Глава 6
Сложно сказать, сколько так просидела — заледеневшая, словно сосулька на краешке карниза, обдуваемая студеным ветром, непонятно откуда взявшимся в жарко натопленной комнате. А все Герхильд. Это он принес стужу в мою жизнь. Сначала заморозил мне сердце, теперь явился испытывать на прочность льдину у меня в груди, а заодно и мои нервы.
Тальден молча ощупывал меня взглядом. Лицо, застывшее венецианской маской. Замершую изваянием фигуру. И в упор не замечал или не желал замечать молнии в моих глазах.
Я сдалась первой, не выдержав пытки молчанием.
— Ваше великолепие, — сказала, как выплюнула, — у вас появилась скверная привычка неожиданно здесь появляться, без спроса врываться в мою спальню.
Кажется, его драное драконство рассчитывал на более радушный прием. Сначала дернул бровями, выказывая удивление, потом нахмурился, проявляя недовольство.
Смотрите-ка, оказывается, наша венценосность еще и недовольна! Пусть скажет спасибо, что встретила его просто прохладно, а не огрела по темечку раскаленной кочергой, как он того заслуживает. Или не долбанула по причинному месту все той же полезной в хозяйстве утварью. Чтобы по ночам спал, как все нормальные люди, а не с этой... тоже спал.
На душе снова скребли кьерды.
— Я не врывался, просто вошел, — в голосе рассыпалась ледяная крошка. Видать, не привык к подобным приемам.
— А если бы я была голой?
— Ну вы же не голая.
Вот она, мужская логика.
— Что с вашими глазами?
Несколько почти неразличимых шагов, приглушаемых густым ворсом ковров — будто хищник крадется, а потом замирает, чтобы в следующий момент наброситься и растерзать.
— Соринка попала.
Хотя, судя по тому, что упорно демонстрировало мне зеркало, в глаза опрокинули все содержимое мусорного ведра.
Близость Скальде заставляла нервничать, путала мысли. И злость на тальдена, желание все ему высказать заглушала тупая ноющая боль.
Хотелось, чтобы скорее ушел, и больше его не видеть.
Я спрятала взгляд, чувствуя, как льдина в груди трескается и начинает кровоточить. Смотреть на него — самая изощренная пытка. Вглядываться в резкие, идеальные, будто созданные античным скульптором, черты лица. Теряться в сумраке серых, как предгрозовое небо, глаз. Скользить взглядом по губам. Сейчас они казались тверже камня, а прошлой ночью были мягкими, обжигающими...
— Я хотел извиниться за вчерашнее, но вижу, что вы не в духе, — выдернул меня из этого ненормального наваждения, чтобы окунуть, как в прорубь, в холод своего голоса.
Такого же ледяного, как и его обладатель. А несколько часов назад шепот опалял сумасшедшим пламенем.
Но то было вчера. До того, как он и она...
Не в духе я? Ну, это мягко сказано. Да я его на лоскутки готова порвать! Разодрать на мелкие клочочки. Расщепить на ворсинки и на все остальные мельчайшие частицы!
А еще так и чесались руки чем-нибудь метнуть в Герхильда. Чем-нибудь потяжелее, вроде ночного горшка. Жаль, не привыкла пользоваться им по назначению. Тогда бы «снаряд» получился еще интереснее. Язык тоже чесался — хотелось высказать, выплеснуть на мерзавца все, что жгло, как крапивой, душу.
В общем, так себе из меня ледышка. Алиана тоже вышла никудышная. Фьярра на моем месте, да и любая другая невеста, застав Герхильда за этим делом, просто пожала бы плечами и пошла заниматься своими делами. Впрочем, никакой другой алиане и в голову бы не пришло ночью тащиться в покои наследника. Останься я вчера у себя, и сегодня боль не обгладывала бы с такой жадностью мои косточки. Умом понимаю, что Далива ему нужна, чтобы до свадьбы дожил и не свихнулся. А сердцем...
Хотя нет, не понимаю. Не могу простить, принять и смириться. Ведь сказал же, что больше они не вместе, и за язык его никто не тянул. А я поверила. Наивная.
Горько усмехнулась своим мыслям. Ну какой мужик откажется от такой красавицы? Вот и Герхильд не отказался. А значит, пусть к ней и катится. А я покачусь к Леше. Как только отыграю навязанную мне ненавистную роль императорской невесты.
