки врага я попадать не хотел, хочу сдохнуть гордо и свободно, да хоть на этом вот огороде. 

Однако девушка имела относительно места моей смерти свои планы. Она тащила меня. За ноги. Голова моя волочилась по земле, рана, напоминая о себе, то и дело стреляла болью. 

— Вера, — повторял я, даже не понимая, почему ко мне это слово привязалось, мысли и воспоминания путались. — Вера, вера… 

И окончательно вырубился с ощущением тонкости и хрупкости её запястья в здоровой моей ладони.