— Мне жаль, что так вышло, — заглушила водопадом низвергающиеся мысли банальная фраза.
Я, открыв было рот, чтобы обвинить тальдена в том, что вешал мне лапшу на уши, посоветовать ему возвращаться к своей графиньке, а меня оставить в покое, опешив, тут же его захлопнула. Как у Ледяного, оказывается, все просто. Поманили, соблазнили — не устоял. Думает, достаточно просто извиниться — и дело закрыто. Он оправдан по всем статьям.
— А мне-то как жаль...
Скальде был рядом. Слишком близко. Окружающая обстановка стиралась, когда он оказывался в нескольких шагах от меня. Вот как сейчас. И воздуха в легких катастрофически не хватало. Почувствовав, что голова начинает кружиться, я поднялась, чтобы окунуться в потоки света, бьющего в окна. Щурясь от непривычно яркого солнца, прошлась взглядом по заснеженному саду, в котором, будто звезды на небе, только почему-то белом, поблескивали прохладной голубизной статуи замороженных ари.
— Вместо того чтобы побеспокоиться о твоем самочувствии, я набросился на тебя. И потом был резок. Я был зол, Фьярра. Но не на тебя. На Крейна.
Колени дрогнули. Вцепилась в одну из витых колонн, обрамлявших окна, ногтями царапая шероховатый камень. Ах, вот за что пришел извиняться... Я-то, глупая, решила, что это была неудачная попытка объясниться, что именно голая девица забыла у него в спальне, и почему он так исступленно сжимал ее в объятиях.
— Обещаю, что теперь буду сдерживаться, и целовать тебя только с твоего разрешения.
Я не видела лица Ледяного, но почувствовала его улыбку. Непонятно, то ли так нагло издевается, то ли для этого варвара ублажать всю ночь одну, а потом шутить с другой в порядке вещей.
К горлу подступил горький комок, будто весь обросший шипами.
Обернувшись, тихо сказала:
— То есть никогда. — Мои слова, словно теннисный мячик, отскочили от толщи льда, в которую тут же превратился тальден. — При всем моем к вам уважении, — а его у меня и в помине не было, — вы не имели права меня касаться, ваше великолепие. Я не ваша ари, а всего лишь одна из участниц отбора. Приходя сюда, вы порочите мое имя. Или решили, раз Крейн насильно целовал меня и душил в объятиях, то и вам можно? Так вот, мне были неприятны прикосновения герцога. И ваши... Их я тоже не хочу!
Тишина оглушала. А голос, напитанный безразличием, перекрыл все остальные звуки: треск пожираемых пламенем поленьев, жалобные постанывания ветра за окном, возню Снежка, упорно пытавшегося достать что-то лапой из-под приставленного к камину кресла.
— Значит, игра продолжается? — на губах жесткая усмешка. — Только непонятно, Фьярра, чего ты добиваешься? Сначала раздразнила, несколько недель настойчиво привлекала к себе внимание. Теперь строишь из себя недотрогу. И вчера, когда я тебя целовал, было не похоже, что тебе не нравилось. И ты не вспоминала про свое доброе имя.
Занавес. И как можно было в такого влюбиться...
Комок из слез вырос до размеров солнца, сверхновой вспыхнувшего у меня в горле.
— Возвращаясь к теме ваших неожиданных визитов, — голос звучал непривычно глухо и хрипло. — Лучше забудьте сюда дорогу. К другим алианам ведь не ходите. Вот и ко мне больше не стоит. А еще лучше... — сердце ухнуло куда-то вниз, кажется, провалилось под фундамент Ледяного Лога, но я все же нашла в себе смелость и твердо выговорила: — Разорвите со мной помолвку.
Услышь меня сейчас Блодейна, раскатала бы в лепешку. Коровью или пшеничную — без разницы. Во что-то плоское и не совсем живое.
Судя по отливавшему свинцом взгляду Герхильда, он подумывал о том же — расплющить меня к чертовой бабушке о любую твердую поверхность.
Но вместо этого, облачившись в ледяную броню, сказал, будто приговор вынес: пожизненное заключение, электрический стул, гильотина — все вместе.
— Не разорву. Ты согласилась на отбор и будешь в нем участвовать. Пока я сам тебя не отпущу.
Тиран. Супостат. Деспот.
Тальден развернулся и, уходя, небрежно бросил напоследок:
— Готовьтесь к испытанию, эсселин Сольвер. И можете быть спокойны: я забуду сюда дорогу.